Александру Башлачеву — 55. О его откровениях вспоминает звукорежиссер Александр Агеев, записывавший «Время колокольчиков»
«Это величайший человек, который у нас был», — сказал Егор Летов про Александра Башлачева, а Борис Гребенщиков назвал его песни «окошком туда, куда никто не хочет заглядывать».
Сегодня Александру Башлачеву исполнилось бы 55 лет. Звукорежиссер Александр Агеев вспоминает о том, как он записывал его великие песни.
Первый раз я услышал Башлачева в 1984-м. Ко мне пришел мой друг Виктор Алисов, за полночь уже, и принес катушку с записью. Принес и говорит: «Парфенов с Троицким привезли человека из города Череповец. Очень смешной парень. Мы записали его с Игорем Васильевым. Послушай пока, а я с утра заберу».
Я послушал, и вот тут произошла магия. Я въехал в Башлачева. Первое, что я подумал: мужик поет, мужик — лет 30. А ему ведь всего 24 года было. Это меня потрясло, и я его начал искать. Когда он останавливался у Алисова, я с ним не смог встретиться — он же жил как перекати-поле. В 1985-м я специально поехал на фестиваль в Питер, чтобы с ним познакомиться, и там же договорился о записи.
Александр Башлачев — «Ванюша»
Башлачев был очень простым человеком, но в нем было что-то пугающее. Я это объясняю тем, что в нем таилась огромная мистическая сила. Я очень себя с ним комфортно чувствовал и при этом все время был напряженным. В страхе. Потом я понял, что тогда я встретил чудо. А ведь чудо одновременно восхищает и страшит.
Мы записывали песни в январе 1986 года. Дату не помню. Это точно была суббота. Как происходила запись, я много раз рассказывал — на моем сайте и в книге о Башлачеве «Знак кровоточия». Вся мистика, что там описана, на самом деле была. Мы ничего не пили во время записи и никаких наркотиков не принимали. Был и гроб на улице — в тот день умер мой сосед, и Башлачев зачем-то полез к нему в гроб с цветами, потом появление каких-то ходоков, машина, у которой отвалились колеса, и так далее. Я недавно в Америке, на Гавайях, нашел ту женщину, которой Башлачев звонил во время записи и спрашивал об умирающем ребенке. Она мне еще больше про него мистического рассказала. Например, Башлачев ей говорил, что уйдет, когда пропустит через себя все семь цветов радуги и станет белым цветом. А во время нашей записи он как-то зашел на кухню и говорит: «Видишь — за окном золотая лесенка?» «Нет там, — говорю, — никакой лесенки». Он отвечает: «Ну как же, посмотри, сейчас откроем окно и можем дотронуться рукой». Все эти истории, которые с ним происходили, были знамениями, а непонятные речи — откровениями.
Мы записали 24 песни за шесть часов. Почти без перерывов. Закончили в 11 вечера. «Я больше не могу», — сказал Башлачев. Я включил свет и увидел, что пальцы на его правой руке стерты в кровь и гитара тоже вся в крови. Потом он сказал мне, что все песни сочинил очень быстро — за несколько дней. Вроде бы он говорил про Таллин — что просто гулял в Таллине в лесу и сочинил. «Я попросил, и мне все дали сразу», — говорил он.
Александр Башлачев — «Посошок»
Альбом «Время колокольчиков» вышел чудом. Когда Башлачев ушел, у меня появилась навязчивая идея, что надо выпустить пластинку с его песнями. Был 1988 год — на выпуск пластинок в то время была страшнейшая монополия фирмы «Мелодия». Я тогда работал в Московской рок-лаборатории, и мы несколько раз пытались через нее повлиять на «Мелодию», но получали отказ. Однако я не сдавался и упорно к ним ходил — мы залитовали все тексты, сделали письмо от Министерства культуры, фонограмму на 38-й скорости и макет обложки. Я уговаривал чиновников из «Мелодии» ровно год. Уже когда все разрешения были получены и армия чиновников сдалась, запись отдали в реставрацию, чтобы подготовить пленку к изданию. Я успокоился — жду. Прошел месяц, потом второй. Звоню редактору «Мелодии» Ольге Глушко и спрашиваю: «Оля, как там пластинка?» Она отвечает: «Знаешь, оригинал записи пропал». Я поехал его на «Мелодию» искать. Попал в какую-то комнатуху, заваленную пленками, — захожу внутрь, а они все на меня валятся. Под ногами валяются Чайковский, Шнитке. Я не знаю, почему у них такой бардак был — все-таки еще 1989 год, еще Советский Союз. Все бобины с виду одинаковые — не разберешь, и их море. Думаю: ну как тут искать? И вдруг у меня рука сама пошла куда-то в сторону — хватаю ленту, тащу. Она! Нашел! Пластинка вышла еще через три месяца. К нам в рок-лабораторию приехал грузовик из Апрелевки и сбросил 20 коробок пластинок. Когда это случилось, у меня камень с души упал.
Как и многие, я тоже сначала думал, что Башлачев ушел из жизни, потому что у него закончились песни. Я видел его в 1987 году на концерте «Наутилуса» в Горбушке. Он был очень подавлен. Тогда мне казалось, что именно в этом причина. Юрий Наумов сказал, что он сжег себя, как коробок спичек. Но сейчас я переменил мнение. Я четко понял, что он не выбросился из окна, а именно ушел. Тогда все сходится — его откровения про семь цветов радуги и золотую лесенку. Он осознанно завершил свой путь, сделав так мало для себя и так много для нас.
Александр Башлачев — «Некому березу заломати» (фрагмент из фильма Алексея Учителя «Рок»)
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова