17 марта 2014Общество
625

Консервативная революция. Смысл Крыма

Александр Морозов о том, что аннексия Крыма предъявила нам нового Путина. Который совсем уже не «Пелевин»

текст: Александр Морозов
Detailed_picture© Александр Петросян/Коммерсантъ
1.

Украинский кризис окончательно перешел в новую фазу. Крымский референдум состоялся. Теперь надо понять: в каком пространстве мы находимся? В первую очередь, надо сказать, что это война, а не торг. В России до недавнего времени можно было прочесть интерпретацию в духе «политики интересов», то есть что Путин поднимает ставки, чтобы занять «выгодную переговорную позицию» для получения каких-то бонусов в дальнейшем. Но это было бы так, если бы Кремль угрожал референдумом, а не проводил его. Теперь уже не имеет значения, будет ли Путин на основании этого референдума включать Крым в состав РФ или нет. Очевидно, что, с точки зрения всех старых путинских партнеров — глав стран-лидеров, своей риторикой и политическими решениями Кремль между 25 февраля и 16 марта полностью вышел «за флажки».

Имеется три объяснения происходящего, широко распространенных в российских медиа и сетях.

Первое сводится к тому, что жесткое вмешательство в украинский кризис с самого начала ставило себе целью захват Крыма. Это «месть за Косово». Эта интерпретация предполагает, что, захватив Крым, Путин удовлетворится сделанным, поскольку, с его точки зрения, некий баланс уважения, попранный в конце 90-х, будет восстановлен. Этот его шаг будет признан в конце концов как «симметричный ответ», а жизнь пойдет дальше, и все линии сотрудничества с глобальными центрами для России сохранятся. Уровень сотрудничества вернется к докризисному. Эта интерпретация не предполагает того, что Путин решил начать холодную или горячую войну с Западом, США и всем остальным миром. Речь идет исключительно об акте мести и восстановлении status quo. Смыслом захвата Крыма, с точки зрения Кремля, является как раз послание Обаме буквально в тех словах, которые он сам произнес недавно: «Все имеет цену». Иначе говоря, Владимир Путин, видимо, считает, что он не начинает никакого «нового процесса», а просто взыскивает «цену за Косово».

Вторая интерпретация строится вокруг того, что «украинская стратегия» Кремля — это сознательное стремление начать новую войну с Западом. А Крым лишь casus belli. Целью является не месть за Косово, а намерение если не разрушить, то подвергнуть ревизии всю сложившуюся мировую политическую архитектуру. То есть окончательно пересмотреть и итоги Второй мировой войны, и итоги 1991 года, и роль и место международных организаций. Короче говоря, начать новую эпоху. В таком духе написана статья известного внешнеполитического обозревателя Федора Лукьянова в день крымского референдума.

Революция — это просто выход из пространства «процедурной демократии», из регулярности. И создание ситуации неопределенности.

Третью интерпретацию представил Глеб Павловский. Он считает, что участие Путина в украинском кризисе — это лишь повод для изменения собственной системы власти. Путин, воспользовавшись кризисом в Киеве, затеял что-то вроде встречной «превентивной революции» в России. Павловский предполагает, что целью является не разгром оппозиции (она и так уже была подавлена в 2013 году), а подготовка к какой-то крупной внутриэлитной бойне. В этой интерпретации вопрос сводится к тому, на кого именно Путин собирается натравить толпы «хунвейбинов», мобилизованные его акцией в Крыму. В какую сторону должна пойти «ударная волна», ударившись о стену воображаемой «священной войны с Западом»? Кто именно должен оказаться «предателем Родины» и «врагом государства»?

Павловский использует слово «революция» не в старом марксистском смысле, а в ином. Революция — это просто выход из пространства «процедурной демократии», из регулярности. И создание ситуации неопределенности. Надо напомнить, что в Европе 30-х гг. ХХ века многие лидеры играли в «непрерывную революцию без плана». Нельзя забывать, что гитлеризм лишь на очень поздней стадии имел конкретный план «окончательного решения всех вопросов». На длинной ранней стадии это была лишь рискованная игра в непрерывное обострение. В присвоение себе права быть инициатором неопределенностей без ясного представления о том, чем эта игра может закончиться.

Очевидно, что никакого плана «новой мировой архитектуры» у Путина сейчас нет. Он будет либо вырисовываться, либо нет — по мере движения самой революции. Крым является просто ясным первым свидетельством — возможно все.

К примеру, может ли Кремль придвинуть войска к границе со странами Балтии и потребовать вывода оттуда подразделений НАТО? Или: может ли Кремль организовать движение за присоединение русинов к России? Теперь ничто не удерживает от любого шага. Шаг теперь определяется не регулярной политической рациональностью, а революционной. Если можно в щель всунуть сапог, то потом можно попытаться отжать и всю дверь.

2.

Кремль быстро, за несколько недель участия в украинском кризисе, окончательно и уже официально переинтерпретировал 1991 год. Теперь это уже не «демократическая революция», не освобождение от коммунизма, не выход России в свободный мир. А исключительно «геополитическое поражение». За которым должен последовать реванш.

Иначе говоря, создание «ситуации неопределенности» имеет не план, а цель. И эта цель — реванш.

Реванш не может обслуживаться силами регулярного политического дискурса. Он опирается на политический миф.

Ранее, весь период до 2012 года, путинский политический курс описывался через два понятия: «капитализация» и «суверенитет». Это была вполне традиционная политическая логика, понятная и Западу. Россия недокапитализована. И Кремль занимается капитализацией — и своих компаний, и своей экономики в целом, вводя ее в мировой контекст по различным глобальным показателям; занимается развитием своих северных и южных потоков. И проводит традиционную политику в отношении собственного суверенитета.

«Крым» означает, что Кремль полностью переходит к другой политике. Теперь он готов жертвовать капитализацией — идти под санкции, рвать схемы сырьевого сотрудничества, рисковать арестами счетов. Равным образом Крым означает и отказ от старой — консервативной — концепции «суверенитета». Она меняется на революционную. Точнее говоря, капитализация и суверенитет обмениваются на создание ситуации неопределенного будущего и политику реванша.

Реванш не может обслуживаться силами регулярного политического дискурса. У него другая рациональность. Он опирается на политический миф. Понятия выгоды, торга, обмена, сотрудничества, институциональности, традиционной «политики интересов» — вообще весь дискурс realpolitik уступает место риску, героизму, героизированному суициду и — как написал один из идейных поборников этой «революции» М. Ремизов — «фатуму». Любые жертвы и даже конечная катастрофа не убеждают инициаторов такой политики в ее абсурдности. Наоборот: если «Россия — это не проект, а судьба» (В. Путин), то судьбу надо принимать, даже уже и перед самоубийством в бункере. Противники войны в эти дни в Москве проводят митинги. В сетях предпринимаются попытки выставить рациональные возражения против политического мифа. Одно из распространенных: «Неужели вы хотите, чтобы ваши дети были мобилизованы на войну?» И мы видим, как эта аргументация не имеет никакого действия. Инфицированные политическом мифом просто не видят никаких иных вариантов будущего, кроме успеха. «Крым — наш!»

3.

В нулевые годы Кремль определил идентичность для РФ — «региональная держава» (вариант: «энергетическая держава»). Это была понятная заявка для всех партнеров. После мая 2012 года Кремль начал наращивать консервативную моральную риторику, и возникло впечатление, что он взял курс на создание какого-то аналога «консервативного Коминтерна», то есть собирается тратить средства на укрепление мирового имиджа Путина в качестве воображаемого лидера сторонников традиционных ценностей. Это воспринималось как «медиапроект». То есть как элемент политического постмодернизма: развитие риторики и образной системы вне связи с политическим действием. Казалось, что риторика и политическое действие никогда не зацепятся шестеренками. Риторика будет работать на имидж, а realpolitik будет продолжаться в рамках сотрудничества и норм глобальной безопасности.

И вот оказалось, что мы ошибались: примерно за год — от «антисиротского закона» (декабрь 2012-го) до аннексии Крыма (март 2014-го) — произошли стремительные изменения. Это уже не постмодернизм. А реальный конфликт. Ведь шестеренки риторики сцепились с реальностью, и получился Крым.

4.

Хотя многие теперь будут, оглядываясь назад, говорить, что Путин был «с первого дня таков» и все было ясно с взрывов домов в 1999 году (и такое переосмысление теперь будет обоснованным), — все же в конце февраля — начале марта 2014 года, я думаю, мы стали свидетелями (и заложниками) процесса перерождения. Путин превратился не просто в игрока с высокими ставками, а в политика другого типа, нежели он был ранее. Теперь это «перманентный революционер», бросающий все свои ресурсы в создание ситуации неопределенности, непредсказуемости. Одновременно мы — свидетели перерождения российского общества. Оно не выдержало напряжения постсоветского 25-летия. В отличие от других народов бывшего СССР, российское общество «перегрелось» и не справилось с обустройством себя самого в новом мире. Мы — свидетели наивной радости значительной части этого общества при «взятии Крыма». Как только Кремль начал игру в поддержку ресентимента и реваншизма, выяснилось, что значительная часть образованного класса, middle class с достаточно высоким уровнем жизни, поражена жаждой реванша с такой же безотчетностью, как подростки-фанаты.

Переродилось и само политическое пространство. До 2012 года в России были левые, правые и центр. Хотя центр был аморфный и состоял из смеси бюрократов из «Единой России», «технических либералов» (условный Кудрин) и «технических консерваторов» (условный Якунин), «технических социалистов» (условный Миронов), в ответ на протест-2012 Путин полностью разрушил конфигурацию политического центра. И в освободившееся пространство хлынула «мизулина». Этому соответствовала и мутация всей системы СМИ. Грубо говоря, теперь в политическом центре не старый «Коммерсантъ», а новые «Известия». Нынешний «политический центр» единогласно проголосовал не просто за аннексию Крыма, а в поддержку перерождения Путина из умеренного автократа в совершенно новую фигуру. Во главе РФ теперь находится «консервативный революционер» — реваншистский игрок, готовый пожертвовать любыми старыми статусами Российской Федерации ради создания угрозы для всей конструкции мира, который сложился в результате ХХ века. Теперь в российском политическом центре больше нет вменяемых людей. Он заполнен сторонниками мировой «консервативной революции». Лидерами этого нового центра становятся журналист Д. Киселев и писатель Э. Лимонов. Остатки старого центра торопятся прокричать: «Да, смерть!» — как это делают лидеры старых парламентских фракций (С. Миронов) или ранее вполне безобидные деятели культуры. Весь этот культурный и политический истеблишмент, как выяснилось, готов броситься в бездну. Готов участвовать в создании опасной исторической ситуации.

Федор Лукьянов в своем тексте пробует привести нас к мысли, что Путин решил «играть в Горбачева», то есть вернуться к 1989 году и переиграть ситуацию распада двухблокового мира. Это не так. Так это было бы, если бы Путин продолжал свои усилия по созданию Таможенного и Евразийского союзов в политическом взаимодействии со всеми мировыми игроками. В том же стиле, в каком он, например, пробивал в нулевые годы Северный и Южный потоки, доказывая на переговорах своим соседям-партнерам, что они должны восприниматься в контексте рациональных «интересов России».

Но аншлюс Крыма показывает, что это вовсе не «игра в Горбачева». Это игра в «Гитлер-Сталин». Это игра в силовую политику 30-х годов ХХ века. И надо понимать, что это уже не «Пелевин», то есть не политика постмодернистской риторики, которая раздражает, вызывает смех, производит впечатление фарса, но при этом не имеет отношения к реальным изменениям и той цене, которую надо платить.

За революцию — не важно, левая она или правая — надо платить высокую цену. «Консервативная революция» дорого стоит. Эту цену придется платить вовсе не потому, что Путин поссорился с конкретным президентом США или канцлером Германии. А просто потому, что сумасшествие само по себе дорого стоит. У него очень высокая цена. Ее платят все сословия, все семьи — и те, кто радовался наступлению «консервативной революции», и те, кто был против.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Дни локальной жизниМолодая Россия
Дни локальной жизни 

«Говорят, что трех девушек из бара, забравшихся по старой памяти на стойку, наказали принудительными курсами Школы материнства». Рассказ Артема Сошникова

31 января 20221858
На кораблеМолодая Россия
На корабле 

«Ходят слухи, что в Центре генетики и биоинженерии грибов выращивают грибы размером с трехэтажные дома». Текст Дианы Турмасовой

27 января 20221976