3 апреля 2020Общество
209

«Помогать соседям мы не умеем, надо срочно этому учиться»

Кирилл Медведев поговорил с Сашей Крыленковой, которая придумала и организовала проект «Covidарность» — сеть взаимопомощи во время пандемии

текст: Кирилл Медведев
Detailed_picture 

«Covidарность» — сеть поддержки для тех, кто готов помогать своим соседям. С середины марта сеть набирает обороты и распространяется по стране. Кирилл Медведев поговорил с правозащитницей Сашей Крыленковой, инициировавшей проект. Если вы хотите к нему подключиться, заглядывайте на сайт проекта и в телеграм-канал. А вот здесь вы можете найти бот, помогающий организовать новое или присоединиться к уже существующему локальному сообществу ваших соседей по дому: @covid_tgbot.

— В чем основная задача «Covidарности»?

— У нас общественный, гражданский сервис для волонтеров, мы помогаем людям наладить соседскую взаимопомощь. Найти уже существующие группы или создать свою, организовать чат дома. У нас есть психологическая помощь, в том числе для волонтеров. Мы подготовили разные методички, листовки, которые можно скачать и поклеить в доме. Есть группы, разрабатывающие материалы по отдельным темам: например, о проблемах людей с детьми или домашними животными.

— С чего все началось?

— С моего поста в Фейсбуке. Это просто был такой призыв: давайте подумаем, что можно сделать. Никакой оформленной идеи на тот момент у меня не было. Примерно неделю складывалась группа, и вот уже дней десять как мы работаем.

Честно скажу, многие с трудом пока понимают концепцию соседской взаимопомощи. Кто-то готов повесить объявление или призыв в подъезде, но идея, что соседей можно собрать в чате, выяснить, кому что надо, и начать помогать друг другу, пока не очень принята в России.

Есть две крайности. Одни говорят: давайте мы сделаем координационный центр по району, будем развозить продукты. Я отвечаю: хорошо, но вы будете это делать ровно до строгого карантина. А кто-то, наоборот, создает домовой чат и не понимает, зачем ему взаимодействовать с кем-то вовне. Но наша идея в том, чтобы люди могли общаться с соседними домами, с районами и даже городами.

Понятно, что мы в новой ситуации и все происходит не так быстро, как хотелось бы. Но прогресс есть. По крайней мере, люди стали больше создавать домовые сообщества.

— Кто составляет ядро инициативы и сколько таких людей? В каких городах вы работаете?

— Это человек 50: айтишники, делающие боты и сайты, эксперты, которые пишут методички и делают вебинары, люди, умеющие распространять информацию, психологи... Если изначально это были мои знакомые, то потом стали присоединяться очень разные люди. Кто-то из бизнеса, кто-то с опытом НКО, кто-то участвовал в политических движухах, кто-то вообще без общественного опыта или, например, не слышал про «Московское дело». Я на входе партбилет не спрашиваю, но не удивлюсь, если политические взгляды у многих диаметрально противоположны моим.

«Covidарность» полноценно работает в Москве и Питере, есть точки в других городах — например, в Иркутске. Кто-то начал сам, потом увидел нас и присоединился, кто-то заходит в чат, не понимая совершенно, что делать, и мы объясняем.

А вообще те, кто читает на языках, видели, что происходит в других странах: как волонтеры распространяют листовки, раздают еду бездомным. Так что идея витала в воздухе, мы просто предложили инструмент.

— Вы сравнивали, как работают подобные проекты за границей?

— Да. Разница в том, что на Западе есть традиция объединяться в группы по месту жительства. У них намного более развиты местные сообщества, они вместе обсуждают, какую дорожку и скамейку сделать. Так что их инициативы сегодня опираются на эту культуру, им гораздо проще. В меньшей степени их хватает на бездомных, мигрантов, людей, исключенных из социума. Тут активистам надо собираться специально, чтобы организовать еду для тех же бездомных или добиться их расселения в общежития.

У нас другая ситуация. Как ни странно, проекты помощи уязвимым группам у нас оказались более подготовленными к пандемии. Работает «Ночлежка», раздаются дезинфицирующие средства, есть инициативы, которые работают с семьями с детьми, фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам» сразу развернул горячую линию. Те, кто занимается домашним насилием, были готовы к тому, что у них прибавится работы при карантине. Конечно, мы должны гораздо больше работать с уязвимыми группами, с теми же мигрантами, которые сейчас лишаются работы и не могут уехать домой. И, конечно, эти общественные организации надо усиливать, им надо помогать: у той же «Ночлежки» не хватает рук и ресурсов.

И все-таки для нас, в отличие от заграницы, это более привычная ситуация. При этом у нас могут в огромном доме умирать старики, и им никто не поможет. Помогать именно соседям мы не умеем совсем, надо срочно этому учиться.

© Ника Водвуд

— Чем занимаются при карантине государственные инициативы волонтерской помощи? Пересекаетесь ли вы, возможна ли тут конкуренция?

— Они набирают, с одной стороны, волонтеров в кол-центр, с другой — тех, кто ездит по местам. И я вижу, что эти волонтерские государственные инициативы делают ровно то, что заявляют: ходят по домам, помогают пожилым людям, покупают им лекарства и продукты.

Проблема в том, что их волонтеры ездят во время карантина по городу, как и работники соцслужбы, которым тоже тяжело, они тоже перегружены. Сейчас, кстати, прием волонтеров прекращен. Видимо, потому что надо соблюдать баланс между количеством тех, кто сидит на карантине, и тех, кто передвигается по городу.

Мы не мешаем этим инициативам, они не мешают нам. Просто на любую государственную службу будет меньше нагрузка, если мы будем брать на себя часть работы. К тому же у нас, строго говоря, не волонтерская работа. Это как своей бабушке отнести хлеб. Я просто пишу в чат дома, что пошла в магазин и не надо ли что-то купить. Это другая система.

К тому же госпроекты ориентированы только на одну категорию людей — на пожилых, которым запретили выходить из дома. А в трудные ситуации попадают очень разные люди — у кого-то собака или кот, а хозяина увозят в больницу или запирают на жесткий карантин: тогда надо гулять с псом или искать передержку. Или женщина одна с детьми: выйти в магазин для нее — это целое дело: взять коляску, детей или, наоборот, оставить маленького ребенка дома одного... Это тот сегмент, в котором госинициативы не работают.

Так что почвы для конкуренции или трений я не вижу. Чем мешают любой НКО люди, помогающие соседям? Помогая бездомным в своем дворе, чем я мешаю «Ночлежке»? Да и сейчас не та ситуация, чтобы бодаться, кто помогает круче.

— Но ведь ваши ресурсы наверняка несопоставимы с государственными?

— У нас вообще нет ресурсов, нет управляемой системы. Да, мы знаем, что у нас есть сотни людей по Питеру и Москве, но мы их не пересчитываем, не требуем отчетности. Мы просто даем им инструмент: объясняем, как познакомиться с соседями, как надевать перчатки, как передавать на расстоянии бабушкам продукты, — а дальше все зависит от человека.

— Это не первая твоя активистская и волонтерская кампания. Как меняется состав людей, занимающихся такими проектами?

— Я занималась наблюдением на выборах, защитой политзаключенных. Но единственный опыт, который соотносится с происходящим, — это помощь людям в Крымске во время наводнения. И тут я не вижу разницы. Тогда точно так же люди разных взглядов собрались и что-то делали вместе. Просто это сейчас другой масштаб. Но есть и новое. Существует концепция, хорошо известная в Европе и в Штатах: благополучные люди помогают неблагополучным. На этом построена вся правозащитная и благотворительная деятельность. Но сейчас эта концепция должна уйти: у нас общее неблагополучие, общая беда, и в этом смысле нужно искать иные подходы.

© Ника Водвуд

— Ведет ли участие в таких инициативах к новой политизации?

— Поживем — увидим, но, по-моему, одно с другим никак не связано. Мне не кажется, что такая помощь ведет или не ведет к политизации. Важно, будет ли к ней вести вся ситуация в целом.

— В какой момент ты сама поняла, что с вирусом все серьезно?

— Я впервые в жизни осознала, как работают пресловутые фазы, — и сама прошла через все, включая торг, депрессию и приятие. При этом у всех своя динамика. Ты разговариваешь с людьми и отмечаешь, кто на каком этапе. Вспоминаешь, как ты сама объясняла близким три месяца назад, что это фигня и от гриппа людей умирает больше. И это очень помогает: ты начинаешь без злости и раздражения относиться к тем, кто сейчас в другой стадии. У кого-то иначе устроена психика, они дольше отрицают.

У меня много друзей по всему миру. И я вижу, что реакции одинаковы, хотя основания при этом могут быть самыми разными. Например, у нас мало кто сидел дома, пока не вышли указы Собянина. Но у нас это, скорее, от недоверия к государству. В Германии людей призывали и уговаривали, а они все равно тусовались, пока не был выпущен запрет. Но там это было связано, наоборот, с доверием к государству. Если государство скажет «нельзя», мы не будем. А пока просто уговаривает, ну, значит, ничего особенного. Такая разница, а результат тот же.

— Как ты воспринимаешь запретительные инициативы наших властей?

— У меня нет однозначной позиции. Я, честно говоря, не очень понимаю, на что опираться сегодня. Мы привыкли — на правозащитные подходы, но сейчас они серьезно испытываются на прочность. Мои внутренние убеждения говорят, что у человека должно быть право выбирать, в том числе между собственными жизнью и смертью. Но, когда его решение влияет на других, все становится сложнее. Многие правозащитники говорят: лучше бы у нас ввели режим чрезвычайного положения, тогда все было бы законно. На этой платформе я стоять тоже не могу. Меня режим ЧП пугает своей силовой составляющей. У нас гибридная ситуация: вроде есть запреты, но вроде бы они незаконны. Бороться за их законность значит бороться за их ужесточение, а это противоречит моим принципам. Но и говорить «пусть будет незаконно» тоже вроде противоречит…

Сейчас под ударом любые привычные алгоритмы. Порицать незаконность? Порицать принуждение? Но, например, мы же считаем, что предохраняться, если ты болен ВИЧ, — это нормально? Мы не считаем это принуждением? А если ты можешь заразить других вирусом, то насколько принудителен карантин? Сложный вопрос. Эти границы мы сейчас аккуратно нащупываем вместе: границу личного выбора, границу между ответственностью друг за друга и за себя. Такой вызов нам предложила природа. Но, и наблюдая за этими процессами, и находясь внутри них, я просто пытаюсь делать по максимуму.

— Каким, по-твоему, может выйти общество из карантина?

— История с карантином — это развилка, перед нами несколько путей. Где-то уже просыпается ненависть, некоторые говорят: «Москвичи привезли нам вирус» или «Вот шляются по Европам, возвращаются с заразой». С другой стороны, есть настрой на взаимопомощь. С третьей стороны, дикий страх перед обнищанием, страх, которого меньше в Европе и даже в Штатах. Ведь у нас в этом плане совсем не на что рассчитывать.

Важен вопрос привилегий. Оказывается, вне зависимости от того, какой ты крутой и сколько денег заработал, ты можешь оказаться в общем больничном коридоре. А если так, есть два пути. Ты можешь драться за свои привилегии. А можешь признать: у тебя они есть, но в критические моменты не помогают. И поэтому имеет смысл вкладываться в общее дело. Если у тебя сегодня есть работа, почему бы не помочь тому, у кого ее уже нет? Все эти дороги для нас открыты. Сейчас момент, когда мы можем многое понять и повернуть все в правильную сторону: поддержки и взаимопомощи. Хочется внести свой маленький вклад, увеличить вероятность такого выбора.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Дни локальной жизниМолодая Россия
Дни локальной жизни 

«Говорят, что трех девушек из бара, забравшихся по старой памяти на стойку, наказали принудительными курсами Школы материнства». Рассказ Артема Сошникова

31 января 20221581
На кораблеМолодая Россия
На корабле 

«Ходят слухи, что в Центре генетики и биоинженерии грибов выращивают грибы размером с трехэтажные дома». Текст Дианы Турмасовой

27 января 20221611