Хрущевка рукотворная

История хрущевок — это, конечно, антропологическая история русской/советской власти, ее представлений о «подведомственной» территории и «подведомственных» людях, эту территорию населяющих. Власть от века считает себя «хозяином земли русской», не связанным никакими юридическими или моральными ограничениями и вольным производить и перекраивать русское пространство под свои, скажем мягко, прагматические задачи.

В представлении власти у людей в наших широтах нет прав, но есть «потребности», которые из опять-таки прагматических соображений приходится как-то удовлетворять, но только когда сама власть сочтет это уместным ^[1]. Одна из них — потребность в жилье. Многие, выросшие в Советском Союзе (автор этих строк — в их числе), с удивлением осознаю́т, что, например, при сталинском режиме на отдельное, тем более новое, жилье могла претендовать только высшая номенклатура: партийно-бюрократическая, военно-полицейская и научно-культурная. Широкие городские и слободские массы мыкались по баракам и коммуналкам, и даже обсуждать публично решение жилищного вопроса было запрещено — государству было не до этого ^[2].

В наши дни представители культурного официоза, когда речь заходит о сталинской архитектуре, предпочитают рассуждать об «эстетике» и величии и стараются избегать упоминаний о социальной цене и антинародной сущности этой архитектуры. С воцарением Никиты Хрущева, надо отдать ему должное, власть все-таки немного повернулась лицом к людям, хотя опять же исключительно из политических соображений: игнорировать дальше социальную реальность было опасно. Жилищный вопрос признали актуальным, и власти занялись, как умели, его решением. А как умели?

Только методом «древнеегипетских» авральных мегапроектов. Стоит чуть подробнее остановиться на «Древнем Египте». Сравнение советской экономики с древнеегипетской принадлежит экономисту-академику Юрию Яременко (1935—1996). По его мнению, «в своем развитии [она] не имела какого-то внутреннего смысла, а была лишь неким пространством для воспроизводства и расширения административных структур». Как строительство пирамид самим своим фактом цементировало цивилизацию Древнего Египта, так и советские «всенародные» стройки цементировали «цивилизацию» советскую, не давая никакой долгосрочной экономической отдачи ^[3]. Московская и сочинская Олимпиады, БАМ, Трансполярная железная дорога, реконструкция Владивостока к второстепенному саммиту АТЭС и Казани к каким-то третьеразрядным спортивным соревнованиям — явления из того же ряда.

Социальное жилье проектировалось, конечно, и раньше. Еще при царе строили рабочие поселки, дома для рабочих и малоимущих в больших городах, но это были чисто капиталистические, локальные истории, похожие на аналогичные проекты в других странах. Однако этот опыт невозможно было применить в условиях советской распределительно-раздаточной системы.

Локальным был изначально и послевоенный эксперимент на окраине французского Гавра. Быстрое расширение производства на гаврских предприятиях и рост оборота в порту после Второй мировой войны привели к росту численности населения города и необходимости быстро решать жилищную проблему. В 1959 году территория будущего Кокриовилля была объявлена зоной приоритетной урбанизации, и за несколько лет Общество жилья с экономичной арендной платой (Société d'Habitat а Loyer Йconomique) построило целый квартал из быстровозводимых четырех-, пяти-, тринадцати- и восемнадцатиэтажных панельных домов для рабочих ^[4]. Технологию разработали инженеры из бюро Camus под руководством Раймона Камю. Но градостроительному проекту, получившему название Кокриовилль, суждено было стать моделью для внешнего облика гигантских пространств «социалистического лагеря», от Восточного Берлина до Магадана.

Через год после начала строительства во время своего визита во Францию в Кокри́ — так в просторечии называли квартал — приезжал Никита Хрущев; правда, об этом почему-то нет упоминаний в его мемуарах ^[5]. Идеи удешевления и разработки индустриальных методов строительства массового жилья уже на тот момент обсуждались в СССР несколько лет и в виде экспериментов воплощались в жизнь, но не хватало именно эффективной поточной технологии. Ее в итоге и купили у бюро Раймона Камю ^[6], тем более что сам первый секретарь лично видел результаты ее применения. Так после доработки и «привязки» к местным условиям появилась первая серия советских быстровозводимых панельных домов К-7.

Между прочим, сам гаврский квартал Кокри́ со временем превратился в криминальное гетто, которое только в середине 2000-х начали заново благоустраивать и реконструировать. Если посмотреть на него через Google Street View — например, на avenue Vladimir Komarov, — у (пост)советского человека сразу возникнет стойкое дежавю: вроде что-то до боли знакомое, но не то. Разница, конечно, в благоустройстве и качестве строительства. Но стоит ли в очередной раз ворчать по поводу того, откуда у советских строителей растут руки, или того, как государственное бюджетное учреждение «Жилищник» «благоустраивает» Москву по образу и подобию гарнизонного городка?

Когда года три назад мне пришла в голову мысль визуально осмыслить феномен пятиэтажек, первый импульс был таким: сделать типологию этих зданий из композиционно одинаковых черно-белых фотографий в стиле Бернда и Хиллы Бехер, которые препарировали таким образом водонапорные башни или газовые резервуары. Но это оказалось невозможным: из-за плотной застройки и зелени вокруг хрущевок было просто не снять их так, чтобы весь дом целиком влезал в кадр. К тому же серия черно-белых картинок лишь подчеркнула бы и без того господствующее представление о хрущевках как об одинаково безликих промышленных изделиях.

Поэтому я решил иначе: стал снимать на цвет и только подъезды — по одному в каждом доме. Любой «портал» сам по себе — сильный образ, но в этом случае он еще и предъявляет зрителю концентрированный результат «привязки к местности». В итоге, по-моему, удалось сделать зримыми детали и следы подлинной жизни и бытовой культуры. Все эти неровные швы между панелями и криво сложенные кирпичи, самодельные крыльца и двери, следы ремонтов, переделок, замазок и подкрасок, клумбы из покрышек, разноцветные скамейки и урны.

Где-то положили коврик перед дверью, где-то нет; у кого-то есть решетки на окнах, у одних они в виде солнца c лучами (причем где-то оно как бы восходит, а где-то в зените), у других — «елочки». В разных кварталах по-разному красят цоколи и двери — где-то темно-красный с серым, где-то белый с зеленым, где-то красный с голубым или белым, черный с красным, коричневый с розовым, светло-серый с темно-серым: вариаций немного, но они есть. На большинстве подъездов есть специальные рамки и доски для объявлений и рекламы, но кое-где ее лепят прямо на стены. Желтые газовые трубы проложены поверх и образуют причудливые композиции — опять же разные. На некоторых окнах можно увидеть так называемые зимние холодильники — самодельные ящики для хранения еды зимой, вынесенные наружу. Я думал, что это чисто сибирское или северное приспособление, и интересно было увидеть такое и в Москве. В паре мест прямо в квартирах на первых этажах расположены какие-то конторы и ОПОПы — низовые пункты полицейского надзора за территорией. Так множество, казалось бы, одинаковых элементов в одинаковых постройках при пристальном рассмотрении приобретает индивидуальность, даже рукотворность.

Хрущевки — интересный образ того, как импортированная с Запада индустриальная технология обезличенного домостроения столкнулась с «ручной» культурой содержания домов. Именно в этом основная идея проекта — как человеческое, ручное, пусть и архаичное, стихийно, скорее, неосознанно сопротивлялось считавшемуся передовым, но нечеловеческому, индустриально-массовому. Мне нравится именно эта неоднозначность — и это отличие от того же Гавра или гэдээровских платтенбау (панельных домов. — Ред.).

О платтенбау есть проект Panel Flats фотографа Менно Адена, из которого следует, что они действительно представляют собой множество одинаковых жилых ячеек. Там, где западное государство бездушно регламентирует внешний вид фасадов и вообще жизнь до самых мелочей, но в обмен на этот контроль дает гражданам политические права, русское архаичное тотальное государство прав не дает, но невольно оставляет небольшие зазоры для стихийного самовыражения — на основе всех этих лоджий и стеклопакетов, тут кто во что горазд.

Когда проект «245 хрущевок» был опубликован, комментаторы замечали, что я снял много «не тех» домов, то есть хрущевками якобы не являющихся, — кирпичных, в частности. Я сразу не понял, о чем речь, но оказалось, что в Москве существовало разделение на «сносимые серии» — первые панельные — и все остальные: кирпичные и прочие, которые вроде как и не хрущевки. Я — «понаехавший» — этого не знал: во всей стране хрущевками считаются любые пятиэтажки с маленькими квартирами и низкими потолками независимо от того, из чего они были построены. Я сам жил пару лет в такой кирпичной хрущевке в Питере. Но откуда взялось это разделение? Кто разделял дома?

Сначала я хотел сфотографировать все оставшиеся в Москве хрущевки, по одному подъезду у каждой. Когда я начал искать в интернете, сколько их осталось, поисковики выдавали заявления чиновников, что на весь город их то ли 245, то ли 270. Я начал снимать, и 245 набралось довольно быстро и только в трех небольших московских районах — Сокольниках, Богородском и Преображенском. Теперь, после начавшегося ажиотажа в связи с «поручением» Путина Собянину, власти уже публично признают, что их на самом деле не 245 и не 270, а то ли 8, то ли 9 тысяч.

Да, запрос на расселение хрущевок в той или иной форме действительно подспудно существовал. Когда я снимал свой проект, два или три раза жительницы домов, видимо, приняв человека с фотокамерой за представителя власти, спрашивали, не в курсе ли я, когда их дома будут сносить. Но что такое хрущевка, а значит, и ее судьбу решала власть, а она могла решать по-разному. Лужковская мэрия создала манипулятивную реальность: число домов могло быть любым — в зависимости от конкретных нужд и интересов власти. А это позволяло до последнего времени давать людям любые ответы на любые вопросы. В отсутствие публичной политики чиновники могут спокойно манипулировать цифрами, зная, что никто не будет подсчитывать оставшиеся «хрущи», а если что, можно подменять, расширять или сужать само понятие, назначать дома хрущевками или отчислять их из этого ряда, ссылаться то на «сносимость», то на «несносимость». Так даже краеведческий по сути фотопроект приобретает черты политического перформанса. Фотограф подсчитывает дома и так обнаруживает обман.

Одобренный 20 апреля в первом чтении законопроект о реновации, по факту отменяющий частную собственность на жилье — последний оплот частной собственности в России вообще — и наделяющий и без того всесильный московский государственно-коммерческий строительный конгломерат безраздельной властью над городской землей, предварительно замыкает круг истории советского жилищного эксперимента теми же методами, какими он был в свое время реализован. Речь ни о каких правах, как и прежде, не идет. Если есть потребности, власти их как-то удовлетворят — по своему усмотрению (жилье предоставят «равнозначное», не путать с «равноценным»). Впрочем, я сам никогда не разделял маниакального стремления сограждан иметь «свое» жилье, потому что даже за вложенные миллионы оно все равно не будет «своим». Своими здесь могут быть только наше тело и — при определенных усилиях воли — мозги, да и то, как показывает эта история, не всегда.

Смотрите на разные хрущевки на других снимках в рамках проекта Максима Шера

---

^[1] Иван Крастев. Россия как «другая Европа».

^[2] Дмитрий Хмельницкий. 15 тезисов о советской архитектуре.

^[3] Яременко Ю. Экономические беседы. Диалоги с С. Белановским. — М., 1999. (Цитата по книге: Кордонский С. Ресурсное государство. — М., Regnum, 2007, c. 9.) Эта мысль перекликается со стихотворением Василия Розанова из сборника «Мимолетное» (1914) — а может, и была почерпнута в нем:

Мужики — пашут.
Солдаты готовы «отразить врага».
Священники — хоронят, венчают, крестят. Держат
«наряд» и «идею» над человеком.
Царь блюдет все. «Да будет все тихо и Благодатно».
Египет. Настоящий и полный Египет.

^[4] Краткая история Кокриовилля со старыми фотографиями есть здесь. Документалист Матье Симон снял документальный фильм «Ici on dit Caucri» («В просторечии Кокри́»), тизер можно посмотреть здесь.

^[5] Фото Хрущева в Кокри́ авторства Валентина Соболева (Фотохроника ТАСС) есть здесь.

^[6] Николай Ерофеев. История хрущевки.

Понравился материал? Помоги сайту!