В таборе

В середине марта небольшой поселок Плеханово под Тулой неожиданно оказался в центре внимания федеральных СМИ. Журналисты рассказывали, как местные цыгане попытались силой остановить ликвидацию незаконных врезок в газовую трубу и получили мощный отпор властей. Фото рассерженных цыганок с палками в руках, осаждающих спецтехнику газовиков, разлетелись по свету. Единственное, о чем почти не говорилось: как живут цыгане, когда их не заставляют мерзнуть в отключенных от газа домах? Роман Дорофеев отправился в плехановский табор, чтобы найти ответ на этот вопрос.

Черную от жженых покрышек дорогу переходит бабка Люба — обычная русская бабка, каких можно встретить и в Тамбове, и в Перми, да где угодно в России. Идти ей непросто — дорога вся в ямах, тут и там грязь, лужи. Метрах в пятидесяти, на повороте, сонным взглядом бабку провожает мент. Он с утра сидит с напарником в «уазике» ППС и следит за порядком.

Примерно месяц назад на этой дороге цыгане закидали палками и камнями работников газовой службы. В поселок ввели до 500 сотрудников ОМОНа и солдат внутренних войск. Самых ярых защитников незаконных врезок винтили. «Ой, что тут было! Я даже на улицу боялась выйти, дома сидела», — говорит бабка Люба, выбирая, куда бы ступить, чтобы не вляпаться в грязь.

Сама дорога — это условная демаркационная линия, нейтральная территория. По одну сторону — цыганский табор, по другую — русский частный сектор. «А давно здесь цыгане живут?» — «Давно, годов пятьдесят». — «А кто им землю-то дал?» — «Как кто? Председатель Плехановского поссовета Никита Иваныч. Фамилию уже не помню: не то Семушкин, не то Семечкин. Он уже умер сейчас».

Маршрутка не остановится, если на остановке стоит одна цыганка. Даже «Скорая помощь» не спешит на вызовы из поселения.

Все началось с пятачка земли у дороги. Теперь это 18 гектаров плотно застроенной земли. Жирные черные вороны, которые кормятся на свалке неподалеку, с высоты видят табор кривым четырехугольником: с севера, востока и юга он уперся в русский частный сектор, а с запада его ограничивает автотрасса на Тулу.

Территорию, где говорят на непонятном языке, местные обходят стороной. Даже в расположенный на автотрассе магазин русские ходят в обход, через табор не идут, хотя это в два раза короче. Вот и бабка Люба боится идти вглубь: у нее есть знакомая цыганка Тамара, которая задолжала ей двести рублей за смородину, но искать ее по табору она не пойдет: «Если Тамару увидите, скажите ей, чтобы 200 рублей отдала».

Маршрутка не остановится, если на остановке стоит одна цыганка. Даже «Скорая помощь» не спешит на вызовы из поселения. Цыган Николай — седой дядька в толстовке — вообще рассказывает мне какую-то фантастическую историю: «У нас ребенок из-за холода начал заболевать! Звоним в скорую, просим приехать, а они в ответ: “Да пусть он сдохнет!”».

* * *

Цыганское поселение в Плеханове обходишь минут за тридцать. «Здесь живут котляры, или, как их еще называют, кэлдэрары, — рассказывает мне позже цыгановед Михаил Ослон, проживший рядом с плехановскими цыганами полтора года. — Всего котляров в России 20—25 тысяч, табор в Плеханове — один из самых больших. Именно котляры селятся таборами, потому что вместе безопаснее. Внутри преступности ноль, но за проступки можешь стать изгоем, а быть изгнанным из табора — это самое страшное наказание».

Появление чужака в сплоченном котлярском поселении чувствуют сразу. Не успел я пройти и десяти метров, как почувствовал на себе чей-то взгляд, через несколько шагов — еще один. Из окон почти каждого дома на меня настороженно смотрели то молодые цыганки с младенцами на руках, то дети школьного возраста, то мужчины с сигаретами в зубах.

Жирные черные вороны видят табор кривым четырехугольником.

Для общения с внешним миром у котляров есть отдельный человек. Здесь все знают: если с цыганами надо перетереть вопрос — это к барону. Чаще всего бароном становится авторитетный цыган, который хорошо говорит по-русски, со связями в администрации и полиции. Именно к нему стала наведываться в марте исполнительная власть, чтобы узнать обстановку.

«Как выбирают барона? Ну как: собирается табор, — рассказывает Николай, — и говорят: этот будет бароном». Так было и с Ёно Михаем, правда, русским он представляется как Иван Григорьевич. Во главе табора Иван Григорьевич встал после смерти отца. С виду это неприметный мужчина, встретишь такого на автобусной остановке — не подумаешь, что перед тобой большая шишка, на это намекает только золотой массивный перстень.

Барон Ёно Михай живет в центре цыганского поселения, в одноэтажном деревянном доме. Внутри свободно, мебели мало. Большая гостиная выдержана в золотых (обои) и красных (потолок) тонах. Почти все важные решения барон принимает в узком кругу приближенных. Это они разносят потом указания по всему табору.

Сначала кажется, что дома в поселении стоят в случайном порядке, и только постепенно улавливаешь логику. Ближе к дороге — дома высокие, кирпичные. Есть даже огражденные забором замки с колоннами и шпилями на крыше. Вокруг таких домов кипит жизнь: то и дело из них выходят цыганки и, подобрав юбки, перебегают к родственницам-соседкам.

Чем дальше уходишь вглубь, тем чаще попадаются наспех сколоченные лачуги, на некоторых окнах вместо стекол приколотили клеенку. Если в начале у домов были припаркованы даже иномарки, то здесь только местный автопром — и в основном без колес и двигателей.

Пока иду, думаю о цыганской демократии. От решений барона зависит благополучие табора, но власть его не безгранична. К примеру, женщин барон просил не ходить протестовать, но они не послушали. «Мужчин вы видели там? Не было мужчин! Мы говорили: “Не надо”, — рассказывает мне старый и слепой на один глаз цыган. — А они: “Не лезь, это наши дети”. Из-за детей вышли».

К деньгам котляры относятся просто, у них нет идеи скопить состояние. Деньги спускаются сразу и все. На что? На свадьбу, конечно.

Вообще никто из котляров напрямую барону не подчиняется. Они прислушиваются к его решениям, но не обязаны их исполнять. Правда, своим старым традициям жители табора продолжают следовать или хотя бы стараются. Из всех цыганских этносов, объяснил мне потом Ослон, котлярская культура — самая архаичная: она диктует, как зарабатывать на жизнь, как строить дома, когда обзаводиться семьей.

* * *

Котляры, как правило, не селятся в многоквартирных домах, потому что женщина не должна стоять выше мужчины. Есть старое поверье, как сквозь потолок проходит скверна из-под женской юбки. Поэтому они предпочитают жить в домах собственных.

Все постройки очень близко друг к другу, обычно не обносятся заборами, нет огородов. Котляры, в принципе, не занимаются земледелием. «По земле нужно ходить, — продолжает Ослон. — Возиться в земле — это не по-котлярски».

Традиционное дело котляров — лужение. Даже название этнической группы объясняется умением работать с металлом. Само слово «котляр» происходит от румынского căldărar — «котельщик», «медник», «изготовитель ведер». Примерно до 80-х все мужчины в таборе состояли в артелях при крупных тульских заводах. Но с переходом к нержавеющей стали они остались без заработка. В итоге им пришлось оставить дело предков — сейчас почти все они калымят на стройках у русских.

За сезон плехановскому цыгану удается заработать в среднем 100 тысяч рублей, но деньги даются очень нелегко. Например, вот такая история Владимира Михая, ему 30. «Одна русская женщина» предложила его бригаде построить дом с условием, что часть работ будет пока за его счет. «Я машину продал, заложил в ломбард цепочку, на жену взял кредит». Владимир потратил своих 682 тысячи рублей, а всего за работу обещали больше 1,4 миллиона. «Пришел за деньгами, а она взяла и на три буквы меня послала». Полиция возбуждать уголовное дело против «одной русской женщины» отказалась.

Да и барон Михай ратует за осторожность и смирение. У старой цыганки Тамары Георгиевны Иванус, той самой, которая задолжала бабке Любе за смородину, в прошлом году гаишники сильно избили сына Артура, сломали ребро. «Я хотела сажать, заявку написала, передала в суд, но барон не допустил: “Будет хуже”». Недавно Артура снова забрали в полицию, он слишком рьяно пытался выяснить, почему задержали его дядю. Тамара Георгиевна сердится, сверкая золотыми резцами: «Если с Артуром что-то случится, я сожгу весь табор! Весь, чтоб зажегся!»

Не одна Тамара Георгиевна рисует апокалиптические картины. Пока я иду по табору, цыганки болтают у ворот домов о насущных проблемах. «У меня в доме шестеро детей. Что я должна ночью с ними делать, если в доме холодно, хуже, чем на улице?» — «Давайте просто бомбу бросьте на нас, и нету. Одну!»

Котляры не селятся в многоквартирных домах, потому что женщина не должна стоять выше мужчины. Есть старое поверье, как сквозь потолок проходит скверна из-под женской юбки.

У местных цыганок переход от традиционного заработка к современному оказался не менее драматичным. По традиции, цыганки ходили гадать в город, но теперь полицейские не дают «заработать копеечку». От плехановской администрации тоже помощи не жди. «Три года ходила в белый дом, просила работу. Не дают», — жалуется мне цыганка Мария. «Ну кто нас возьмет безграмотными? Я ни разу не ходила в школу. Я даже не знаю, что это такое — школа», — говорит мне другая, сплевывая шелуху от семечек себе под ноги. Запрет на гадание заставил женщин заниматься «совсем не котлярским делом»: ездить в сельскохозяйственный кооператив в соседнем селе и с восьми утра до четырех вечера «возиться в земле». Мария рассказывает: «Работа сдельная, платят по 10 рублей за мешок картошки. Капуста — 12 рублей. Морковка — 15».

И она все равно довольна, что удается хоть что-то заработать. «Понимаете, мы все зациклены на бренных ценностях, а у них совсем этого нет, — объясняет мне Ослон. — К деньгам они относятся просто, у них нет идеи скопить состояние. Деньги спускаются сразу и все. На что? На свадьбу, конечно. У тебя же созрело очередное чадо, и его нужно женить». Все цыгане в поселке живут по принципу: чем больше детей, тем лучше. Дети в поселке — главное.

* * *

На своих страницах «ВКонтакте» цыганские дети пишут, что учатся в МГУ. Но их реальное образование — четыре класса начальной школы в таборе и еще пять в вечерней плехановской школе. Однако оканчивают ее немногие. Причин несколько, одна из них — агрессия русских подростков, которые чуть не каждый месяц напоминают, кто тут хозяин.

Пятиклассник по имени Андрей — он рассказывает мне об этом, запинаясь, — в прошлом месяце возвращался из школы в табор. «Задержался после уроков, а меня встретила толпа, начали толкать меня, ругаются, типа “цыгане черножопые, валите отсюда”. Уронили меня, начали пинать, били, пока директор не вышла и на меня же не наорала: “Что пристаешь к нашим ребятам?!”»

Другая причина, по которой бросают школу, проще. «Женятся у нас с 15, 16 лет, в 14 лет есть женятся», — говорит Мария. Почему так рано? «Он человеком будет. Не пойдет наркоманом, не пойдет пьянчужкой. У него есть семья, и он должен достать свой рубль, кормить детей. У нас не по любви, редко у нас по любви выходят, редко-редко. Мы сватаем. Понравилась мне девочка, молодая, красивая. Пошла, сыну сосватала». Молодая котлярская семья находится под присмотром не только старших родственников, но и всего табора. Если кого-то из молодых заподозрят в неверности, старшие пристыдят, приложат все силы, чтобы не допустить развода.

На своих страницах «ВКонтакте» цыганские дети пишут, что учатся в МГУ. Молодые цыгане пишут, что работают в МВД и прокуратуре. Кто-то гордо заявляет: «У Путина работаю».

А после женитьбы молодым мужьям уже совсем некогда сидеть за партой, все уходят на заработки. В соцсетях молодые цыгане пишут, что работают в МВД и прокуратуре. Кто-то гордо заявляет: «У Путина работаю». Чисто одетый аккуратный паренек по имени Андрей Михай в шутку рассказал мне, что хочет работать гинекологом, но всерьез мечтает о должности сотрудника ДПС. Но его старшие, уже женатые товарищи все как один работают на стройках с отцами и не жалеют. Главное, чтобы дети были сыты и здоровы.

— Мы хотим просто жить, — говорит Мария, — чтобы не были наши дети как я — не умею писать, не умею читать. Я вот хочу, чтобы мои внуки выросли, чтобы были у них квартиры, дома…

К Марии подбегает другая цыганка.

— От рвоты нету ничего у тебя? Ребенку. А «Смекты»... «Смекты» нету?

Цыганка бежит по табору дальше. «Видишь, дети болеют», — говорит Мария, пряча от холода руки в карманы.

* * *

В самой глубине табора — брошенная тележка из супермаркета с пакетами мусора внутри, раскиданные автомобильные покрышки, разбитая детская коляска. У обитателей дальней части табора и вовсе нет желания с тобой разговаривать. «Журналисты, как же вы достали! Вот тут уже сидите», — говорит мне парень, показывая пальцем на горло. Другой еще лаконичнее: «Журналисты? <…> (конец. — Ред.) вам!»

Но вообще у котляров совсем нет культа силы. Поначалу они относятся к тебе настороженно, но когда понимают, что ты пришел с добром, обхаживают. Та же бабка Люба сразу сказала: «Цыгане хорошие, придешь, а они сразу: “Садись, бабка Люб, попей чайку”». Уже потом Михаил Ослон сформулировал это их свойство так: «Общество котляров — мир, в котором правит доброжелательное отношение к ближнему».

Только ближние не всегда отвечают цыганам взаимностью. Сейчас в Плеханове собирают подписи за выселение котляров и снос незаконных построек в таборе. По словам одного жителя Плеханова, «все просто ждут, когда их побыстрее отсюда выселят». За снос самовольных построек в таборе выступает 90% местных. Суд даже установил срок, до которого все дома вне закона должны сровнять с землей, — 20 апреля. Региональные власти напутствовал сам Путин, однако призвал «делать все спокойно, без резких движений, <…> но навести порядок».

В той части домов, которая не попадает под снос, идет паспортизация. В документах указывают, сколько человек живет, какие коммуникации. Все это нужно для проекта общей планировки табора, который только еще готовится. На его основе власти намерены провести сюда свет и газ. Незаконным в таборе, по данным управления Федеральной службы судебных приставов по Тульской области, считается 121 дом — почти половина поселка. Где будут жить семьи из снесенных домов, никто из чиновников не сообщает.

Понравился материал? Помоги сайту!