С правом переписки

Жалко не себя, а мир. Как он стоит без нас пустой, в абсолютной растерянности. Хотя пишут, что миру как раз нормально: индийские обезьяны и великобританские козлы возвращаются в города из резерваций. Строго говоря, они возвращаются в природу, а я не о ней. Я о том мире, который нажит посильным человеческим трудом и обжит, — он осиротел.

* * *

Москва, 2020 год, 1 апреля. День дураков. Несешь впереди себя со всей наглядностью мусорный мешок — как алиби или мультипаспорт — и жадно всматриваешься в пейзаж. Кто здесь, кроме меня? Бытовая женщина с мультипаспортом другого образца — продовольственного — идет из магазина без средств защиты (в широком смысле без: голые ноги, летние тапки). Дворник без мультипаспорта, но со средствами — метет пыль или снег. Беглый школьник скачет у подножия многоэтажки — ни документов, ни брони.

На самом деле я подробно обдумываю даже не эту случайную выборку прохожих, а свою новую оптику и новые пугающе сильные чувства, которые вдруг испытала по такому левому поводу — до помойки дойти. Ничего удивительного: это же было путешествие, дефицит, десерт. Что-то неважно что, но вне периметра.

Периметр — жаргон из «Дома-2». Я вспоминала на днях старорусское реалити-шоу, прадедушку всех «Домов». Называлось «За стеклом». Его герои — как будто бы более родные наши братья во карантине, потому что тоже жили на хате, не в поместье на Истре. С другой стороны, герои «Дома-2» отправлялись в заведомо более длительную самоизоляцию, счет шел на месяцы. На самом деле не братья нам ни те, ни другие — они сами захотели уйти за стекло, а мы нет.

* * *

Мы, конечно, ушли не в «Дом-2», а в странный холостой декрет, когда ты привязан к базе и не вполне себе принадлежишь, но никакая новая жизнь из этого говения не подрастает. Помимо цели и смысла у нормального, неметафорического декрета есть понятные временные границы. В отсутствие границ мы неметафорически сатанеем.

Установка быть молодцом несмотря ни на что велит инвестировать опустевшее время в саморазвитие. Корми себя хотя бы теорией, если не можешь практику. Но теория не лезет, потому что насильно не будешь ни мил, ни сыт, ни счастлив. Окошечки зумов не сегодня завтра горлом пойдут, а ведь это еще только начало заместительной терапии.

Когда 30 марта ввели режим принудительной самоизоляции и запахло QR-кодами, многие из тех, кто заранее изолировался по доброй воле, напряглись. Халатные тут же обвинили осознанных в непоследовательности. Вы же сами, сучки, хотели жесткого карантина — держите, ликуйте. Но сучки последовательны, потому что есть разница: ты сам решил не шляться среди людей или тебя решили выпускать на выброс мусора по запросу. Грубо говоря, между твоим домом и улицей возникла граница, и нужно подавать на визу, причем однократную, на каждый выход.

* * *

Трагедия в том, что опасностей и, соответственно, безопасностей много разных и ты не можешь просто взять и занять единственную неуязвимую сторону. Пугает не настоящее (оно не пугает, а бесит), пугает будущее. Пугает, что в будущем — плюс-минус похожее. Что у нас возьмут в долг и не вернут.

Ради безопасности теряешь часть свободы и все равно неспокоен, потому что когда тебя контролируют — это по умолчанию небезопасно (и унизительно).

Унизителен не сам по себе контроль, а недоверие, с которым он связан. Тебе не доверяют, и тебя как бы вынуждены проверять. Хотя вроде бы все оправданно. Народ неблагонадежен и инфантилен. Провинились шальные шашлычники, а наказан весь класс. Нас ведь действительно отбросило в класс, в пятый «б», я не знаю. В несовершеннолетие и недееспособность, в систему типа школьной или армейской. В беспомощном и подконтрольном «мы» есть и свои коллективные радости: например, если весь класс получил двойки, это не так обидно, как если двойка только у тебя. Ты не единственный двоечник, никто не круче, никому не лучше, все претерпевают общее. И, наверное, все самое важное в мире теперь будет происходить глобально только со всем классом. Единение (хотя бы в горе) нам обеспечено.

Правда, помимо общемировых есть и национальные особенности воспитания граждан. QR-коды в Москве не сбылись, зато над российским классом нависли уже новые полезные для здоровья угрозы: говорят, нам скоро нечего будет пить и курить. О том, что нам и есть будет тоже нечего, не говорят.

* * *

Неприятно укачивает от заголовков типа «После коронавируса мир никогда не будет прежним». Обычно тексты, названные так, — заздравные. Типа покутили — и хватит, пора поститься. Пост консюмеристский (шмотки, техника, деликатесы) меня не смущает, я в этом смысле никогда и не жадничала. Но безграничная свобода перемещений по городу, стране и миру — не прихоть, а смыслообразующее условие моей жизни. Я часто езжу (и я намеренно-принципиально-суеверно не пишу «ездила»), и, хотя это естественное состояние, оно не привычное, то есть оно даже за многие годы не вошло в привычку. Возможность взять и прилететь в другое место, в другой народ и язык каждый раз проживается как чудо и счастье. Каждый раз — чувство благодарности, когда идешь к выходу из аэропорта на новой земле: спасибо, что так можно! Ущипните меня.

И вот меня, кажется, ущипнули.

Многие, кстати, даже и не начинали кутить. Летать, наряжаться, питаться. По степени несправедливости нынешние укоры обществу насчет перепотребления напоминают риторику прощания с «тучными нулевыми» и призывы сбросить по случаю жирок. Эти призывы что тогда, что сейчас относятся к ничтожному в масштабах планеты сегменту «средний класс плюс». Я помню, с каким искренним недоумением я в тот прошлый раз читала о мифической тучности, от которой, оказывается, разбухли незнакомые мне успешные соотечественники. Все мое окружение жило по-студенчески стройно. Не только студенты.

* * *

Говорят, чтобы не сойти с ума, человеку надо хотя бы раз в день с кем-то обниматься. Запросы у всех разные — кому-то и не раз, кому-то и не в день, пореже, — но в целом идея справедливая. Значит, если карантин застал тебя живущим не сольно, а с человеком — это привилегия. Есть к кому припасть. Есть шанс вступать в нецифровой контакт — регулярно. С другой стороны, нет шанса регулярно бывать самому, одному, без контактов хоть каких. Запереться в отдельной комнате или в туалете — не считается.

Несколько лет назад знакомый многодетный отец построил себе гипсокартонную будку в однушке, чтобы работать. И вот он работал, а дети скреблись в ненадежные стенки. Это тоже не считается.

Двадцать лет назад я, маленькая, жила (мирно, не драматично) с мамой и бабушкой в двушке и тусила часами в ванной не ради работы, а чтобы никто не вторгся. Бабушка скреблась, подозревая меня в онанизме. Каждый бабушкин скребок напоминал мне, невинной, не онанирующей, о том, что это не считается.

Сегодня человек (я восхитилась, когда узнала: вот это находчивость!) просто берет на час машину в каршеринге, чтобы тупо посидеть в ней одному. Такое уже можно засчитать как уединение, но — аварийное, компромиссное.

* * *

В теории легче выживать тем, чья жизнь и без карантина была сфокусирована на доме, то есть — относительно герметична (при условии, что всем было в том доме хорошо). Или, например, ты в мирное время поселился в таежной коммуне — и последствия новых правил для тебя неощутимы. Но если все-таки не идейно в тайге, а банально в городе или пригороде — не легче никому. Никакому составу участников.

Если вас отрезало от мира короной вдвоем, это тяжело. Парная система сложная, потому что симметричная. Только ты и я в ковчеге. Как-то раз я хотела и боялась поехать в долгий отпуск с мамой (мама хотела и не боялась). Приятель посоветовал: возьмите третьего, и все само собой распределится получше. Появятся комбинации, прелесть чередования, круговорот людей. Три человека — минимум для круговорота.

Но круговорот на воле — не то же самое, что в замкнутом пространстве. Чем вас больше в загончике, тем меньше приходится на каждого метров, кислорода, тишины.

Если рок замуровал тебя по месту жительства в одиночку, это тоже так себе развлечение. Ты, например, вовсе не отшельник, и в твоей жизни было полно людей, просто за пределами квартиры. Или ты пребывал в активном романтическом поиске, а тут полетела вся инфраструктура тиндеров и просто случайных знакомств.

Верю, что карантин форсировал развитие или смерть чьих-нибудь отношений: «встречающиеся» поспешили съехаться, а «сожительствующие» — отселиться.

Мы все попались. Поддавки закончились, ты один на один со своими одиночеством, парностью или детностью. Посмотри в глаза своему выбору. Но никто не выбирал себе ничего навсегда, безальтернативно и без нейтральных вод. Все выбирали, исходя из свободы как минимум пройтись, когда стало тошно от своих пусть даже любимых.

В русском сериале «Эпидемия» по мотивам книги «Вонгозеро» герой спасает бывшую жену и их общего ребенка плюс настоящую жену и ее ребенка. Больная тема по нынешним временам: что, если не все твои близкие живут с тобой? Что, если всем твоим близким жить вместе невозможно? Что, если в мирное время тебе еще удавалось сохранять все противоречивые свои связи (например, с родителями), а в режиме ЧС ты должен ясно выбрать, с кем ты контактно существуешь, а кому бесконтактно помогаешь?

* * *

У меня плохая читательская память, я могу по новой с нуля даже самые главные книги, и, может быть, я сейчас перевру «Сто лет одиночества», прочитанные кучу лет назад, но! Там вроде бы был такой момент. Очередной, может быть, Аурелиано имел очередную любовь на стороне, и всем это было ясно, включая законную жену. Все терпели, страдали, а однажды герой умер, и жена превратилась в исключительную правообладательницу. А та вторая женщина (забыла имя, точно не Ремедиос) пришла к правообладательнице с ботинками умершего и с мольбой: вот его любимая обувь, давай в ней и хоронить, пожалуйста. Ей отказали. Это была маленькая месть, довольно бессмысленная для всех, кроме самой мстящей и, может, немножко того мертвого. Но — мораль!

Живешь ты сложно и повсюду, а умираешь просто и в одной точке пространства-времени, и твои проводы организует конкретный душеприказчик. Мы пока не умерли, но уже расселились по легитимным норам. Приплыли в порт приписки. Заняли места согласно купленным билетам, и пересаживаться запрещено, как в лоукостере.

Казалось бы, карантин — благой повод зачистить жизнь от излишеств, отделить главное от неглавного, лукавое от нелукавого. Но жизнь в принципе стихийна и избыточна, крыша всегда немножечко едет, и черт его знает, что главное. Главное регулярно меняется.

Если главное не меняется и ты не можешь его перевыбирать — это мертвая реальность. К мертвой политической реальности все уже привыкли, отрываясь хотя бы в личной жизни. Теперь за нашей личной жизнью пришел вирус. Жизнь в биологическом смысле он забирает у некоторых, эту — почти у всех.

Понравился материал? Помоги сайту!