Летописцы времени колокольчиков

Коллекция рок-самиздата Александра Кушнира — крупнейшая в России — была приобретена на торгах аукционного дома «12-й стул» режиссером Ромой Либеровым и антикваром Иваном Ефимовым. Новые владельцы рок-архива планируют и дальше пополнять его, а также заниматься изучением и продвижением темы подпольной рок-журналистики 70-х — 90-х годов прошлого века.

С 25 декабря по 7 января с коллекцией рок-самиздата можно будет ознакомиться на выставке в «Галерее 30/7» по предварительной договоренности. В дополнение к коллекции был выпущен ограниченным тиражом каталог объемом в 225 страниц, который открывается статьей Александра Кушнира «Летописцы времени колокольчиков». Ее мы и предлагаем вам прочесть прямо сейчас.

И в груди — искры электричества, шапки в снег — и рваните звонче-ка. / Рок-н-ролл — славное язычество, я люблю время колокольчиков!

Александр Башлачев

Часть 1. Погружение в рок-язычество

Первые самиздатовские рок-журналы попали мне в руки на Подольском фестивале 1987 года, уже тогда названном «советским Вудстоком». Я с трепетом листал тоненькие страницы, отпечатанные на папиросной бумаге, причем качество машинописи оказалось настолько низким, что половину букв нельзя было рассмотреть даже под увеличительным стеклом. Но, честное слово, это не имело никакого значения. Эйфория захлестнула меня по самую макушку — человека, вынужденного косить от армии в одной из сельских школ.

Золотистым сентябрьским вечером беглый башкирский учитель Юрий Шевчук орал в два микрофона про то, что «революция научила нас верить в несправедливость добра». Одетый во врангелевскую офицерскую униформу «Наутилус Помпилиус» исполнял в маршевом ритме антивоенный хит «Шар цвета хаки». А лидер новосибирской группы «Калинов мост» Дима Ревякин разухабисто спел акустическую композицию «Полоняне» — с незабываемым припевом «Эх, бл∗∗∗, занесли кони вороные».

Все это воспринималось как сон наяву. В середине восьмидесятых, в самый разгар «времени колокольчиков», акция в Подольске стала прорывом за красные флажки: три дня, пять концертов, двадцать с лишним рок-групп, сотни милиционеров и овчарок. И до пяти тысяч зрителей под открытым небом Зеленого театра ежедневно. После этого праздника жизни я несколько дней подряд невпопад отвечал на вопросы друзей — и это было легко объяснимо.

В скором времени у меня появился новый круг знакомых, у которых я переписывал магнитофонные альбомы, покупал черно-белые фотографии и активно выменивал машинописные журналы. В одном из них я прочитал интервью Гребенщикова, который заявил: «Рок-н-ролл — это всегда опасность, это нож в кармане». Меня, вернувшегося живым из Подольска, где вокруг Зеленого театра бродили толпы разъяренных гопников, такая религия устраивала полностью.

Затем мне удалось побывать на акустическом квартирнике Кости Кинчева, который в очередной раз находился в опале у властей. В старенькой коммуналке я насчитал более 120 человек. Первое отделение играл Юра Наумов, второе — вокалист «Алисы», а потом они пели вместе. «Кровь, кровь, алая кровь!» — пульсировало у меня в голове, и буквально через пару недель я уже делал Наумову акустический концерт в съемной квартире на Преображенке. Двухчасовое выступление виртуозного новосибирского блюзмена писалось на катушечный магнитофон Антоном Мотузным, но с годами, к сожалению, эта пленка оказалась утерянной.

Примечательно, что среди зрителей были не только старые друзья, но и участники подпольных журналов «Зеркало», «Ухо» и «Попс», которые самоотверженно издавались в столице в первой половине 80-х годов. Я начал погружаться в эту среду обитания и вскоре понял, что самиздатом занимаются разные люди: студенты, музыканты, бездомные философы-хиппи и даже любители научной фантастики. Вырваться из пленительного обаяния столь питательной среды, как выяснилось, оказалось совершенно невозможно. Со страниц рок-журналов со мной говорили на нормальном человеческом языке — простом, откровенном и ироничном одновременно. На желтоватых страницах подпольных изданий соседствовали революционные теории, всевозможные телеги о вымышленных группах, ненормативная лексика, стеб и парадоксальное раздолбайство. Особенно мне нравились емкие и провокационные слоганы — типа «Уметь лажать — это большое искусство» или «Имидж важнее музыки, нам надо побольше плохих групп!». Как я вычитал у кого-то из мудрых теоретиков, «язык описания должен соответствовать предмету описания». Кто бы спорил?

Часть 2. Герои «Урлайта» и «КонтрКультУры»

Вскоре я вышел на людей, которые продавали «из-под полы» напечатанные на ксероксе номера реанимированного журнала «Урлайт». Это была журналистика высшего класса — с графическими рисунками, шикарными фотографиями и припанкованным дизайном. А спустя всего несколько месяцев я оказался в кунцевской квартире редактора «Урлайта» Сергея Гурьева, который вел тот самый фестиваль в Подольске. Он доверчиво рассказал, как мистическим образом им удалось напечатать очередной номер журнала в эстонской типографии. Но теперь его надо было срочно спасать от ножа цензуры, перебрасывая по ночам пачки через высокий зеленый забор. Это был сплошной детектив, если не триллер!

В итоге из двадцатипятитысячного тиража редакции удалось сп∗∗дить всего несколько сотен копий, в первую очередь — усилиями дизайнера и моего будущего друга Саши Волкова. Когда эти вожделенные экземпляры доехали до Москвы, я предложил Гурьеву помощь в системной дистрибуции — и вскоре уже рассылал опальный «Урлайт» по всей стране.

Я быстро знакомился с рок-прессой из других городов. Используя дефицит информации в регионах, начал писать рок-обозрения в киевский «Гучномовець», ростовский «Ура Бум-Бум!», барнаульскую «Периферийную нервную систему» и культовый ленинградский журнал «РИО». То, что я был самоучкой, меня совершенно не смущало. Через издания, где вместо гонорара было принято присылать так называемый авторский экземпляр, я приобретал связи в других городах и начал регулярно выезжать на всевозможные фестивали. Там не упускал возможности расширять архив — абсолютно бесцельно, как говорится, на голой интуиции.

Через пару месяцев я, видимо, совсем поехал разумом и организовал в родной школе концерт разудалой квазипанк-группы «Водопады имени Вахтанга Кикабидзе». Эти дикари из уральского поселка Верхотурье за неделю полностью разгромили квартиру, где одну из комнат снимал совершенно невинный Сережа Бабенко, который с любовью фотографировал обнаженных девушек, натюрморты и не всегда трезвых инди-рокеров.

Во второй комнате круглые сутки «добывалась руда». По будням я занимался с абитуриентами, а по выходным здесь велись умные беседы и проводились редколлегии нового журнала «КонтрКультУра», построенного Гурьевым и Волковым на обломках «Урлайта».

Со временем в этот легендарный лофт на Преображенке зачастили журналисты из других городов — от Валеры Мурзина из новосибирской «Тусовки» и Тани Ежовой из киевского «Гучномовця» до фотографа Миши Павина из владивостокского журнала «ДВР». Вместо водки и травы они везли тоннами свою заповедную рок-прессу. Параллельно я начал переписываться с редакторами свердловских и архангельских изданий, а также издателями из Могилева, Магадана и Чистополя. Так к концу восьмидесятых у меня появилось некое подобие коллекции.

Примерно в это же время мне удалось разжиться первыми раритетами. Холодной московской зимой я выменял у Гурьева на шапку-ушанку несколько номеров журнала «Зеркало», у фотографа Володи Иванова приобрел легендарные выпуски «Уха», а у питерского журналиста Миши Шишкова — журнал «Рокси», который в семидесятых начали издавать в Ленинграде Борис Гребенщиков, Майк Науменко и культовый битломан Коля Васин. На презентации «Русского альбома» в ДК Горбунова я робко спросил у БГ что-то по поводу зарождения «Рокси», на что мудрый акын степенно ответил: «Ну, надо же кому-то было начинать все это делать». И спорить с этим было крайне сложно.

Я продолжал коллекционировать рок-самиздат и ездить на крупные всесоюзные рок-акции. Переломным моментом моей дурацкой биографии стали трипы на череповецкий фестиваль «Рок-акустика» (тогда еще были живы Янка и Майк) и киевскую «Чорну Раду» — в одной компании с вечно молодыми Троицким, Волковым и Гурьевым. С огромным любопытством я приобрел там новые издания: стебный «Субъектикон» из Киева, припанкованный «Гей-Гоп» из Ивано-Франковска и лиричный «Воляпюкъ» из города Днепропетровска. Через идеолога харьковского фанзина «Положение дел» Сергея Мясоедова мне в руки попала магнитофонная пленка с группами местной «Новой сцены» «Казма-Казма», «Чужой» и «Эльза», игравшими свежую инди-музыку, которую смело могли издавать прогрессивные английские лейблы типа 4AD или Mute.

К сожалению, в недрах «КонтрКультУры» эти проекты сенсации, мягко говоря, не вызвали. Я не отчаялся и пригласил шикарных харьковчан выступить на собственном рок-фестивале «Индюшата», который тогда проводился в Твери. В мае 1991 года десятки редакторов со всей страны сели в Москве на электрички и поехали «незнамо куда» — слушать модных героев харьковской «Новой сцены». А заодно — киевские группы «Фома» и «Медленный руль», шумовиков из Питера «Монумент страха» и «Пупсы», а также таинственный столичный проект «Шарман Катрин», оренбургские «Лысые игрушки» и группу из Конакова «Оркестр пчел».

Помню, как ночью после фестиваля в коридорах ведомственной гостиницы «Волга» (из окон которой был выброшен казенный телевизор «Горизонт») я сквозь устойчивый запах травы договорился с журналистами казанского «Ауди Холи», «Нижегородских рок-н-ролльных ведомостей», кенигсбергских «Вопросов олигофрении» и с местными «Жибао Елки-Палки» о возможном сотрудничестве. Будущее виделось мне исключительно в радужных тонах, и наивность моя, как выяснилось позже, оказалась бесконечной.

Часть 3. Время энциклопедизации

«Издревле московская рок-пресса славилась организацией подпольных квартирных сейшенов, зальных концертов и фестивалей, — писал мудрый Гурьев на страницах «КонтрКультУры». — Журнал “Зеркало” устраивал концерты “Аквариуму” и “Зоопарку”, “Ухо” — “ДК” и “Футболу”, “Урлайт” и “Зомби” совместными усилиями делали Подольск и Черноголовку».

Я чувствовал, что «через пень-колоду» мне удалось эту традицию органично поддержать. Вообще после «Индюшат» события начали развиваться с кинематографической быстротой. Гурьев с Волковым убедили меня переосмыслить мою хаотичную коллекцию рок-прессы, которая к тому моменту пополнилась древним тбилисским «Диско-стартом» и алма-атинской рукописной газетой «ЗГГА», издававшейся кинорежиссером Рашидом Нугмановым в самом начале 80-х…

Как бы там ни было, в журнале «КонтрКультУра» вскоре была опубликована моя «Дискретная энциклопедия рок-самиздата», содержавшая эксклюзивную информацию про 165 журналов из шестидесяти городов СССР. Примечательно, что в это массивное исследование на равных правах включались издания с тиражом в один экземпляр, ибо момент удачи с размножением продукции не имеет для самиздата социокультурного значения. Мне был крайне важен факт наличия внутреннего импульса, а не внешнего восприятия. В итоге, как сказал бы Андрей Вознесенский, «культура совершилась и требовала энциклопедизации». Немного варварским способом — в моем кустарном исполнении — она ее все-таки получила. Аминь!

В процессе изучения советского рок-самиздата и в многочисленных интервью выяснилась любопытная деталь. Расцвет подпольной деятельности пришелся не столько на годы перестройки, сколько на эпоху жесткого прессинга времен Черненко и Андропова. В тяжелые времена 1983–1984 годов, когда страна превратилась для рок-н-ролла в мертвую зону, интеллектуальная жизнь на чердаках, нетопленых дачах и в сырых подвалах по-прежнему била ключом. В частности, самое начитанное в мире «поколение дворников и сторожей» в условиях строжайшего госконтроля над множительной техникой продолжало издавать машинописные журналы. В Новосибирске и Алма-Ате, Великих Луках и Челябинске, Ленинграде и Москве наиболее честные рок-критики с риском для собственной карьеры — и порой даже свободы! — вели летопись русского рока.

Делалось это порой по изощренным законам конспирации, до которых не додумались даже хитроумные большевики из ленинской газеты «Искра». Написанные на родном разговорном языке статьи переводились одними людьми на английский, а затем, во избежание стилистической экспертизы спецслужб, переводились уже другими людьми обратно на русский. Журналы подобного рода распространялись исключительно фотоспособом: переснятые на пленку машинописные листы, помещенные затем в пакеты из-под пастеризованного молока и перетянутые черной резинкой. Математика здесь была крайне простой: 36 страниц в номере равнялись 36 кадрам на черно-белой пленке.

Несмотря на то что оригинал-макеты журналов часто уничтожались, ряд изданий был запеленгован и запрещен силами вездесущих сотрудников госбезопасности. К примеру, знаменитый журнал «Ухо» был найден по расшифровке инициалов художника — автора иллюстраций. Московско-ленинградский журнал «Попс» прекратил существование после вскрытия цензурой писем редакции, содержавших фрагменты статей. Отчасти это происходило из-за неутомимой деятельности сексотов, проникающих в издания под видом начинающих корреспондентов, а затем поставляющих информацию о деятельности журналов непосредственно в стены аналитического отдела КГБ.

После прихода к власти Горбачева ситуация изменилась не сразу. В частности, в одной из типографий Подмосковья был уничтожен 50-тысячный тираж журнала «Зомби», а в Таллине, как уже упоминалось выше, арестовали один из номеров «Урлайта». «Время колокольчиков» набирало обороты, и загнанный, хотя по-прежнему опасный для властей зверь медленно, но верно поднимал голову.

Где-то в районе 1989 года у подпольной прессы постепенно появился доступ к копировальной технике, на которой было напечатано несколько сотен экземпляров таких журналов, как «Урлайт», владивостокский «ДВР», ростовский «Ура Бум-Бум!» и «Северок» из Архангельска. Возможность тайно использовать по ночам качественный импортный ксерокс позволила редакции журнала «КонтрКультУра» выпустить первые два номера рекордным для рок-самиздата тиражом 350 экземпляров.

Аппетит приходит во время еды. Следующий выпуск нам удалось напечатать типографским способом где-то в необъятной Москве. По правде говоря, увидев провокационный текст порнотрагедии Свена Гундлаха «Четверо из его народа», местные рабочие категорически отказались делать тираж. Вплоть до массовых увольнений. Как именно мы его запустили в производство — великая тайна. Но в конце декабря 1991 года я повез несколько сотен пахнущих типографской краской экземпляров в старинный город Вятку, то бишь Киров. Там в рамках фестиваля независимой рок-прессы меня ждали друзья-единомышленники, с которыми планировалось провести несколько впечатляющих семинаров. Мне хотелось презентовать свежий выпуск «КонтрКультУры», а заодно и отметить состоявшийся накануне распад государства под названием СССР.

Казалось, после этого уже ничто не предвещало беды. В заповедную Вятку подтянулись разношерстные представители журналов «Гей-Гоп», «Кукиш», «Ересь», «В рожу!», «Штирлиц», «Музыкально-непопсовое обозрение», тусовщики из мифического барнаульского фанзина «Три паровоза» и «звезда вечера» — барабанная дробь — редактор великолукской газеты «Ллор-н-кор» Дядя Джи, имевший за плечами два года тюрьмы за выпуск рок-самиздата. Также на горизонте маячили корифеи и «адепты жанра» — от Ани Калинкиной, Леши Коблова и Оли Барабошкиной до Кости Преображенского, Миши Шишкова и Сергея Гурьева.

Как гласит история, телега медленно покатилась, и в самый разгар пресс-конференции я вызвал на сцену представителей московского журнала «новой искренности» «Шумела мышь» — Бориса Рудкина и Бориса Усова, который, метко сплюнув под ноги, сквозь зубы лаконично произнес: «Я чувствую, здесь собралось сплошное человеческое стадо».

Я в каком-то смысле продюсировал этот лютый треш, который хладнокровно снимало местное телевидение, и смутно догадывался, что эффект будет атомный. Так в итоге и произошло. Соорганизаторы мгновенно испарились в бар — и до конца фестиваля никто их так и не увидел. Странно, но все экземпляры «КонтрКультУры» в тот вечер благополучно улетели — к жадным до духовной пищи представителям самиздата и иной музыкальной инфраструктуры. По словам инсайдеров, происходило это сакральное действо поистине со скоростью звука…

Часть 4. На рубеже веков

Жизнь в округе постепенно менялась. Журнал «КонтрКультУра», будучи реальным флагманом самиздатовского рок-мира, вскоре по идеологическим причинам прекратил существование. Но друзья-наставники Волков с Гурьевым заставили меня превратить журнальную версию «Дискретной энциклопедии рок-самиздата» в настоящую толстую книгу. Слухи о моей коллекции распространялись быстрее, чем я думал, и весной 1992 года я обнаружил свой разношерстный архив развешанным на стильных стенах Международной книжной выставки в Праге.

Экспозиция, составленная из сотен машинописных и ксероксных журналов, в каком-то смысле получила успех. И в первую очередь — в пытливых глазах обаятельного Вацлава Гавела, организовавшего незадолго до этого выступление The Rolling Stones в чешской столице. Незамысловатые экспонаты настолько сильно впечатлили «отца бархатной революции», что он углубленно общался со мной чуть ли не по каждому из журналов, пытливо пытаясь узнать особенности рок-изданий. В качестве алаверды чешский президент рассказал про местных подпольщиков — рок-группу Plastic People и «фестиваль второй культуры» 1976 года, после которого многие музыканты оказались арестованы. «У нас нечто подобное случилось лет на восемь позже», — удивленно пробормотал я…

Местное телевидение плотно снимало наше общение, и я отнюдь не удивился, когда на следующий день ко мне подошел один из устроителей Frankfurter Buchmesse и предложил привезти осенью русский самиздат на крупнейшую книжную выставку в Германию. Мол, выставочную площадь они предоставляют бесплатно, а все остальное — давай, друг, дерзай самостоятельно.

Нажмите на изображение, чтобы его увеличить

Не могу вспоминать, как именно я дотащил три тяжеленные сумки с журналами в братскую Германию. Никакого бюджета на поездку не было, поэтому мне пришлось лететь на военном самолете из Чкаловска. Напряжение было настолько высоко, что, приземлившись в расположении Западной группы войск, я в итоге попал в Вюнсдорф, а затем вместо Франкфурта-на-Майне… очутился во Франкфурте-на-Одере. Просто перепутал города, ну с кем не бывает?

Мир оказался не без добрых людей, и за ночь, пролетев на экспрессе большую часть Германии, я смог попасть в выставочный павильон вовремя. С этого момента и началась транснациональная интеграция моего скромного архива советского хенд-мейда, долгие годы хранившегося в стенах хрущевки на улице Маршала Тухачевского.

После лекционного тура по немецким университетам знакомые промоутеры организовали выставку в одном из небольших столичных клубов. Ежедневно развлекать зрителей приходилось мне, а по вечерам здесь играла первые промоконцерты молодая панк-группа «Четыре таракана».

«Вчера в московском клубе общества “Триза” открылась необычная выставка “Рок-самиздат”, экспонирующая частную коллекцию Александра Кушнира, — писала газета «Коммерсантъ» голодной осенью 1992 года. — На ней представлено свыше двухсот образцов нелегальных рукописных, ксерокопированных и печатных журналов, брошюр и газет (в основном брежневского периода). Коллекция на прошлой неделе вернулась с 44-й Международной книжной ярмарки во Франкфурте. На следующий год намечен показ коллекции в странах Европы и Америки. В Москве архив Кушнира демонстрируется впервые. За рубежом экспозиция произвела столь сильное впечатление, что английская Aven Court Ltd. предложила свои услуги в качестве спонсора выставки, а московское издательство Public Totem предполагает издать в следующем году рок-энциклопедию Кушнира “Золотое подполье”».

Создание этой увесистой книги объемом в 400 страниц, в которой обозревались 240 изданий из 80 городов, в итоге заняло около пяти лет. Она готовилась в шести местах: в Москве и Воронежской области писалась, в Саратове осуществлялся ее набор, в Киеве и Оренбурге — корректура, а в Нижнем Новгороде силами издательства «Деком» она была напечатана.

Книга быстро попала в гуманитарный зал Ленинской библиотеки и вскоре была обласкана критиками. Питерский рок-журнал Fuzz назвал ее «книгой года», а «Независимая газета» написала следующие важные слова: «Короче, не зря потратил Александр Кушнир лучшие годы жизни на сбор своего колоссального архива рок-самиздата, на основе которого и родилось “Золотое подполье”. Со страниц этой книги на нас смотрят живые, хотя и вымирающие звери. От них исходит запах живого зверья, а в глазах играют безумные искорки, как будто знают они о жизни и о роке что-то, доныне не известное нам».

Признаюсь, что в те времена создание фундаментального справочника по подпольной субкультуре представляло кустарную деятельность чистой воды. К сожалению, в моем распоряжении не было таких могучих инструментов, как Гугл или Яндекс. Зато прямо под руками присутствовал внушительный архив самиздатовской рок-прессы, с которым я объехал часть Европы и который знал вдоль и поперек.

Я планировал расширить журнальную версию «Дискретной энциклопедии» и написать трактат об эпохе, когда рок был не индустрией, а религией. Я зачастую двигался на ощупь, но ближе к финалу понял, что процесс создания рок-журналов зачастую был весомее результата, а обстоятельства — интереснее продукта. Сор, перефразируя известную строчку Ахматовой, в итоге стал важнее цветов.

«Время колокольчиков» незаметно растворилось в пространстве. Подводя его итоги, осенью 1994 года в рамках Франкфуртской международной выставки состоялась презентация книги «Золотое подполье. Полная иллюстрированная энциклопедия рок-самиздата: 1967–1994». Тут же демонстрировалась моя «коллекция Костаки»: машинописные и ксероксные рок-журналы, а также издания, написанные вручную в 70-х — 80-х годах прошлого века. Интерес к экспозиции был огромен, и ее неоднократно посещали многочисленные делегации — начиная от библиотекарей, издателей, научных сотрудников и заканчивая лауреатом Пулитцеровской премии, художником-комиксмейкером Артом Шпигельманом. Не понимая русского языка, они часто воспринимали все эти журналы как яркий пример art brut. А я в их глазах, наверное, выглядел маргиналом, аутсайдером и неким странным пропагандистом наивного искусства…

Оказавшись в европейском контексте, мой архив бунтарского искусства внезапно ожил и приобрел новый смысл. Спустя годы мне неоднократно вспоминались слова Сергея Курехина, который когда-то остроумно заметил: «Не очень важно, что нарисовано на картине. Гораздо важнее, где она висит». И это был как раз такой случай.

Вскоре коллекцией заинтересовался ряд экспертов по странам Восточной Европы, и я стал активно сотрудничать со славянским отделом Британской библиотеки, Библиотекой Конгресса США, Амстердамским институтом социологических исследований, а также с библиотекой Бременского университета и книжным мюнхенским агентством Kubon & Sagner. При этом было немного печально, что неподдельное внимание европейских специалистов к истории русского андеграунда оказалось значительно выше интереса отечественных организаций подобного рода. Хотя все это в мировой практике случалось уже сотни раз…

Закончить историю про летописцев «времени колокольчиков» мне бы хотелось на сентиментальной ноте. На выставке во Франкфурте я познакомился с легендарным человеком — редактором и создателем первого в мире рок-журнала. Его звали Пол Уильямс, внешне он напоминал Вуди Алена, а его американский фанзин назывался Crawdaddy! Он начал выходить еще в 1966 году — за полтора года до появления журнала Rolling Stone. На выставке легендарный журналист презентовал биографию Боба Дилана, с которым его связывали многие годы сотрудничества. На меня повеяло ветром истории, и я, не скрою, сильно впечатлился.

На прощание я подарил Полу Уильямсу «Золотое подполье» (ему понравился дизайн Волкова), и затем мы продолжали общаться при помощи допотопных факсов. Из Калифорнии биограф Дилана присылал мне по почте новые выпуски журнала, а однажды по моей просьбе написал «Краткую историю Crawdaddy!» — яркий эксклюзивный материал для нашего нового с Гурьевым и Волковым культурологического журнала Pinoller. Ключевые слова там звучали следующим образом: «Я все еще люблю музыку и люблю писать о музыке — поэтому я снова издаю этот журнал… Свобода прессы принадлежит тому, кто пользуется этой свободой».

Вольные мысли Пола Уильямса были для меня словно волшебные мостики, соединявшие между собой что-то важное оттуда и отсюда. Под косвенным влиянием редактора Crawdaddy! я начал писать свою «главную книгу» «100 магнитоальбомов советского рока», которая спустя годы составила органичный диптих с «Золотым подпольем». Позднее на основе архива было создано еще немало трактатов: про Майка Науменко, Сергея Курехина, Илью Кормильцева, Бориса Гребенщикова и группу «Аквариум». Весной 2013 года Пол Уильямс, к сожалению, умер. Но я все-таки надеюсь, что мне удалось перенять у него виртуальную эстафетную палочку — как в коллекционировании, так и в рок-журналистике.

Понравился материал? Помоги сайту!