Самосуд 2.0

В декабре 2013 года в ожидании посадки на рейс до Кейптауна никому не известная пиар-менеджер американского цифрового издательства IAC Жюстин Сакко отправила твит: «Еду в Африку. Надеюсь не подхватить СПИД. Шучу. Я же белая!» В принципе, для ее 170 фолловеров реплики, обыгрывающие стереотипы на грани фола, были делом привычным, но не стоит недооценивать власть одного ретвита. По прибытии в Кейптаун Жюстин была уже в трендах Твиттера. Нужно ли говорить, какого рода реплаи преобладали в ее ленте: «Уровень ее расистского невежества достоин Fox News. #СПИД может затронуть каждого!» или «А сейчас мы увидим, как эту суку @JustineSacco уволят. В РЕАЛЬНОМ времени» и т.д. Спустя пару недель твит и в самом деле стоил ей работы и всей привычной жизни.

Именно из историй такого рода состоит книга британского журналиста Джона Ронсона «So You've Been Publicly Shamed» («Итак, вас публично застыдили»), в которой он пытается проследить стремительный рост популярности публичного онлайн-шейминга, понять его корни и описать, какие опасности он в себе таит. Список героев Ронсона велик: от простых людей вроде Жюстин Сакко до знаменитостей типа журналиста Джоны Лерера, попавшегося на выдуманных цитатах из Боба Дилана, и Майка Дейзи, автора наделавшего шуму моноспектакля «Агония и экстаз Стива Джобса» о китайских рабочих Apple, который оказался по большей части выдуманным, хотя и подавался как документальный. Всех этих людей роднит одно: в какой-то момент в общественном пространстве всплыли аспекты их жизни, вызвавшие неприятие и моментальное, лавинообразное осуждение — причем не со стороны церковных или государственных авторитетов, а от лица многоликой, но при этом единообразной, расползшейся по социальным сетям толпы.

Ронсон не обходит стороной и примеры шейминга со стороны «старых» медиа: этому посвящена история Макса Мосли, бывшего главы Международной автомобильной федерации и сына главного британского фашиста сэра Освальда Мосли, чьи БДСМ-фото были растиражированы таблоидами. Вообще практики публичного унижения «в реале» вроде порки и позорных столбов вышли из моды еще в середине XIX века, но, как показывает Ронсон, с распространением социального интернета публичное унижение возрождается как своего рода «самосуд 2.0». Этот самосуд по форме не имеет ничего общего с пугающими картинами разъяренной толпы, линчующей преступника; насилие носит символический характер и имеет своей целью уничтожение репутации и достоинства. Главным оружием выступает при этом стыд как чувство, непреодолимая сила которого выводит нарушителя за скобки общества — часто не виртуально, а вполне реально. Скажем, в случае с Жюстин Сакко это не только потеря работы, но и невозможность найти новую или вести полноценную социальную жизнь без постоянных отсылок к глупой шутке, выходившей за рамки общепринятых правил в либеральной медиасреде. Как пишет в финале своей книги Ронсон, «мы определяем границы нормальности, разрывая на части тех, кто находится вне их».

Главным объектом довольно умеренной, кстати, критики Ронсона стали как раз нормы поведения, которые находят благодатную почву в архитектуре и политической экономии социальных сетей. В процессе этого анализа Ронсон ссылается на родоначальника психологии толпы Гюстава Ле Бона и Стэнфордский эксперимент, а также на репутационный менеджмент, довольно часто сегодня предусматривающий создание сайтов и постов, которые в выдаче Google уводили бы сообщения о постыдных событиях в жизни клиентов на третью страницу. По ходу Ронсон делает несколько наблюдений, которые все вместе выглядят как симптомы более серьезной проблемы, чем собственно шейминг. Так, на примере большинства героев видно, что сама возможность апологии для них фактически отсутствует: логика онлайн-шейминга нацелена не на искупление, а, скорее, на укоренение чувства стыда. Во многом это результат того, что в сети имеет значение только реальное время коммуникации. Важно максимальное насыщение сообщениями и образами того информационного пространства, которое образовалось вокруг определенного инфоповода — твита Жюстин Сакко или фальшивок Джоны Лерера. В таких условиях вопрос прощения и искупления в каком-то смысле и не может быть поставлен — на это попросту нет времени, так как на горизонте уже успел замаячить новый инфоповод. Как пытается продемонстрировать Ронсон, такой экстаз коммуникации — это, в принципе, и есть хлеб компаний вроде Google и Facebook, которым для продажи рекламы необходимо еще больше пользователей и еще больше данных об их поведении. В такой ситуации каждое проклятье в адрес того же Лерера — потенциальный профит для платформы.

* * *

После одной технологической конференции в Калифорнии ничем не примечательный айтишник по имени Хэнк оказался в центре сетевого шторма: его сальная шутка пришлась не по нраву сидящей спереди программистке Адрие Ричардс, которая сфотографировала Хэнка и выложила его фото с комментом в Твиттер, добавив на следующий день пост в своем блоге. Пост опоздал — Хэнка к тому времени уже уволили из-за начавшейся шумихи. Но интернет — это пристанище множества социальных групп и разных систем ценностей, поэтому ничего удивительного не было и в том, что автор твита Адриа Ричардс в скором времени тоже была уволена — из-за DDoS-атак на сайт ее работодателя от троллей с 4chan (один из самых известных англоязычных имиджбордов. — Ред.), предварительно осыпавших Адрию сексистскими оскорблениями, угрозами изнасилования и кровавым фотошопом. Шейминг в этой ситуации оказался двухсторонним: и либерально-морализаторским, и агрессивно-сексистским от обитателей 4chan.

При этом, как считает философ Оксана Тимофеева, «структура шейминга в основном остается архаичной: сторонники и противники находятся в публичном пространстве по разные стороны баррикад, как будто речь идет об обсуждении на скамейке у подъезда». Ценностные системы, вовлеченные в шейминг, в том числе его сексистский подвид слатшейминг, жертвой которого стала Адриа Ричардс, в общем и целом тоже остаются старыми, а сеть в этой ситуации — не более чем эффективный проводник часто полярных общественных эмоций. По словам Тимофеевой, шейминг «имеет очень сильную ритуальную составляющую: собираются виртуальные группы и публично изгоняют козлов отпущения из публичной сферы. Вокруг этой сакральной фигуры происходит солидаризация группы, насилие в ней циркулирует от одного члена к другому. В сети происходит спонтанное и бессознательное переизобретение ритуалов, так или иначе связанных с архаическими практиками».

Как подчеркивают такие исследователи сети, как Марк Андриевич и Элис Марвик, параноидальная государственная слежка за пользователями — вроде той, о которой рассказал Сноуден, — обрела своего побратима в виде рутинной слежки пользователей друг за другом. Вместо паноптикума возникает омниоптикум, когда все следят за всеми и таким образом нащупывают границы нормативов. Большинство пользователей намного меньше беспокоит то, что может выяснить о них правительство, чем то, что могут узнать о них друзья и друзья друзей. Это приводит к своего рода самоцензуре, конформности и нормализации, а любой отход от этого порядка становится объектом интенсивной эмоциональной реакции пользователей, которые могут физически существовать при этом на разных континентах: Жюстин Сакко в аэропорту Кейптауна встречали африканские юзеры, вооруженные смартфонами.

В онлайн-шейминге очень существенна еще одна черта, о которой в своей книге «Networks without a Cause» пишет голландский медиатеоретик Герт Ловинк. Он замечает, что культура реплая в принципе не нацелена на диалог — в ней важен только сам факт нажатия кнопки «отправить». В противном случае Адриа Ричардс просто повернулась бы к Хэнку и высказала ему все в лицо, вместо того чтобы сливать его фото в Твиттер. А клик на кнопку «отправить» — это, в первую очередь, аффективный акт. Когда масса удаленных друг от друга пользователей срывается на нарушителя принятых в том или ином сообществе норм, формируется то, что соавтор Ловинка — философ Джоди Дин называет «аффективными сообществами», в которых чувство единства благодаря мгновенной эмоциональной реакции на инфоповод так же быстро возникает, как и исчезает.

Хорошо, но что с этим делать, как бороться жертвам «самосуда 2.0»? В своей книге Ронсон приводит в пример все того же Макса Мосли, который попросту засудил таблоиды. Но Мосли — представитель привилегированного, финансово обеспеченного класса, а обычным людям, неудачно пошутившим в Твиттере, такие юридические опции не всегда доступны. Единственным выходом, кажется, является аффирмативный жест самого человека, к которому могут присоединиться другие, образовав новое «аффективное сообщество», противостоящее догматизму широкой публики. Оксана Тимофеева именно в таком ключе рассуждает о флешмобе #янебоюсьсказать: «Жертвы насилия молчат как раз из-за стыда. Флешмоб становится таким аффирмативным или даже негативным жестом — человек входит в публичное пространство и активно отрицает существующий порядок, все это болото слатшейминга или просто шейминга. Человек говорит: мне в нем не утонуть, потому что мне не стыдно».

Понравился материал? Помоги сайту!