Письма с площади

Письма печатаются с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

1 декабря 2013 г., 19:11

Алла, там отключили моб. связь. И там Дима. И все. И я тревожусь. Я не понимаю, что я могу сделать. Я уже сижу на работе второй день, но работать не могу. Плюс ужасное чувство вины, смешанное со страхом ехать туда. Меня сковало, и я даже выбрать не могу. А все ведь внутри моей головы.

1 декабря 2013 г., 21:24 (sms)

Alla, ya v poezde. Uspokoilas' nemnogo. Ne ponimay, 4to ya bydy delat' tam) ho4etsya Dimu uvidet'. I moy gorod. Mojet, tam mne nakonec-to stanet leg4e. Spasibo tebe.

6 декабря 2013 г., 03:08

Алла, не успеваю быть в нете. Все полным ходом, хотя и непонятно, будет ли какой-то выхлоп — по всем пунктам: и работы документалистов в плане фильма, и работы митингующих в плане отставки Януковича)) Сегодня наконец-то начала снимать вовсю. <…>

6 декабря 2013 г., 12:59

Сегодня проснулась от того, что стопы болят. Вчера ходила и стояла очень долго. И какое-то странное чувство, что вот сейчас поеду на Майдан, а там уже так много знакомых людей) А самое смешное — это две вещи. Первая — что вообще-то мы пропустили уже самый жестяк, и второе — что вообще-то все эти идейные люди, которые стоят на холоде, они кому-то нужны как человеческий ресурс для революции. Если бы в пятницу не разогнали так кроваво эту сотню студентов, люди бы и сами уже ушли к понедельнику. Но кто-то это сделал — и <…> все говорят, что стоят уже не за какую-то евроинтеграцию, а за «детей, побитых зверями». Но вопрос в том, кто этот «кто-то». Потому что это не Янукович. На Майдане чувствуют подвох, но стоят, как сами говорят, «до конца, до их конца и нашей победы».

Я понемногу учусь говорить с людьми. Хотя это очень страшно. Но среди потока а-ля «я — большой герой, потому что стою тут на Майдане» иногда проскакивают крупицы жизни. И я очень им радуюсь. В целом за баррикадами из елочных искусственных веток, охраняемых нашими казаками (настоящими — в кожухах, с усами и «оселедцями»), царит сплошное добродушие, слепая отвага и желание влюбляться. Вот))

10 декабря 2013 г., 15:30

Вчера впервые было стремно. Вернулись ночью. Сил уже не было. Хотя по-хорошему нужно было остаться до утра. Вроде бы все хорошо пока.

Утро было адовое: мама разбудила словами «Катя, Майдан разогнали». Она посмотрела новости русского канала какого-то. Я испугалась, проверила — Майдан на месте, но баррикады у Верховной Рады отдали. Вчера все уже готовились к штурму Майдана. Просили покинуть Майдан детей и женщин. Усиливали баррикады. Мы дежурили вместе с афганцами у закрытого изнутри метро. Наши думали, что беркут пойдет не только с улицы, но и оттуда (еще утром 3 станции метро закрыли по причине заминирования, ну как бы естественно — метро не ходило часов 6—7). Настроение было тревожно-боевое. Но все обошлось.

<…>

Кстати, вот еще про Ленина — это был полный сюр. Воскресенье закончилось огромным количеством пьяных людей, которые разбредались по домам, неся в своих карманах по кусочку гранита от несчастной статуи. Все показывали их нам — хвастались. У бывшего монумента была настоящая вакханалия с плачущими коммунистами и кровожадными националистами, которые всю ночь продолжали лупить памятник кувалдой. Сегодня слышала, что продают уже на каком-то сайте кусочки — как когда-то осколки челябинского метеорита. <…> Милиция стояла через дорогу и просто наблюдала (в то время как прошлый раз его усиленно защищали). Многим кажется, что такой вот акт вандализма развязывает немного руки силовикам. И потому на следующее утро все ждали штурма — а беркут прибыл со всех сторон. Вообще, настроение у людей стоять — ну во всяком случае это касается студентов, афганцев и молодых парней с запада, которые укрепляют баррикады и ночи напролет нейтрализуют провокаторов. В остальном — у людей остался только этот Майдан и все: плана действий нет, власть всё игнорит, нет лидеров. Нет по сути ничего. Это такой славный ратный путь в никуда.

У нас остался клочок на главной площади за баррикадами и все. Выехать за его пределы — и увидишь простой обычный Киев, который едет на работу или едет домой. Нет масштаба. Осталась локальная война, мерзнущие мальчики-срочники, которые теперь стоят на кордоне Майдана, защищая людей, молитвопения со сцены, снег, снег, снег, снежки, которые лепят <…> мальчишки, чтобы бросать в шлемы беркута. Я скучаю по всем вам и не очень понимаю, что делаю. Просто хожу вокруг да около и снимаю что-то и кого-то.

Еще такая штука: эта локальная война — самая сытая сейчас территория в стране, наверное. Алла, здесь столько еды!!

Я сегодня сварила вкусный борщ. Не знаю, почему пишу это. Просто меня уже ненавидит мама. А дед не спит, пока мы не вернемся домой. И ликовал сегодня после подлых русских новостей — мол, все, никуда уже идти не надо, там уже нет никого.

Еще мы купили с Димой один комплект термобелья на двоих! Пока я его приватизировала на это время и наконец-то не так мерзну — это тоже из разряда позитивных — хаха — новостей))

11 декабря 2013 г.

У меня такое странное состояние, Алла. Я очень устала. В любом транспорте засыпаю.

Вчера вечером у меня было такое чувство, что очень хочется домой — спать и есть. И я даже подумала, что раз так тянет прятаться — значит, что-то точно будет. Но не пересилила себя. И даже сейчас. Была на Майдане, там все кипит, люди настроены решительно, и их так много. А я как будто не могу ничего. Невыносимые волны внутри.

У меня особенности какие-то вообще слабые. Столько энергии уходит на то, чтобы просто камеру навести на людей.

Все скоро станет хорошо.

Следующие несколько недель Катя была в Москве, а потом снова вернулась домой, в Киев

20 января 2014 г., 12:54

Алла, это странная какая-то вещь. Если приезжают разные москвичи снимать или просто, я чувствую себя чужой дома, когда мы ходим по Майдану, потому что чаще всего они «замечают» вот это противостояние «Украина-Россия» и начинают про это говорить. Я от этого очень устала. Потому что здесь в Киеве все это не про Россию (уж очень велика честь)), а про людей. И про власть, которая на людей плевала. Я не знаю… я устала и больше не хочу так ходить. Хочу просто стоять и молчать. И вот про стратегию — это тоже уже блин приелось. Все москвичи приезжие, например, «точно знают, как будет потом», и будет, естественно, очень плохо, как они говорят. Оно-то так и будет, может быть, но эти предсказания основаны, скажем, на их опыте в России и… Армении! А не на нашем опыте. В общем, понимаешь, я устала от всех, хочу, чтобы остался только мой Киев. И мой Майдан (хотя он вряд ли еще простоит столько).

21 января 2014 г.

Сегодня ночью был хаос. Титушки (так у нас называют наемников власти из гражданских — гопы) бродили вокруг Майдана, не пуская людей и учиняя погромы, как будто это люди с Майдана бушуют. В это время наступал беркут. Люди отбили атаку. Титушек всю ночь отлавливали патрули городской самообороны, потому что менты не выезжали ни на один вызов. Я никуда не поехала, чем дальше — тем страшнее там. Не могла уснуть до утра.

Вечером мы были у баррикад на Грушевского. Там война. Я цепенею и не могу даже идти. Там постоянный грохот железа — люди бьют по бочкам и заборам палками. Беркут бросает гранаты. Люди стреляют по беркуту из салютницы и бросают коктейли.

Там на Грушевского все, и стар и мал. Ехала в метро, рядом сидел мужик лет 60. В тряпочной сумке у него казан для плова был на голову. Увидел напротив людей с лентами — достал его и говорит «я тоже не могу дома сидеть». Я не представляю, как его жена там дома осталась. Я бы Диму ни за что одного не отпустила.

Мы вчера купили десяток респираторов и очков строительных. Раздали друзьям. Страшно там очень. Ходим только за руку и не подходим ближе. Медики просто люди с железными нервами — настоящие герои. Больше того — тех, кто попал с ранами в больницы, тут же арестовывают. А один из активистов и вовсе пропал из больницы.

С сегодня вступает в силу закон, по которому мы все подсудны теперь. А беркуту уже можно применять боевое оружие, насколько я понимаю. Но приказа пока им не дают. Если бы дали — все бы вмиг закончилось. Пока только пластиковые резиновые пули. И еще шрапнель, говорят.

Пусть говорят многие, что там только националисты. Это правда отчасти. Все это начал «правый сектор» (организация, запрещенная в РФ) — так они называются. Но это как нарыв. Уже некуда дальше было. Я почему-то понимаю, почему люди сами полезли на беркут.

А у титушек отловленных находят деньги — по 200—300 грн и пакетики с травкой.

Плюс биты бейсбольные.

Вот такое снаряжение от организаторов их акций.

Я вот уже 3-й час просто сижу и обновляю ленту.

И не могу выйти из дому.

Мне действительно страшно.

И руки не подымаются снимать.

Сейчас напишу тебе письмо в почту.

21 января 2014 г.

Я снова сгрызла все ногти. Ну во всяком случае на левой руке. Правая сейчас мышкой занята.

Странный запах у газа. Я наутро потом подумала, что и не помню, какой. Потом вечером вышли на Грушевского — и сразу вспомнилось. Теперь не забывается. Я прям сейчас подумала об этом и ощутила его. Странно так. Хотя уже вчера мы в респираторах были — помогают. Не кашляешь. Но запах чувствуешь все равно.

Когда ложишься на подушку головой — в голове гудит, там какие-то голоса и эти железные звуки. Когда все начиналось, были только свето-шумовые у беркута. Было громко и светло. Еще только вечер был. Потом с Майдана прикатили первую бочку и стали колотить. Я думала «зачем колотить? и так ведь громко очень». Потом подумала, что, наверное, если колотить в бочки, то люди не так жмурятся и съеживаются от свето-шумовых. Хотя мне это не очень помогло. Я съеживаюсь, даже когда кто-то громко дверь в квартиру открывает. Как вот сейчас, когда Макс из школы пришел.

В метро сидел мужик лет 60. В тряпочной сумке у него казан для плова был — на голову.

Газ — странная штука. После него лучше не умываться, или умываться очень быстро и обильно. Но главное на непомытом лице глаза не тереть, а то опять то же самое. А еще они распыляют его как будто гранулами. Одна как-то попала прямо в левый глаз. Я думала «ну все, осколок, а я же и не так близко стою». Но со слезами вышло и ощущение инородности. Какой-то мужчина подбежал, говорит «а маска у вас смоченная?». Кашляю, мотаю головой, мол, «нет». Он приносит бутыль с водой, а в ней ледышки внутри. Я почему-то подумала, что наверное вода из ополонки какой-то, это же Водохреща как раз. А люди потом еще смеялись — мол, вот и водомет пополивал святой водой. Но нас уже тогда не было там. Я только снимки наутро видела — где сгоревшие дотла автобусы беркута покрыты серой коркой льда. Прямо сайлент-хилл.

После той ночи мы близко уже не подходили. Потому что начались еще и пули. Резиновые-то резиновые. Только столько пораненных ног.

<…>

Мне не хочется там ходить. Мне непонятно, что делать. Я цепенею там. Со временем привыкаешь к грохоту. Он то с общим ритмом, то разладился, то опять сошелся, то кто-то по трубе стучит и звук такой круглый, как акцент отдельный. Грохот не останавливается. И так красиво, когда из салютницы стреляют. Получается низкий салют, золотой, красноватый, бывает зеленый. День победы среди военных действий. Я никогда такого не видела. Я и не представляла, что такое бывает. Когда стоят люди, бьют по бочкам, кричат.

Одна девушка разносила на подносе бутеры. Никто почти не брал. У нее лицо растерянного ангела. Даже без маски, шарфом замотанная. Отдали ей респиратор и очки. Она очень застеснялась, пока ждала, когда же я их из рюкзака достану. Еще одну пару защиты отдали медику.

<…>

Я никакой не военный журналист. Не знаю, как Капа вообще все это пережил, все эти войны. Я вижу людей, которые там внутри бросают коктейли молотова. Вижу людей, которые там снимают прям рядом, с высоких точек, и между ребят из «правого сектора». Я не могу подойти. Дима говорит «так ты и никому не должна подходить туда и лезть». А я почему-то виновато себя чувствую. Я же выучилась снимать, подходить, фиксировать. А руки не подымаются. Ни подходить ближе, ни снимать там, где стою. Хочется забиться в угол, и чтоб никого не убили там. И чтоб настоящими пулями не начали стрелять.

Так вот выходя из этого — я не просто не военный журналист. Я еще и не документалист. И еще более гнусно чувствовать это тогда, когда это вообще не самое главное. Но не могу отделаться от ощущения, что это своего рода проверка на вшивость. И я ее не прошла. Не могу снимать. Тут столько всего происходит. Тут столько людей. Я прямо чувствую, на каком они подъеме. Я физически чувствую это — как очень громкий нарастающий шум, от которого кружится голова. Буквально сейчас — где мне ничего не грозит, где шумит только настольная лампа. И дедушка в соседней комнате шкребет железной ложкой по железной тарелке (это его собственная тарелка, еще из его дома привезенная — он слепой, а она с большим краем, и еда не вываливается), доедает гороховый суп.

Сегодня утром я закрывала за Димой дверь, когда он уходил на работу. У нас от маминой квартиры только один ключ на двоих. Я дико хотела снова лечь, потому что уснула только за час до этого. А дед уже сидел на кровати, слушал радио. Там как раз были все ночные новости — которые я читала всю ночь в интернете (наутро обстановка вроде бы стабилизировалась). Я закрыла за Димой, пошла в комнату, сказала по дороге «добрый ранок, диду». А он вот сидел на кровати. И когда я легла назад в кровать — почувствовала на миг странную штуку. Но такую страшную. Я почувствовала деда. Как он сидит там. Видит темноту, слушает «Радио-эра» или «Проминь». И как страшно ему, когда никого в квартире нет, а только радио. Когда мама на работе, Максим в школе, а мы с Димой неизвестно где. А может и там, где корреспондент из радиопередачи сейчас, и где этот железный грохот. И это бессилие. Еще глубже, чем то, в котором я.

22 января 2014 г.

Алла, застрелілі человека.

23 января 2014 г.

Алла. Спасибо, что пишешь. Мы под судом целый день. Под двумя судами. Тут п**дец творится, извини за слово. Суд был над студентами, которые попали, в кавычках, по новой статье.

24 января 2014 г.

Алла, у нас ведь тут свои болотники уже есть. Вот недавно были первые суды по мерам пресечения. Двум из шести студентов кино и телевидения (на минуточку — режиссерам!!!! вот это экстремисты, да?) присудили месяц СИЗО до следующего суда. У них нашли марлевые маски, бейджики с Майдана. За это они экстремисты. Они проходят по статье — от 8 до 15 лет, Алла — за организацию массовых беспорядков. Без ВООБЩЕ каких-либо доказательств. Так я это к чему. Я думала, никогда меня не возьмешь делами наполовину политическими. А вот стояла под судом, где их однокурсники пели гимн и плакали, провожали машины в СИЗО, и плакала (впервые, наверное) тоже. Потому что это уже не то что несправедливо, это самое гнусное, что можно придумать. И все это уже происходит тут.

Я, кстати, пыталась как-то сочувствовать силовикам — этим несчастным молодым ВВ-шникам, которые глотают дым от покрышек. Или горят. Но у них амуниция все-таки и противогазы. Не все однозначно, конечно. В первый день на Грушевского активисты под вечер начали забрасывать беркут кульками с мочой. Это мерзко, конечно, и про это, кстати, мало где говорят. Точнее, я и не встречала, чтобы говорили. Но все-таки моча — это не свинцовые пули, которыми уже убили людей.

А про то, что сейчас, — понимаешь, это как нарыв. Он уже так был воспален, что точно бы прорвал. А теперь что. На данный момент в 5 областях захвачены админ. здания. Еще в трех сейчас штурм. Это началось вчера. Регионалы подают в отставку (все-таки некоторые честные хоть немного — дальше некуда уже тянуть).

Вся эта махина из грязи, снега, пота и крови людей так мощно вцепилась когтями в землю, что как сорняк ее не сорвать.

Мы вчера с мамой до полночи говорили. Мама говорит: вот если бы они Ленина почитали, то быстро бы все у них получилось, потому что не все вместе, потому что есть группа людей, которые знают, думают, переживают и присутствуют, а есть группа — которая не хочет даже замечать. В смысле, Ленин 3 года готовил переворот, обрабатывал людей. А у нас никто не готов. И активисты просто не могут заставить всех быть активными. Но знаешь, я и не ожидала, что это возможно — что кто-то будет готов ложиться под пули. Я была уверена, что нет таких людей. С одной стороны, понимаю, что умирать ни за что как будто бы глупо… Но они все равно герои. И потому сохраняется надежда, что все остальные тоже это воспримут и тоже встанут.

<…> Сейчас по онлайн-телевидению как раз показывают город, в котором я родилась, — Луцк. Там тысячи на площади. Плюс сейчас уже и Черновцы.

<…> Бунтуют уже 11 областей. По крайней мере, в 5-ти захвачены админ. здания. Майдан за 2 дня (как только прекратил диалог с властью) разросся. На Грушевского стоят 3 линии баррикад высотой по3 метраиз льда и арматуры. Это выглядит так эпично, вся эта махина из грязи, снега, пота и крови (теперь) людей так мощно вцепилась когтями в землю, что как сорняк ее точно не сорвать. Она как живой символ, который нужно оборонять.

<…>

25 января 2014 г.

Сегодня я вот еще дома. У нас в ванной грибок завелся. Чищу стенки. Папа приезжал — Макса забирать к себе, проговорили с ним час — все о том же. Папа говорит, что нельзя Украину разделить и что сепаратизм это не выход, и что национализм это плохой повод. Вот теперь он уехал, я сижу пишу тебе письмо, пока там въедается в грибок какое-то суперсредство (через полчаса смыть надо), и у меня на плече сидит кошка, мурлычет. Я конечно согнулась в три погибели, чтоб ей было удобно. Она у нас старая и глухая. Пока убиралась в ванной — ходила кричала по комнатам, пока не нашла кого-то. Деда она не любит и не признает. А может и не замечает, потому что он мало двигается. Он сейчас пытается наощупь разобраться с мобильным телефоном — мама купила такой обычный с большущими кнопками. Скоро обед, я нагрею ему остатки горохового супа, и нужно на второе что-то придумать.

На улице сегодня —16. У меня же термоноски есть — но даже с ними вчера замерзли ноги. Хотя и стояли и прыгали под Лукьяновским СИЗО — там сидят двое парней-студентов из Карпенка-Карого, которым дали месяц ареста до рассмотрения дела (в Деснянском суде).

<…>

Сейчас спокойно. Какие-то дела происходят. 15 областей из 25 воюют с властью. Так пишут в новостях. Потому в Киеве тихо.

Вчера в свою школу журналистики заходила в гости. У них начался сезон новостей, делали первый прогон в студии. Такое дежавю там побывать. Я очень хорошо помню, как мне неинтересно было читать новости и вникать во все. И они точно такие же. А сейчас зато все мои знакомые и я каждое утро не вставая с постели проверяем новости за ночь. И засыпаем с новостями. Если с ними удается уснуть.

Вообще невозможно не думать о том, что происходит. Хотя наверное думать об этом тоже не нужно так. Уже несколько недель только и разговоров что об этом, у всех, кого случайно встречаешь — тема одна. Специально встретиться — только по одному поводу: ехать под суд, ехать под СИЗО, ехать на Майдан. Последние несколько недель не видела фильмов, не читала книг, не спала с Димой, потому что то переезд из Москвы, то месячные, то очень устала, то не пришли домой, то снова месячные.

На Грушевского хожу для успокоения хотя бы на полчаса в день. Когда не стреляют и не грохают гранаты. Там теперь тоже разворачивается быт. Только не такой, как на Майдане спокойный, а военный — высокие баррикады и устремленные за них взгляды. Вчера принесли немного еды, консервы там всякие, хлеб, крупы. Взяли еще два пакета с печеньем. Комендант принимал кульки и говорит «ох, как хорошо, что сладкое есть, а то наши парни уже от бутербродов устали». Жалко, мы не догадались больше сладкого взять.

<…> астролог моих знакомых сказала им, что Майдан простоит до июля. Так что успеем еще помитинговать и в теплое время года. Да, еще астролог и лидера тоже обещала. Посмотрим.

30 января 2014 г.

Увидела недавно в фб — Путин и Янык: а у нас в России газ, а у вас? — А у нас переворот, вот!

Тут у него уже несметное количество погонял. Януческу, Янучара. Короче, много!)

19 февраля 2014 г., 03:24

Про эту ночь. Все переживали, постоянно звонил телефон. То Димины, то мои, мама набирала каждые полчаса, сначала кричала, что как я так, больная пошла и как вообще еду, раз метро не работает, потом уже просто спрашивала «ну что там?», «когда домой?». А я пешком почти пришла, сначала на троллейбусе, потом пешком. По дороге появился парень Данило — говорит «На Майдан?» — «Да». — «Тогда пошли вместе». Дима еще только добирался. Тоже почти пешком. Везде говорят, когда такое видано, чтоб метро закрывали. Даже в войну работало, а тут так. <…> Потому что транспортный коллапс наступил уже сегодня.

Мне даже каска досталась. Красная. Неудобная вещь, но с ней на голове сразу спокойнее делается. Мне ее какой-то мужчина сунул в руки. Уходя, оставили ее медикам, там одна доктор была просто в капюшоне.

Мы с самого начала как-то подошли очень близко. Ну не близко, но как бы сверху, и стало видно весь этот ад. Сверху по Институтской ехал водомет. Мы очень хорошо рассмотрели его. Это ужас какой-то. Он настолько сильно бьет водой. Вот тут и все, подумала я, по ситуации оставалось 15 минут жизни Майдана и все. Но водомет где-то в дыму потерялся. Мы только уже дома узнали, что наши его умудрились сжечь. И даже БТР, который от Европейской площади приехал баррикаду рушить — тоже сожгли. Неизвестно, успели ли люди из него выбраться, по-моему, успели. Так говорят. Но это все мы уже дома узнали. Там такая странная штука — там ничего непонятно. Просто валит дым, все как один передают из рук в руки брусчатку, носят шины. Вот это из рук в руки — так красиво, Алла. Просто завораживает. Так же, как и огромные клубы дыма. За несколько дней стела на Майдане станет черной от копоти, как арка у стадиона «Динамо», что на Грушевского.

Майдан темный, почему-то совсем темный, хотя фонари горят.

Это мы под стелой видели, как катится вниз водомет. Потом пару гранат, совсем близко, очень громко. Потом кто-то крикнул, что к стеле подступают, потом мы побежали, а палатки какие-то под стелой загорелись. Все желтое и черные силуэты людей на фоне, и летит огненная труха от брезента палаток. И та, где священники, тоже потом сгорела. Я еще пару дней назад там снимала свадьбу. Остальные палатки растянули, оттянули. Дальше мы уже совсем не подходили, ежились от громких звуков. У меня так голова болела дико, с самого утра. Самое интересное, что уже не болит. Вот только сейчас заметила.

Потом бежал наш друг, случайно рядом, весь залитый слезами. У нас был лимон, Дима по дороге купил килограмма два — отнести в Дом профсоюзов. Тим (друг) быстро его съел. И ему даже полегчало. Порадовались, что хотя бы один лимон оставили про запас, не отдали все.

Под конец уже еле стояла на ногах. Кашель душит постоянно. Это, видно, ангина таки пошла вниз. Решили возвращаться домой. Позвонил отец, сказал, что подвезет нас.

Как хорошо было ехать в машине. И не двигаться. Вышли из машины на ватных ногах, поплелись к подъезду.

Я не могу все равно поверить в то, что это происходит. Какой-то ужасный страх вертится в животе, когда стоишь там ближе, чем нужно. Но это не понимание, это инстинкт. А понимания нет никакого. И мурашки по коже. Стояла там и подумала… даже не подумала, попросила «пожалуйста, пусть все будет хорошо» — и обдало мурашками. А у людей там такие лица. Такие красивые и разные. И спокойные и испуганные. Были и выточенные бойцовские. И дамские в шубах, и девичьи — такие красивые. Я покажу фото.

Горят щеки и уши. Голова не болит. Но почему-то текут сопли. Дима парит молоко с содой на кухне. А в фб кто-то написал, что началась гражданская война. Я не понимаю все равно.

21 февраля 2014 г., 12:46

У нас все следят за Заседанием в Верховной Раде. Впервые люди почти гордятся политиками. Вчера приняли закон против оружия и за вывод всех силовиков из центра города. Они вроде как ушли. Зато утром пришли прямо в ВР. Депутаты испугались, но не разбежались. У них есть час на принятие новой конституции. Все очень на это надеются. Но до победы еще далеко. Чтобы была победа, нужно, чтобы Янук устроил перевыборы… но это будет, наверно, аж в декабре. Я не понимаю, почему нужно так долго ждать. Но Алла, уже столько всего случилось и хорошего. Дима сегодня ездил кровь сдавать. Врачи говорят, что за эти дни крови люди сдали столько — как за год по количеству.

21 февраля 2014 г., 21:30

Они приняли конституцию, отстранили от дел министра МВД Захарченко, почти отпустили Юлю (даже декриминализировали ее — это значит, что у нее не будет судимости и она сможет идти на выборы). Тем временем, в Киеве панихида. Люди молчат и ненавидят всех политиков за то, что они могли сделать то же самое и месяц назад, когда жертв было всего 3, или когда их не было еще раньше. Теперь сотни погибших и пострадавших около тысячи. Мы сейчас едем туда, в центр. Я тебе напишу после.

22 февраля 2014 г., 15:30

Это очень нужно было людям — как-то отпустить все это. Дома отпустить никак не получится. А там, там так много людей. Почти все плачут. Почти постоянно. Майдан темный, почему-то совсем темный, хотя фонари горят. Ужасно чернеет Дом профсоюзов. Я еще не видела его с тех пор, как он сгорел. Запах гари чувствуют все, и запах ладана, но Дима его не услышал, и наверное, мне показалось. На Дом профсоюзов, на верхние этажи, устремлены лазерные указки, готель «Козацький» тоже просвечивают, и «Украину» — там везде могут быть снайперы. Люди светят им в глаза, если они сейчас оттуда смотрят на нас.

На Майдане тепло. Мы когда возвращались по Крещатику — почти продрогли.

На Майдане делают коридор для каждой машины-катафалка. Некоторых ребят подносят к сцене в открытых гробах. Они лежат там очень бледные и красивые, и не совсем понятно, что мертвые. Некоторых подносят в закрытых — наверное, снайпер стрелял в глаза или в лицо.

Думаются дурацкие мысли. У одного бойца остался ребенок сам, мать умерла еще раньше, он был отцом-одиночкой. Все говорят, он боролся за будущее своего ребенка, дочки. Но как же он оставил ее? — я не могу понять. За время, пока его гроб подносили к сцене, туда же подошли люди, готовые, как они сказали, удочерить ребенка.

Чувствуешь, сколько ненависти в Майдане, сколько невымещенной мести.

Все вокруг кричат волнами «слава» и «герои не умирают». А на сцене, кроме отпеваний и молитв, еще включают одну настолько красивую песню. Она «Пливе кача» называется. Я тебе ее приаттачу. Под эту песню загораются тысячи огоньков, весь Майдан светится, как тогда во время концерта Океанов, но только без команд и возгласов. Очень тихо. И сам.

Под эту песню нельзя не плакать, просто не получается. Тем более что все пришли именно за этим — отплакать. Но в перерывах между процессиями выступают и командиры штурмовых сотен, и политики. Первые просят обеспечить их касками и бронежилетами. Вторые говорят о том, что Янукович должен идти в отставку немедленно. <…> Они мало скандируют «зека геть», как было раньше, а больше «зеку смерть», и при этом чувствуешь, сколько ненависти в Майдане, сколько невымещенной мести. И от этого тоже плачешь, как от отпевальной песни.

Есть какие-то совсем опасные разговоры. О том что если не будет отставки, завтра начнется новый штурм правительственного квартала. И к этому готовятся бойцы в сотнях. Но никакой отставки точно не будет. Янукович пытался даже армию привлечь к «урегулированию», а сейчас вообще укатил на какое-то собрание по «федерализации» Украины. Он ни за что не сдастся, но если люди начнут стрелять сами — тут уж точно чрезвычайное положение, армия, десантники из Днепропетровска, комендантский час, выстрелы без предупреждения.

Возвращались домой — встретили отряд самообороны, который патрулирует наш район. Я их и вчера ночью слышала. Проезжающие машины часто сигналят им. Милиции в городе нет.

Вчера ночью мы впервые за месяц с Димой пытались переспать. По-моему, у меня начались какие-то проблемы. Часто и вовсе не хочется, а когда как будто бы и хочется — совершенно не получается. Я имею в виду не обстоятельства, а возбуждение. Его просто нет. Абсолютно. Такого никогда не было еще. И дурацкие мысли в голове — о том, что столько парней погибло. И о том, что они уже никогда ни с кем не будут любиться (у нас в языке это называется «кохатысь» — по-русски и не скажешь никак). Дима так и не смог меня завести, а я завестись. И ничего не получилось. Это даже глупо волноваться по такому поводу, да и на фоне этих событий это абсолютно несущественно.

Просто мы становимся асексуальными и уставшими. Просыпаемся со стиснутыми зубами. Может, это касается только нас — людей, которые ничего не делают и только винят себя в том, что ничего не делают. Эти события так проявили всех. Часть настолько органично влилась в массовый протест и несет свой долг, а часть следит, бездействуя <…>. Как я.

И очень странно понимать вот это — то, что у тебя есть дела и устремления, не связанные с войной и политикой: лежат в столе какие-то сценарии и идеи для альбомов и Школы документального кино, и ты думаешь «я хочу делать вот это, потому я не могу идти умирать». А потом думаешь «неужели у тех людей не было таких же планов и устремлений?» Получается, даже если и были — главное для них было пойти и выстоять там, сознательно рискнуть жизнью. Ведь это не случайность, что они погибли. Они умирали без удивления, со смирением и борьбой. И вот получается такая штука. Они погибли и не пожалели себя, а ты не рискуешь так и не идешь туда чтобы потом... чтобы что-то там потом.

Однажды на Майдане один человек спросил меня, часто ли я бываю на Майдане. Я сказала честно, что пришла тогда впервые за неделю. Он спросил: «А что, силы воли не хватает?» И я ответила «да». Он сказал: «Значит, душа еще с дерева не спустилась». Наверное, не спустится.

Мама говорит: нужно принять себя такой, какая есть. Ужасное чувство вины не дает.

— вот песня, Алла. Она до боли красивая. Поет «Пиккардийская терция» акапельно. Они все свои песни поют акапельно. Именно в этом исполнении песня звучит на Майдане. Это невозможно красиво. Погибших уже назвали Небесной сотней. У них очень красивые лица. От одного парня (в интернете было фото) я не могла оторвать взгляд. Ему 19 было. Но никого из них я не встречала раньше на Майдане. Я вглядывалась в глаза и лица. Это так странно. И это уже где-то в другой реальности.

Понравился материал? Помоги сайту!