Разговор c оставшимся
Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20245234аналитически ориентированный психолог-психотерапевт, Краснодарский край
Моя должность называется «медицинский психолог», поскольку специализации «перинатальный психолог» у нас сейчас нет, хотя это целое направление в психологии. Я работаю в женской консультации, достаточно крупной для нашего города. То, что я делаю, называется «доабортное консультирование». Мой работодатель нанимал меня для того, чтобы я отговаривала женщин делать аборты — таков был его первичный запрос. Через меня проходит около 15 человек в месяц.
Хотела бы я знать, что это вообще значит — «отговорить женщину от аборта». В российском учебнике по перинатальной психологии автор — мужчина — очень вдохновенно пишет о том, что надо с женщиной долго работать, надо вникнуть, в чем проблема, поддерживать ее. Но на самом деле женщина две недели сидела дома, думала, решала, делать или не делать, как быть. Вот она приходит к врачу, и тут я такая. Понятно, что чаще всего это уже не работает.
Честно говоря, я не планирую долго здесь задерживаться. Я разочаровываюсь, что от меня требуют каких-то странных вещей, какой-то статистики, «сколько женщин отказалось делать аборты после консультации». Я даже не знаю, как это посчитать, пытаюсь придумать… Это довольно механистическое отношение: врач должен вылечить столько-то воспалительных заболеваний за месяц, а я вроде как должна сказать, сколько женщин что-то решило в своей жизни. Я, конечно, их отговариваю, но как специалист я понимаю, что это не имеет смысла, потому что женщина не делает аборт ради аборта. Это всегда какие-то сторонние проблемы.
В нашей клинике аборт — это платная услуга, и женщина совершенно не обязана приходить ко мне. Я сижу за столом, открывается дверь — приходит медсестра, приносит карточку и приводит женщину. Женщина совершенно в ужасе. Естественно, часто встречается серьезное сопротивление со стороны пациенток. Иногда они спрашивают: «Ну что, долго собираетесь лекции читать?» Кто-то говорит: «Я не собираюсь разговаривать с вами, девушка, не надо парить мне мозги, я взрослый человек». Некоторые просто встают и уходят. Я не обязана их ловить, это их выбор.
Бывали совершенно запредельные случаи, когда я, еще не успев открыть рот и поздороваться, сразу же получала в свой адрес оскорбления. Для меня вообще странно, когда на меня с порога начинают ругаться — особенно когда я на самом деле не собираюсь никого отговаривать и вижу своей целью профилактику депрессии, которая часто возникает в таких случаях.
Прежде всего я пытаюсь выяснить, что привело женщину к ее решению и с кем она его принимала. Я задаю вопрос о причинах. Я стараюсь понять, как женщина себя чувствует, что она собирается делать потом и есть ли кто-то, кто сможет ее поддержать. Иногда требуется выяснение эмоционального состояния женщины, уровня депрессии, тревоги. Не все убегают с воплями «Отстаньте от меня», некоторым все-таки нужно говорить, кому-то нужно исповедоваться.
Становится ясно, что сейчас она боится, но и через два года этот страх никуда не денется.
Чаще всего женщины говорят, что у них нет денег на съемное жилье. Это абсолютный победитель в рейтинге, это я слышу почти всегда. Другая причина — хватает столько детей, сколько уже есть, хотя иногда это один-два. Очень часто звучит: «Вот если бы государство нас содержало, то тогда бы я родила». Для меня это непонятно: почему государство обязано содержать взрослых работоспособных людей.
Я думаю, на самом деле здесь где-то 50 на 50: у кого-то реально материальные проблемы, а кто-то прячет за этим свои истинные мотивации. Иногда я вижу женщину и понимаю, что у нее вправду уже трое детей, они живут в какой-нибудь коммуналке с больной бабушкой и действительно было бы странно с ее стороны родить еще четвертого ребенка и пытаться содержать его тоже. Но кто-то говорит это настолько неправдоподобно… Впрочем, очень быстро выясняется, что дело не в жилье, а на самом деле женщина не хочет ребенка, или не знает, уйдет ли от нее муж, или у нее больные родители, за которыми она должна смотреть.
Вы можете сказать что угодно, но если это неправда, то на приеме у психолога это достаточно быстро всплывает. Я могу сказать: «Хорошо, у вас нет жилья, это все понятно, это такая важная причина, но расскажите: как вы себя чувствуете? Как ваше настроение? Что вообще вы думаете о вашей беременности? Как было с прошлыми детьми? Что вы тогда чувствовали?» Достаточно быстро становится понятно, каков уровень депрессии. Если это клинический или субклинический уровень, то становится ясно, что такая женщина совершенно не видит возможности выносить и родить маленького человека, быть с ним рядом и давать ему достаточно тепла.
Чаще всего женщины говорят: «Я обязательно рожу, но как-нибудь потом, через пару лет, я сейчас не готова». Становится ясно, что сейчас она боится, но и через два года этот страх никуда не денется. Приходится как-то быстренько копаться и что-то выяснять. Но, разумеется, не все к этому готовы, не все этого хотят и не всегда это можно сделать за один раз.
Женщины боятся, что они не будут хорошими матерями, такое встречается очень часто. Так проявляется ее собственный опыт, опыт ее отношений с матерью. Многие женщины боятся того, что они будут как мать или, наоборот, не будут. Молодые матери, которые все-таки родили, нередко очень боятся своих детей, боятся себя.
Наверное, есть какой-то собирательный образ тех, кто приходит к нам в клинику. Это женщина, которая плачет, которую все покинули, которая боится, что она не справится. При этом часто передо мной оказываются люди, на самом деле уже выполняющие материнскую работу, но по отношению к кому-то другому: к своим пьющим мужьям или мужьям-наркоманам, к своим родителям — лежачим больным, к своим свекровям. И все время у них есть какие-то дела. Вроде как они уже и так очень заняты, не до детей.
У меня была такая история. У женщины уже был ребенок, и она жила с мужчиной, который не был его отцом. Он наркоман. Она мне говорит: «Очень дорого его лечить, поэтому я не могу родить ребенка. Это же такие огромные деньги, а я должна его лечить». Это называется созависимость. Есть зависимый человек, а есть его окружение, которое в скрытой форме так или иначе поддерживает эту зависимость: дает ему деньги на лечение, на наркотики или просто пилит ему голову до тех пор, пока он не сорвется и не начнет снова пить.
Главная проблема женщин в нашей стране — это то, что они слишком много хотят контролировать.
Мы с ней встретились несколько раз, но для меня загадка до сих пор, чем дело кончилось. С бесплатной психотерапией обычно так и бывает — люди приходят и сразу исчезают. Из десяти человек уходят и больше не возвращаются, как правило, примерно семь. Ну что я могу сделать с этим? Не все люди готовы работать со своими проблемами, не все этого хотят.
Боюсь, что главная проблема женщин в нашей стране — это то, что они слишком много хотят контролировать. Исторически это обусловлено тем, что приходилось слишком много решений принимать самим, рожать в поле, воспитывать пятерых детей без ушедших на фронт. Такое надолго приживается. Когда женщины слишком много контролируют, их дети легко впадают в зависимые отношения. Если не давать ребенку принимать собственные решения, то почему он должен начать принимать их после 18 лет? Некоторые дети справляются с этим давлением, а некоторые нет... Быть в симбиозе со своей матерью и быть в симбиозе с каким-то наркотическим веществом — это примерно одно и то же. Это зависимость.
Многие женщины так и не могут понять, что такое уважение к себе и уважение к своим детям. Или понимают это поздно, а потом сожалеют об этом. Увы, не очень часто встречаются женщины, которые понимают, что их жизнь — это их жизнь, жизнь другого — это жизнь другого, а уважение к себе — это уважение и к другому тоже. Если говорить о симбиотических взаимоотношениях, созависимых взаимоотношениях, которые очень часто встречаются в наших краях, то женщины начинают хотеть быть слишком хорошими, заботиться там, где не надо, принимать решения за своих близких. Это имеет плачевные последствия.
Запрет на бесплатные аборты, конечно, не является решением проблемы. Аборт — это ведь последствие, это же не причина, надо просто повышать уровень образования. В том числе и в семьях. Часто те, кто делает аборты, не имеют сексуального образования, а в их семьях секс — это что-то стыдное, грязное.
Если с помощью запрета на аборты хотят поднять рождаемость — это совершенный промах. То, что запретить хотят именно бесплатные операции… А что, кто-то делает их вообще? Я видела женщин, которые делали по семь платных абортов — и ничего. Понятно, что никакой это не способ оградить их от такого решения. А если способ, то я не понимаю: чего хотят добиться? Мы же все видели фильм «4 месяца, 3 недели и 2 дня», где запретили аборты и девочки стали искать себе какой-то подпольный путь. Мы знаем, что как только запрещают прерывание беременности, сразу вырастает количество криминальных абортов, следствием которых являются страшные болезни и бесплодие.
Я у некоторых врачей в нашей консультации спрашиваю: «А что у вас так много абортов, вы что, не отговариваете пациентов?» Мне на это отвечают: «Ты посмотри, кто это. Это 17-летние девочки, у которых уже есть дети. Какой смысл их отговаривать? Надо быть просто дураком, чтобы сказать им: “Иди роди еще пятерых”». Естественно, мы хотим повышать рождаемость в стране, но, наверно, мы хотим это делать за счет детей, которых могут обеспечить их родители, а не за счет детей, которые будут пополнять детдома? Надо, значит, что-то делать с рождаемостью, а не ограничивать возможность делать аборт.
Запрещенный рождественский хит и другие праздничные песни в специальном тесте и плейлисте COLTA.RU
11 марта 2022
14:52COLTA.RU заблокирована в России
3 марта 2022
17:48«Дождь» временно прекращает вещание
17:18Союз журналистов Карелии пожаловался на Роскомнадзор в Генпрокуратуру
16:32Сергей Абашин вышел из Ассоциации этнологов и антропологов России
15:36Генпрокуратура назвала экстремизмом участие в антивоенных митингах
Все новостиМария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен
28 ноября 20245234Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым
22 ноября 20246842Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
14 октября 202413322Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
20 августа 202419779Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
9 августа 202420496Быть в России? Жить в эмиграции? Журналист Владимир Шведов нашел для себя третий путь
15 июля 202423099Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
6 июля 202423851Философ, не покидавшая Россию с начала войны, поделилась с редакцией своим дневником за эти годы. На условиях анонимности
18 июня 202429056Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова
7 июня 202429148Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»
21 мая 202429817