Часики тикают

Журналистка и режиссер Инна Денисова оказалась в ситуации, когда она вынуждена исследовать на собственном опыте, как работает экстракорпоральное оплодотворение (ЭКО) — один из выходов для женщин, которые хотят родить ребенка в так называемом позднем репродуктивном возрасте, то есть около или после 40 лет.

Но Инна решила узнать об этой проблеме побольше. Она съездила в Швецию и поговорила с тремя шведками о том, как они пришли к этому решению, с какими медицинскими, этическими и юридическими вопросами столкнулись — и как им живется после того, как все это счастливым образом произошло.

Кроме того, Инна Денисова сняла документальный фильм об ЭКО "Порочное незачатие", которому, кстати, очень нужна ваша помощь, чтобы он был завершен. Помочь фильму можно вот по этой ссылке.

У меня нет детей.

И всех вокруг очень интересует — почему.

Понятно, что я из большого города, где рожают не в двадцать и даже не в тридцать, но к моему возрасту уже положено. С парой или без, с зарплатой или фрилансом, со своим жильем или на съемной квартире — ребенок просто должен быть, и точка.

Бездетность женщины, приближающейся к отметке 40 или только что ее перешагнувшей, не дает покоя знакомым. Меня спрашивают: «Ты не боишься остаться без детей, ведь тебе уже сто лет? Тебе обязательно нужны дети. Дети — это счастье». Сограждане из страны с демографическим креном, где женщин примерно на 10 миллионов больше, чем мужчин (по данным переписи населения за 2010 год), любят также прибавлять — «неважно, от кого».

Но к черту знакомых. Уходящая возможность — если только женщина не убежденная чайлдфри — серьезно портит жизнь, прежде всего, ей самой. «Тикающие» биологические «часики» подорвут самые крепкие нервы. И хорошо, если мысль о детях не станет навязчивой, не перерастет в депрессию.

А ведь если детей пока еще нет, то, судя по всему, их появлению что-то препятствует. Не встретила партнера, недоучилась, не сделала карьеру, недописала книгу. Не созрела психологически.

Но тик-так. Сейчас или никогда. «Сейчас» страшно, а «никогда» страшнее. Бедный папа так хотел внучку. Никто не будет похож на мою маму? Никто не принесет мне стакан воды в старости?

Я не из Саудовской Аравии, не из чеченского села и не считаю, что рожать детей — предназначение женщины. Я не была без детей несчастна. Не умилялась щечкам и пяточкам. Морщусь от детских воплей в самолетах. Пролистываю младенцев в фейсбучной ленте и искренне считаю котов симпатичнее.

Но страх, что детей может не быть у тебя в принципе, легко перепутать с материнским инстинктом. Отличить одно от другого уже невозможно. И вот все другие желания неожиданно затмевает одно-единственное — то, о котором привыкшая жить для себя индивидуалистка не имела понятия и без чего она отлично обходилась много веселых и грустных репродуктивных лет.

* * *

Я никогда не была чайлдфри. Но у меня не было и жизненного плана «не выйду замуж до 40 — рожу от соседа». Я не делала детей намеренно. У меня не было ни одного аборта.

И даже не из-за моей гиперответственности (хотя было бы приятно так думать). А, как я предполагаю сейчас, из-за эндометриоза, распространенного заболевания, при котором клетки эндометрия разрастаются куда-то не туда.

Эндометриоз мне диагностировали в 37 лет в довольно серьезной стадии. Гинеколог, проверив антимюллеров гормон, отвечающий за репродуктивную функцию, сказала мне, что показатели слишком низкие. И что, избавившись от эндометриоза, нужно немедленно делать ЭКО. Ибо зачать самостоятельно уже не получится в принципе. И что в клетках, оставшихся после операции, — мой последний шанс.

Тик-так.

Такие слова неприятно слышать, даже если твой бойфренд надежный и понимающий, мама с папой молодые и богатые, а также если у тебя есть квартира с пропиской и работа с зарплатой.

Мой случай был более уязвимым. Отношения шатались туда-обратно, как молочный зуб. Работу хотелось вырвать с корнем. (Все это были добровольные выборы, но мы сейчас не пишем мой психологический портрет маслом.) На предложение завести ребенка партнер ответил отказом. Нужно было думать, что со всем этим делать. И я начала думать. И делать.

* * *

Что требуется для беременности кроме твоего желания?

Во-первых, нормальный овариальный резерв, то есть достаточное количество качественных яйцеклеток.

Во-вторых, мужчина. Точнее, его сперма. Если вы гетеросексуальны, идеально, если у вас есть муж, разделяющий это желание. Неидеально, если мужа нет или он против детей, но это тоже не катастрофа: несколько моих подруг договорились с друзьями (чаще гомосексуалами) и теперь воспитывают детей вместе.

Есть те, кто обратился в банк спермы. Часто это даже более удобный вариант: не нужно впускать в жизнь другого человека, не нужно делиться с ним ребенком, соглашаться на его методы воспитания, часто не совпадающие с вашими.

Но есть и пугающие минусы. При том что клиники гарантируют отсутствие у донора генетических заболеваний, наркомании и алкоголизма, вы берете «кота в мешке». Страх перед донорской спермой — это страх перед «дурными наклонностями». Хотя страхом этим одержимы лишь те, кто верит в генетику больше, чем в воспитание. Они, кстати, обычно заказывают сперму «статусного» донора — профессора или кандидата наук, надеясь, что ребенок вырастет умницей. «Дипломированная сперма» — ходовой товар на московской ярмарке тщеславия.

В столичных клиниках донорская сперма стоит недорого, 9—10 тысяч рублей за дозу. Это очевидный плюс. Не факт, что анонимность российского донорства относится тоже к плюсам: если ребенок впоследствии захочет встретиться со своим биологическим отцом, то вряд ли сможет его найти — клиника не сообщит ни имени, ни телефона.

И, наконец, очевидный минус — отсутствие в России общей донорской базы. Донору предписано сдавать сперму лишь определенное количество раз, чтобы уменьшить статистический риск, что братья и сестры встретятся друг с другом в будущем. Но, покинув одну клинику, российский донор может отправиться в другую, где будет новобранцем. С учетом легкости этих денег такое может запросто случиться.

Третий пункт, необходимый для оплодотворения, особенно искусственного, — это финансы. На ЭКО нужно много денег. Я ненавижу кредиты, но тут появился повод завести кредитную карту.

* * *

Я сразу пошла в частную клинику. Чтобы не слушать «а где вы раньше были» и «всему свое время» — от мизогинок из женских консультаций.

В частной клинике меня утешили, сказав, что я «как раз вовремя». После сорока лет овариальный резерв сильно снижается, а в 45 шансов забеременеть самостоятельно уже нет в принципе, поскольку яйцеклетки анеуплоидны, то есть содержат неправильный хромосомный набор. Поэтому нужно немедленно их морозить (этот процесс называют криоконсервацией или витрификацией ооцитов), а потом уже решать личные проблемы. И сперму добывать лучше по договоренности с человеком, претендующим на отцовство.

Технология заморозки эмбрионов стала доступной с 2002 года. Семь лет назад, с 2011-го, стали криоконсервировать яйцеклетки.

То есть я могла бы заморозить клетки, если бы заглядывала в будущее. Но ведь у будущего было столько светящихся окон; кто знал, в какое нужно заглядывать.

Пункция — это неприятный процесс, включающий в себя стимуляцию (несколько дней подряд нужно делать уколы в живот) и саму процедуру, которую обычно проводят под местным наркозом. Яйцеклетки выдавливают из вас минут за пять в операционной. Сразу определяют качество: хорошими, если вам не двадцать пять, будут не все. Да и те, что на глаз сойдут за хорошие, могут подвести в процессе оплодотворения, отказавшись делиться. Поэтому нужно понимать, что пункция может стать регулярным упражнением, состязанием с судьбой. Лично я уже состязалась пять раз с разным успехом. И неизвестно, сколько баттлов еще впереди.

Замужняя женщина до 36 лет может претендовать на то, чтобы сделать ЭКО по полису ОМС. Но одинокая мать государству неинтересна, поэтому незамужняя сразу идет в кассу и оплачивает свое ЭКО сама. Копит, зарабатывает, одалживает у папы с мамой. Чем сложнее ее жизнь, тем выше цена.

Но у злобного оскала российского капитализма есть и преимущества — например, торговля биоматериалом. Донация ооцитов в России законодательно разрешена. То есть женщина 40+ может купить яйцеклетку молодой девушки в клинике (яйцеклетка обойдется чуть дороже спермы, примерно в 15 000 рублей).

Однажды, после моей первой пункции, ко мне подошла вдруг дама лет 47, сильно усовершенствованная инвазивными вмешательствами.

«У меня молодой муж, — сказала она без прелюдий, — это любовь. Он хочет детей. Он уверен, что я смогу. Как смогла Алла Пугачева. Я не хочу его разочаровывать. Мы с вами похожи внешне. Вы только что сдали клетки, я видела. Если у вас останутся лишние, я могу позвонить?»

Я долго обдумывала ее предложение. Как это — жить, зная, что где-то растет твой биологический ребенок? До звонка, впрочем, все равно не дошло, поскольку хороших клеток у меня оказалось немного, каждая на счету и пригодится мне самой.

Впрочем, я не исключаю, что в случае неудач с собственными клетками я тоже подумаю о донорской. Здесь не будет особенных сложностей: у каждой репродуктивной клиники есть собственная база женщин-доноров.

В России донация клеток анонимна. Узнав о существовании биологической матери, ребенок вряд ли сможет с ней в будущем встретиться.

Многим женщинам, впрочем, это и надо: они намерены всю жизнь скрывать факт использования донорской клетки и от ребенка, и от супруга, и от всего мира, как моя случайная знакомая.

* * *

Европа играет совсем по другим правилам. Часто более жестким. Германия, Австрия и Швейцария запрещают донацию клеток, в Австралии, Новой Зеландии и Канаде торговля биоматериалом наказывается тюремным заключением и штрафом; донация возможна — но только если ваша подруга дает свои клетки бесплатно. И никакой анонимности: ребенок с детства знает о существовании обеих матерей. Поэтому европейские женщины часто ездят за донорскими клетками в Испанию и в Россию, наплевав на генетику, этику и прочую ерунду. И, похоже, будущее за их выбором.

С прогрессом традиционно борется и религия: в католической Италии долго запрещали криоконсервацию, женщины были обязаны использовать все полученные клетки.Законодательство встает на новые рельсы тоже неохотно, со скрипом.

Летом прошлого года, оценив масштаб проблемы, я начала снимать о ней документальный фильм. С восемью героинями, каждая из которых рассказала мне свою очень интимную историю. Одной из них была шведская девушка Луиза. Луиза занималась современным искусством, думала о возможном материнстве, сомневалась, чувствовала давление возраста, боялась совершить ошибку. Год спустя, оказавшись в Швеции, я встретилась и с тремя другими шведками, решившими свои репродуктивные проблемы, — про них я написала отдельный текст.

С начала моей борьбы прошло два года. Многое поменялось, в том числе и в личном плане. Но у меня по-прежнему нет детей. И я по-прежнему настроена их иметь.

Мой диагноз называют «социальным бесплодием». Я в тренде: вокруг толпы таких, как я. С тем же диагнозом: им около сорока, они бездетны.

Кто-то развелся, кто-то еще не встретил нужного человека. Кто-то заморозил клетки. Кто-то сдался и впал в депрессию. И у каждой внутри шевелится страх упустить возможность. Страх перед «тикающими часиками». Перед неумолимым «тик-так».

Понравился материал? Помоги сайту!