Два страха, два спасения

Людям не нравится, что социальные сети превращают их в товар, не нравится, что спецслужбы следят за ними в интернете, — это один тип тревоги. Люди испытывают страх перед новым вирусом и начинают опасаться за свою жизнь — это совсем другой тип тревоги.

Первый страх — социальный, второй — биологический, первородный страх, свойственный всем живым существам. В благополучной части мира, в обычном потребительском существовании животный страх остается невостребованным, но сейчас вдруг выходит на поверхность.

Попытки защититься от проникновения социальных сетей в частную жизнь, как и стремление обезопасить себя от вторжения государства, — это борьба за собственную гражданскую индивидуальность, стремление избежать «гражданской смерти». Такая борьба требует координации общественных усилий ради ограничения власти корпоративных и политических структур. При биологической угрозе и стремлении избежать физической смерти востребованными оказываются усилия совсем другого рода. Государство, которое в гражданском конфликте видится источником угроз, становится при столкновении с биологическим страхом главным защитником.

Никто, кроме государства, не посчитает заболевших, не устроит карантин и не закроет границы от опасных чужаков. Спрос на эти традиционные полномочия действующей политической власти резко возрастает по мере того, как биологический страх вытесняет более «высокие» гражданские и социально-политические тревоги.

Самые обеспеченные страны Европейского союза — признанный «лучший мир» на земле. «Глобализация превратила мир в одну деревню, но эта деревня живет в условиях диктатуры — диктатуры глобальных сравнений. Люди больше не сравнивают свой уровень жизни с уровнем жизни соседей. Они сравнивают его с тем, как живут самые благополучные обитатели планеты», — пишет политолог Иван Крастев. Крастев напоминает, что Европа далеко не всегда была таким полюсом притяжения, каким стала в последние два-три десятилетия. Около 40 лет назад, когда Всемирное исследование ценностей (World Values Survey) только начиналось, оценки удовлетворенности жизнью («уровень счастья») были не связаны с уровнями доходов и успехов государств в социальном обеспечении граждан. Но по мере распространения телевидения и (позже) интернета молодые нигерийцы, афганцы и пакистанцы, пишет Крастев, все больше узнавали о том, как выглядят европейские школы и больницы. Все притягательнее становились перспектива бегства от традиционных режимов и возможности самореализации, предоставляемые «лучшим миром» если не первому, то второму поколению мигрантов.

Цифровая мобилизация

Между тем сегодня на фоне усилившихся биологических страхов могут сложиться контуры другого «лучшего мира». В течение минувшей недели количество новых случаев заражения коронавирусом в эпицентре распространения эпидемии — китайской провинции Хубэй стало снижаться. Количество новых заболевших в городе Ухань сейчас самое низкое с середины января. Власти начали сворачивать чрезвычайные госпитали, построенные для борьбы с распространением эпидемии.

Способность правительства КНР к мгновенному введению беспрецедентных карантинных мер и в целом китайский «агрессивный подход» к эпидемии получили высокую оценку со стороны авторов недавнего доклада Всемирной организации здравоохранения. «Китай провел, возможно, самые амбициозные, быстрые и агрессивные санитарно-эпидемиологические мероприятия в истории», — говорится в докладе.

Западные эпидемиологи, участвовавшие в совместной с китайскими коллегами инспекции районов, пораженных вирусом, говорили о том, что поначалу не готовы были верить китайским цифрам. «Когда работаешь в этой сфере 20 и 30 лет, задаешься вопросом: неужели можно изменить это (остановить распространение вируса. — Ред.) такого рода методами? — говорит Брюс Эйлворд, эксперт ВОЗ из Канады, возглавлявший международную комиссию, посетившую Китай. — Но сотни тысяч людей в Китае не заразились вирусом COVID-19 именно благодаря агрессивным ответным мерам КНР».

Столкнувшись с биологической угрозой, КНР показала, насколько эффективным может быть современное авторитарное государство. Китайские меры включают не только старые мобилизационные технологии — обязательные карантины для десятков миллионов людей и централизацию ресурсов, но и новые — цифровые. В начале февраля правительство в сотрудничестве с двумя самыми распространенными в Китае платформами AliPay и WeChat разработало и запустило приложения, позволяющие отслеживать состояние здоровья граждан.

Зарегистрировавшись в системе и ответив на вопросы о своих недавних поездках и самочувствии, пользователь приложения получает QR-код зеленого, желтого или красного цвета. Зеленый код дает свободу передвижения, желтый требует самоизоляции на семь дней, красный — на 14 дней. Компании, стремящиеся поскорее возобновить производство и работу своих офисов, делают установку приложений обязательной для сотрудников, чтобы все, кто получил зеленый код, смогли выйти на службу. Инспекторы, проверяющие статус здоровья граждан, дежурят в местах скопления людей, на вокзалах, в аэропортах, у офисных комплексов и даже у некоторых жилых домов.

Если публичная жизнь резко ограниченна, то зараженные передают вирус только членам своей семьи. После этого вирусу больше некуда деваться, его движение останавливается. «Именно таким образом распространение эпидемии было поставлено под контроль, — говорит Гэбриэл Ленг, декан медицинского факультета Гонконгского университета, в интервью журналу Science. — Обобщая результаты китайского опыта, можно сказать, что старые добрые ограничительные меры принесли плоды в комбинации с использованием технологии искусственного интеллекта и эффективной работы с большими данными».

На глазах у всего мира тотальный контроль и цифровое проникновение в частную и телесную сферы позволили изменить эпидемиологическую ситуацию в Китае и снизить угрозу для остального мира. Миру — в котором вирус продолжает распространяться — предстоит теперь задуматься, реалистично ли и возможно ли политически применение в благополучных странах Европы и Америки технологий, подобных китайским.

Замерить подверженность страхам в разных странах трудно, но об участившихся случаях ипохондрии и паники пишут, прежде всего, западные газеты: в благополучных обществах люди находят у себя признаки заболевания коронавирусом, сметают с полок самые необходимые продукты, медицинские маски и средства гигиены, опасаются нашествия чужаков и одобрительно следят за закрытием границ от мигрантов. Между тем именно в этих странах и медицинская помощь, и доступ ко всем необходимым продуктам и товарам максимально обеспечены каждому.

Между полюсами

Можно, наверное, выстроить воображаемую кривую, на которой общества будут располагаться в зависимости от глубины залегания первородного страха. Там, где он глубже, люди быстрее начинают нервничать, столкнувшись с забытой биологической основой жизни. Там, где стремление выжить — обычная повседневная забота, люди легче справляются с паникой. В качестве некоторого приближения к такого рода графику можно воспользоваться данными Всемирного исследования ценностей, авторы которого различают ценности выживания на одном полюсе и ценности самовыражения на противоположном. Страны, попавшие на этой карте в группы в центре и справа вверху, — те, откуда раздаются громкие возгласы беспокойства и паники. Но эта громкость вызвана тем, что эти государства не манипулируют статистикой, там много прессы, много активных граждан, у которых есть досуг. В этих странах проблема оказалась ярко освещена, а там, где светло, больше видно.

Про российские данные о заболеваемости нет никакой ясности. В культурном отношении Россия и не там, где гарантии и права, и не там, где построено ужасное и инвазивное государство. Примитивное манипулирование информацией, в том числе статистикой и повесткой дня, остается главной российской политической «технологией». Мы в очередной раз стали свидетелями этому в истории с обнулением президентских сроков. Российскому обществу недоступны ни социальные и правовые гарантии, ни возможность выбирать лидеров в ходе конкурентной борьбы политических сил. Нет в России и такого государства, которое способно обеспечить быструю и эффективную защиту от биологической угрозы ценой гражданской самостоятельности, свободы передвижения, индивидуальной неприкосновенности и даже неприкосновенности тела. Возможно, у граждан России еще будет шанс задуматься о том, какой из «лучших миров» лучше.

Ответ зависит от того, какой страх в России в итоге возобладает — социально-политический или животный. Государству выгоден животный. Конечно, оба могут сосуществовать, но приступы биологического страха будут делать китайский «лучший мир» все притягательнее. Увидим ли мы когда-нибудь поток беженцев, устремляющихся на кораблях от американского побережья к китайскому? Или по сухопутной границе, через реку Амур? Впрочем, не пустят.

Понравился материал? Помоги сайту!