Вадим Демидов, лидер «самой великой из неизвестных русских рок-групп», — о том, как 35 лет играть рок в Нижнем Новгороде, и о том, почему наша музыка до сих пор отстает
Отметившая в прошлом году 35-летний юбилей нижегородская рок-группа «Хроноп», когда-то игравшая на легендарном фестивале «Подольск-87» вместе с «Наутилусом», «Калиновым мостом» и «ДДТ», так и осталась в статусе «широко известной в узких кругах», хотя всегда писала песни как минимум не хуже рок-героев«золотых 80-х». Тут уместно говорить о несправедливости, но, пожалуй, стоит признать, что отсутствие большого признания и стадионных концертов пошло лидеру коллектива Вадиму Демидову на пользу. Вадим умудрился не закоснеть и сохранить свой уникальный голос в русском роке и взгляд на окружающую реальность. Он по-прежнему живет совершенно не рок-н-ролльной жизнью в своем родном городе, пишет интересные романы и новые песни и, по общему мнению, в последние лет 10 находится в лучшей творческой форме: недавний альбом «Самостояние», состоящий из фирменных умных и нежных философских баллад, — тому лишнее подтверждение. Помимо этого, Вадим сам ведет страницы «Хронопа» в социальных сетях, размещая там посты практически ежедневно, и без устали слушает много новой музыки в поисках чего-нибудь интересного, что и слышно в его записях. Александр Нурабаев съездил в гости к Вадиму Демидову в Нижний Новгород и по душам поговорил о старых и новых песнях «Хронопа», о Чиже и группе Big Thief, о Горьком 80-х и о современной России.
— В эфире радиопередачи Александра Липницкого много лет назад вы сказали, что привыкли слышать, что «Хроноп» — «самая великая [русская рок-группа] из неизвестных». И действительно: ваши тонкие, глубокие песни уровня не хуже же Шевчука, БГ и других признанных гуру русского рока, но по большей части практически никому не известны. У вас есть объяснение, почему так получилось?
— Году в 2010-м «Хроноп» выступал в местном клубе, и среди зрителей был Артемий Троицкий, с которым мы знакомы тыщу лет. И после концерта он подошел к микрофону и поделился своими впечатлениями об увиденном. Но говорил он в основном о том, почему мы, имея такой неплохой репертуар, не стали известной группой, как, скажем, «Сплин». Ну и о том, что мы большие лентяи — нужно было ехать в Москву и там, подобно лягушке из притчи, взбивать рок-н-ролльное масло. И, конечно, он был прав. Я лентяй.
Если бы я был популярен как «Сплин», то был бы очень несчастен.
У «Хронопа» был короткий период, 1989–1990 годы, когда мы побросали инженерные работы, пытались продвигать себя как группу и довольно много ездили по фестивалям. Но тут случилась революция, и уже приходилось больше думать о выживании, нежели о музыке. Но вообще как музыкант я не слишком амбициозен. Уверен, что если бы я был популярен как «Сплин», то был бы очень несчастен. Со стороны может показаться, что быть популярным артистом кайфово, но, по мне, это сильно ограничивает твою свободу, в том числе сочинительскую: тут легко стать заложником своего стиля, попасть под прессинг поклонников — а мне это неинтересно.
К тому же я не люблю давать концерты. Для меня идеальная история — просто сочинять песни и их иногда записывать. А потом бы вышел альбом и все бы попадали в обморок от того, насколько он клевый и насколько передает дух времени (смеется).
— Вы и в 80-е не любили давать концерты?
— В 80-е я не совсем понимал, чего хочу. И не только я. В середине 80-х нас было пятеро друзей-собутыльников, и мы пытались сделать наш закрытый город пригодным для проживания. Ходили на кучу, откуда приносили пластинки, ходили на книжный толчок, где покупали дефицитные по тем временам книги. Устраивали в своем кругу конкурсы рассказов. Словом, превращали свой город в как бы нормальное место. Когда мы 3 мая1985 года придумали, что мы теперь рок-группа, то даже и представить не могли, что когда-нибудь мы выйдем на сцену, что у нас будут нормальные инструменты, что мы будем записывать альбомы в классных студиях. Из 1985 года это все не видно было. Ну и на то, чтобы научиться играть, ушло пять лет, и первый настоящий альбом мы записали в 1990 году.
«Хронопы» на куче. Горький, начало 1980-х
— Вы говорите о пластинке «Здесь и сейчас», которая вышла в 1991 году на «Мелодии». Как удалось молодой и не самой известной группе из Горького выпустить свой винил?
— Вдруг мы попали в эпоху каких-то нежданных возможностей. Альбом мы записали в феврале 1990 года. Но что с ним делать? Никакой музыкальной инфраструктуры не существовало. По каким-то каналам, правда, поклонники рока все же узнавали, что «Хроноп» записал альбом, и мы рассылали по стране катушки.
В том же 90-м состоялся невероятный фестиваль «Рок чистой воды». Был арендован плывущий по Волге трехпалубный теплоход, что нес на борту кучу актуальных групп: «Телевизор», «АукцЫон», «Настю», «Чайф», «Апрельский марш», «Миссия: Антициклон» и вот «Хроноп». Плыли мы из Горького в Астрахань и обратно уже до Москвы. В каждом крупном волжском городе проходили концерты. На борту было немало рок-журналистов, в том числе Андрей Бурлака, редактор легендарного «РИО». Мы были и раньше с ним знакомы. Он уже работал редактором в ленинградском отделении «Мелодии» и собирал хорошо записанные альбомы. А таковых в то время было очень мало. Андрей, как редактор, наш альбом и выпустил. Собственно, мы только запись сделали, а потом все пошло само. Разумеется, никаких гонораров мы не получили.
— В Чебоксарах — в Горьком студий не было. Точнее, на Чебоксарском тракторном заводе. Тогда все крупные заводы представляли собой небольшое государство, и вот дирекция решила, что у них должна быть своя мегагруппа, которая будет играть на танцах, на внутренних праздниках. И они перетащили к себе горьковский «Горизонт». Это была арт-роковая команда уровня Yes — ребята сочиняли многочастные композиции, к тому времени у них вышла пластинка на «Мелодии». Музыканты они были прекрасные. Завод купил им полный комплект гитар «Фендер» и восьмиканальный «Таскам», вот на этом богатстве мы и писались. Запись осуществляли любитель Питера Гэбриела гитарист Володя Лутошкин и его брат, звукореж группы Игорь. Мы на фоне Лутошкиных были совсем котята, дилетанты, и они немножко иронизировали над нашей игрой. Помню, я Володе рассказываю по телефону, что нашу пластинку выпускают на «Мелодии», а он, такой удивленный, спрашивает: «Вы что, переписали эти песни?» Говорю: «Нет». «Как это возможно?» — он не верил. По меркам «Горизонта» наш альбом был криво сыгран и спет, но для уровня тогдашнего любительского рока все было о'кей.
— А с высоты сегодняшнего дня как вы оцениваете эту пластинку? Она вам нравится?
— Нравится. Конечно, можно говорить о каких-то технических вещах. Что я пою так себе или что наши гитарные контрапункты не всегда точно в сетке. Это была эпоха до автотюна и до квантования. Все по-честному.
— Я недавно делал пост в Фейсбуке об альбоме «Здесь и сейчас». Один олдовый слушатель написал коммент к песне «Тайм-аут»: мол, в 89-м, когда он услышал песню впервые, ему текст казался преувеличением — «все-таки нам везет, ведь в наш с тобой дом не заслан конвой», «пишущий наше досье пока не спешит дернуть затвор», но вот мы наблюдаем сейчас, как тот вегетарианский тайм-аут подошел к концу. Для меня всегда было важно поймать в песне цайтгайст. Она должна совпадать со временем. Если это происходит, то все супер. Альбом «Здесь и сейчас» вполне себе запечатлел то, о чем я думал в конце 80-х. К тому же многое, спетое на нем, описывает и сегодняшний день.
— В заглавной песне есть зацепившая меня метафора — «Двуглавый серп и молот стучится к нам в окно», которая и правда подходит и под наше время. Как она родилась — ведь, как я понял, песня была записана в эпоху перестройки, когда мало что предвещало, скажем так, «двуглавость»?
— Но ведь визуально герб Российской империи и советский серпастый-молоткастый символ довольно похожи. Это и натолкнуло. Ну и сегодня нас вновь накрывает всем этим советским — потому, видимо, метафора по-прежнему и читаема, и точна.
— Говоря о социальной повестке, не могу не отметить, что и в новое время у вас довольно много песен на эту тему. Я говорю о таких песнях, как «Ну и зря боялась», «Медуза», «Молчать и не отсвечивать». Я так понимаю, что фокус на социальной несправедливости у вас был всегда — что 30 лет назад, что сегодня.
— Первая песня на социальную тематику была написана в 1985 году. Называлась она «Холден Колфилд», и речь в ней шла о сормовском рокере-металлисте, которого забрали в армию, а вернулся он в гробу. На фоне войны с Афганистаном она воспринималась вполне однозначно. Ну и вообще была достаточно стремной. Осенью 1986 года на I Горьковскомрок-фестивале комсомольцы ее запретили петь. И на втором фестивале 1987 года нас предупредили о том же самом — но тут уже мы ее спели. Пинки за это, правда, получили не мы, а руководитель рок-клуба и директор того ДК. Ну и чуть позднее, на Подольском фестивале, мы тоже выступали с «социалкой». И благодаря этим песням, думаю, и получили первое признание.
Песни, как сейчас говорят, «морального беспокойства» у нас появлялись всегда. Мы же организовались не для того, чтобы развлекать людей. Это очень важная вещь — «Хроноп» никогда никого не развлекает. Быть попсовым, быть развлекателем — в нашем хроноповском кругу это считалось лажей. Может быть, в том, что попсовым быть не в кайф, и проявлялась наша советскость. Но настройки 80-х годов я несу и до сегодняшнего дня. Я не развлекаю, я рассказываю о себе и о времени.
— Что представляло собой рок-сообщество закрытого города Горький? Какие были места силы?
— Горький в культурном отношении был очень провинциальным. Из поэтов назову лишь имя Марины Кулаковой, в том времени она была сильна. Кстати, она была дружна с Башлачевым и привезла его в начале 1987 года в Горький, здесь он дал три квартирника. Важный этап для закрытого города. В 80-е в Горьком вдруг возник один островок свободомыслия. Это ДК при авиационном заводе. Имени Серго Орджоникидзе. Располагался он за рекой, в Московском районе. Может, в том и было его спасение, что он образовался не в центре города, не в самом престижном Нижегородском районе. Директором там был Вячеслав Уланов, легендарная личность. Он в 80-х организовал ряд джазовых фестивалей, и это же было фантастикой. А в 1986 году он сделал тот самый I Горьковскийрок-фестиваль. Я никогда не понимал, каким образом Слава это все разруливал с советскими инстанциями, почему ему все разрешали.
I Горьковский фестиваль был смотром того, что есть музыкального в городе. Преимущественно выступали какие-то заводские ВИА, пели что-то за мир и дружбу, такое советское что-то. И едва ли не единственной группой со своим космосом и своим образным рядом был «Хроноп», но беда — мы плохо играли. И это был наш первый электрический концерт.
Я уже не раз рассказывал, что во время нашего выступления зал поделился на две части: одни были дико возмущены и что-то кричали, другие радовались и приветствовали. Пришла записка — в которой нас обещали кастрировать, да-да. Троицкий, который был председателем жюри, разумеется, и голосовал за нас, и продвигал нас — но в жюри входили и официальные лица. В итоге нам дали приз за самую спорную программу и подарили какой-то альбом с коммунистической символикой. Забавно это вспоминать.
— На первом фестивале еще не было Чижа, он появился на II Горьковском фесте в 1987 году. Его группа «ГПД» играла хеви-метал, а Серега пел звонким фальцетом, как это было тогда принято. Но, хотя играли хеви, пели они за перестройку, против тоталитаризма — тексты у них были правильные. Когда Чиж услышал «Хроноп», который поет тихие балладки, он начал сочинять другой материал. Он наученный музыкант с хорошей подготовкой, окончил музучилище — поэтому у него позднее все случилось.
Второе имя — Алексей Полковник, он долгое время тусовался с «хронопами». Мы все были «политехниками», с нашим гитаристом Сашей Терешкиным они играли в одном студенческом театре. В нашей же тусовке Полковник написал свои первые песни — например, «Горькие люди горького города»: это настоящий гимн. На концерте «Хронопа» он и впервые вышел на сцену.
— Да, в этом центре советской химии было много музыкантов, что-то такое висело в воздухе. Особенно много блюзменов.
В конце 80-х Чиж ушел из «ГПД». Не хочу за него домысливать, но, кажется, тогда уже все понимали, что хеви — это некайфово. И тут возник проект «ПолГПД», то есть Полковник с Чижом на вокале, а ритм-секция гэпэдэшная. Чиж еще играл у них на баяне. Для того времени это был яркий бэнд, такой немножко «Ноль», тоже с социальными вещами. Социалка была на топе, это же было время «Телевизора» и «Наутилуса».
— В каких вы отношениях с Чиграковым?
— В прекрасных. Мы никогда близко не дружили, но приятельствуем до сих пор, поздравляем друг друга с Новым годом и днями рождения. Он старше меня на целых четыре дня, поэтому поздравлять не забываем.
Не так давно вышел альбом-трибьют Полковнику, который я сопродюсировал. И Серега, сам продюсер двух альбомов Полковника 1990-х годов, поучаствовал в нем, спел Лехину «Лягушку». И в прошлом году он спел в трибьюте «Хронопу», в котором было почти 40 участников. Он вышел как цифровой релиз, аж 40 треков. В мае вышла первая часть — «Весна», в октябре вторая — «Осень».
— Из последних песен «морального беспокойства» мне наиболее запомнилась «Ну и зря боялась». Как она создалась? Я слышал, что триггером были относительно недавние протесты на Пушкинской площади.
— Она появилась в 2017-м после оппозиционного митинга на Пушкинской. Это было одно из первых мероприятий, когда вышло очень много молодежи, даже школьников, и где их очень сильно прессовали. Потом патриоты писали, что юнцов бросили под дубинки. Ну и это песня как бы переговаривающихся в автозаке.
— У песни обнадеживающий посыл, но прошло три года — и поводов для оптимизма все меньше, не считаете?
— Я в третьем куплете немножко даю надежду, что скоро все изменится: «пройдет и эта шиза, мы здесь с тобою не за тем, чтоб дрожать, — а делать чудеса…» Когда готовился хроноповский трибьют, я очень хотел, чтобы эту песню спел кто-то из Беларуси, потому что трибьют пришелся на концентрат белорусских событий. Есть [певица] Palina, мне у нее нравилась песня «Пинки» — да и не только, у нее вообще все очень культурно сделано. И я хотел предложить ей спеть «Ну и зря боялась». Вот только не знал, как на нее выйти. Я написал письмо ее пиар-службе, но никакого ответа не получил. Был еще один парень, что сделал эту песню, но неудачно, а я считал, что эту песню надо обязательно сделать хорошо. Тогда я написал Макаревичу.
— И он сразу ответил?
— В тот же день. Я написал: «Вам, мне кажется, она бы подошла как влитая». Он ответил, что песня сейчас даже более актуальна, нежели когда появилась. Имея в виду белорусские протесты. Взял один день на раздумье и в итоге быстро записал.
— Поговорим о последнем альбоме «Самостояние». Вы в одном интервью сказали про фирменный стиль «Хронопа»: это «драмеди, ирония сквозь мрак». «Самостояние» — характерная в этом смысле запись: это классическая хроноповская лирическая балладная история, но линия смерти и потерь проходит здесь красной нитью. Что повлияло на настроение альбома?
— У меня есть ролевая модель — это Вуди Аллен, который уверяет, что снимает фильмы только о сексе и о смерти. Я влюбился в его стиль еще в советские времена, увидев уже не помню что — наверное, «Энни Холл» или «Манхэттен». Он мне очень близок по мироощущению. Такое интеллигентское резонерство, самоирония — ведь у «Хронопа» тоже все это есть. Наверное, у меня теперь получается даже лучше, чем у него: он уже старый, а я еще ого-го(смеется).
Во многом альбом «Самостояние» — о смерти. Да, секса в песнях стало чуть меньше, и этому есть объяснение. В прошлом году отношение к смерти у многих изменилось — из чего-то далекого-далекого она превратилась в то, что живет за стенкой, в соседней комнате. Потери близких — через это прошли все. А нижегородцы еще и прошли через потерю Ирины Славиной (главный редактор нижегородского издания Koza.Press, совершившая акт самосожжения. — Ред.), ее смерть тут всех очень перекопала — всех, кто ее знал, кто с ней общался.
— Современный «Хроноп» — это вы и [звукорежиссер и продюсер] Александр Репьёв, который продюсирует ваши записи и снимает все клипы?
— Наверное, да. «Хроноп» распался в 2014 году, и теперь, когда нет постоянного состава, вклад Алекса заметно увеличился. Для каждой песни мы сначала делаем акустическое демо и потом решаем, кого мы пригласим подыграть. Но приглашаем опять же близких людей, «хронопов» разных составов. Мы с Алексом записали уже семь альбомов. Отчасти он учился звукозаписи и продюсированию на наших песнях. Набирались зрелости вместе. Какое-то время назад он предложил делать больше прозрачных акустических вещей. У меня не такой большой голос, и с группой часто приходилось форсировать. А когда все прозрачно, я чувствую себя увереннее.
У меня есть ролевая модель — это Вуди Аллен.
— Но душа просила рока.
— Рока хочется и музыкантам, и публике — всем хочется мощи. Но я больше внимания обращаю на культуру песни — насколько интересные в ней аккордовые последовательности, насколько незаезженные. Насколько она необычна. Это меня больше интересует. По складу характера я очень не люблю повторяться — если я что-то сделал в каком-то ключе, то в следующий раз я должен сделать что-то кардинально другое, обмануть ожидания поклонников «Хронопа». Кто-то бы и пошел по пути наименьшего сопротивления. Но я совсем другой. На наших глазах «Наше радио» стало очень консервативным. А это означает, что мне надо двигаться в противоположном направлении.
— А песни «Хронопа» попадали на «Наше радио»?
— Нет.
— Вы этим гордитесь?
— Тоже нет. Более того — в середине нулевых мы даже записали два поп-роковых альбома. Под условное «Наше». Меня немножко достал арт-рок, который мы играли в 90-е, он, по сути, и развалил группу. Поэтому, когда мы в 2005-м собрались вновь, решили начать с легких вещей. Было желание начать с простоты.
Триггером для воссоединения группы послужил один наш поклонник, который предложил профинансировать новый альбом.
Сегодня я описываю историю «Хронопа» в виде двух окружностей. Первая — это история от рождения до первого развала. Мы начинали с несложных баллад, но в процессе усложнились чуть ли не до «Кримсона» и, разумеется, зашли в тупик: ведь слушать такое в 90-х было вообще некому. На втором этапе мы опять начали с простого и вновь с каждым альбомом усложнялись, и вот уже записано «Самостояние». История из двух соединенных окружностей — как значок бесконечности.
— Я так понял, что деньги на запись альбома (да и всех последних альбомов) вы собирали через краудфандинг?
— Я не успел рассказать, что в 2005-м триггером для воссоединения группы послужил один наш поклонник, который предложил профинансировать новый альбом. И поддерживал нас вплоть до кризиса 2008 года. Он даже генерировал идеи — например, запись группы с симфоническим оркестром или съемки фильма. Но во время кризиса мы были на середине записи «Венецианского альбома», и финансирование закончилось. С тех пор я пускаю по кругу виртуальную шапку-собиралку.
Краудфандинг — наиболее честный способ звукозаписи.
Мне кажется, что краудфандинг — наиболее честный способ звукозаписи. Люди сбрасываются на ту или иную песню. Потом она записывается и выкладывается в сеть. Поклонники ее слушают и в дальнейшем могут решать, подписываются они на то, что сейчас делает «Хроноп», или нет.
— Вы следите за тем, что происходит в мире, и слушаете много молодых артистов, даже знаете, кто такая Билли Айлиш. Поделитесь своими последними открытиями?
— А как можно сегодня не знать Билли Айлиш... Она и вправду мне нравится. Я не помню, с какого года это началось, но однажды я решил, что надо ежедневно отслушивать весь свежак. У меня есть несколько любимых порталов — Stereogum, Pitchfork и другие, и прослушиванию новинок я уделяю некоторое время. Когда ты это делаешь регулярно на протяжении последних 10–12 лет, то от того, что производит российская сцена, ну вот, к примеру, от того, что выкладывается в новинках недели «Афиши», тебя, обещаю, будет немножко подташнивать. Настолько это сделано топорно и угловато. Просто некультурно. А у тебя ухо уже привыкло к свежему звуку, к новым гармоническим решениям.
— Наша музыка по-прежнему сильно отстает?
— Да, и этому есть объяснение. Если брать Америку, то любой выпускник средней школы, пусть и муниципальной, владеет минимум одним инструментом, а то и двумя-тремя. Дочь моих калифорнийских друзей, учась в муниципальной школе, освоила скрипку. Входила в состав школьного оркестра, который гастролировал по Европе. Такое дает тебе навык ансамблевой игры, представление о гастролях, расширяет музыкантский диапазон. Закладывает в тебя культуру. Ее российский ровесник выходит из школы — и что? Как-то научился играть на гитаре или делать биты. Все это самопально, ни у кого нет ни культуры, ни системы. Такая в большинстве своем и наша поп-музыка — самопальная и угловатая.
Я тут на досуге посмотрел на YouTube лекции Калифорнийского университета в Беркли, где учат сингерству-сонграйтерству. Вполне себе учебная дисциплина. Профессора, сами авторы-исполнители, учат, как надо писать слова или мелодии, все аккорды тебе покажут, про все последовательности расскажут. Участники Big Thief, одной из моих любимых команд, встретились как раз в Беркли. Вокалистка Адриан Ленкер из небогатой семьи, училась по гранту для малообеспеченных. На мой взгляд, она сейчас — один из лучших сонграйтеров Америки.
Такая в большинстве своем и наша поп-музыка — самопальная и угловатая.
— Но все же не так все плохо в краю родном в плане музыки. Я знаю, что вам нравится Sirotkin. Кого еще назовете?
— Я на фейсбучной странице «Хронопа» какое-то время назад выкладывал песни новых российских исполнителей. Их действительно мало кто знает, кажется, даже Сироткина приходилось представлять. Ну вот Shortparis еще мне нравится. Был на их концерте, просто офигительное шоу. «Синекдоха Монток» приезжали в Нижний, ходил на них. Они были вдвоем, это был акустический состав, но тоже сделано очень культурно. Москвич Илья Мазо — тоже нечто экспериментальное, интересное. «Хадн дадн» хороши.
— Как вам кажется, какое место в истории русского рока занимает группа «Хроноп»? Повлияла ли она на кого-нибудь или хотя бы на нижегородскую сцену?
— Мы играем маленькую музыку и вряд ли на кого-то повлияли. Хотя бывает, что читаешь какие-то рецензии на чужую музыку и там вдруг сравнивают с «Хронопом». Несколько лет назад один парень прислал мне словесный портрет поклонника «Хронопа». Довольно лестный. «Сноб, но лишь отчасти. Веселый, но со своеобразным чувством юмора. Переслушавший кучу музыки и прочитавший кое-что помимо школьной программы. Восприимчивый к последним тенденциям, но не падкий на модное. Любитель экспериментов. Романтик, познавший цинизм». Особенно мне нравится как раз «романтик, познавший цинизм»…
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова