«Хочется всех поименно назвать, но…»

Роскомнадзор писал нам всего пару раз. В первом случае мы решили ничего не делать и подождать, что же будет, — спустя две недели голос чиновника в трубке посоветовал нам «поступить по-человечески» и удалить из перечня «жертв политических репрессий» 90-летнего ветерана войны, которому «стыдно и плохо» оттого, что его имя занесено в этот список. На замечание, что стыдиться тут нечего, голос посетовал, что «деду ничего не объяснишь» и «проще удалить». Мы сохранили себе эту запись в бэкапе, однако саму страницу удалили. Точно так же поступили и во второй раз — с чьей-то депортированной мамой.

* * *

Я — один из редакторов в «Открытом списке» жертв политических репрессий, базе данных на три с лишним миллиона человек, построенной по принципу Википедии. Кто угодно может добавить новые записи, поправить уже существующие или прикрепить к ним фотографии и документы. Уже впоследствии их просматривают редакторы — списываются с авторами новых страниц, запрашивают у них материалы и подтверждение правок, получают новую информацию.

Список этот формировался непросто: десятилетиями исследователи и активисты, главным образом связанные с разными отделениями общества «Мемориал»*, собирали его из архивных документов, справок прокуратуры, сводили воедино материалы множества Книг памяти. По самым общим прикидкам, эти три миллиона двести тысяч — разве что четверть от списка людей, которые по закону должны считаться жертвами государственного политического террора. Это только закон, он далек от совершенства — туда можно было бы добавить людей, арестованных за «хищение соцсобственности» («закон о колосках»), туда не попадают жертвы рукотворного голода 1930-х, депортированные народы, очень мало посчитаны и учтены жертвы красного террора начала 1920-х или попавшие в лагеря «прогульщики», опоздавшие на работу в конце 1930-х (и это далеко не все исключения).

Составляя изначальные списки, «Мемориал» старался держаться закона 1991 года — в списках учитывались, прежде всего, люди, реабилитированные государством, хотя и порядок этой реабилитации, и ее ход юридически хромали на обе ноги. В 1950-е Варлама Шаламова не могли реабилитировать по одной из статей как «троцкиста», то есть «настоящего врага» государственной власти. Уже в 1980-е аргументация зачастую переворачивалась: а не являются ли героями, в первую очередь, те, кто действительно как-то пытался ей противостоять? Тогда Шаламова впервые стали легально издавать в СССР. И все же окончательно его реабилитировали только в начале 2000-х.

Не меньше, чем на закон о реабилитации, сам список репрессированных опирался на моральный авторитет «Мемориала». Если государство одной рукой реабилитировало, а другой — продолжало аресты (так было и в перестройку, не говоря уже о 2000-х и далее), то «Мемориал» продолжал следить за руками и в прошлом, и в настоящем. Правозащита и борьба за гражданские права обеспечивали мемориальскому списку репрессированных связь с современностью.

«Открытый список» не образовывался в перестроечных клубах, не рождался на митингах Тельмана Гдляна. Сайт был запущен в 2016 году с идеей нового технологического решения — открыть базу данных для «народного редактирования». Но одновременно и для социального проекта, для попытки опытным путем проверить, каковы границы современного понятия «жертвы государственного террора», что бы это ни значило.

«Проект совести». Жертвы — мы все

К моменту начала работы «Открытого списка» уже существовал альтернативный «Мемориалу» сайт с народным сбором информации о жертвах репрессий. Он назывался «Бессмертный барак», его главная страница недвусмысленно называла свою миссию «проектом совести» (одновременно амбициозный и трагикомический панчлайн).

В интервью главный редактор «Бессмертного барака» Андрей Шалаев рассказывал, что, собственно, жертвами советского политического террора считает всех трагически погибших советских граждан, не исключая Второй мировой, Афганистана и Чечни.

Следы широкого «барачного» подхода к вопросу о жертвах проявлялись и в правках «Открытого списка». Каждый год, как по расписанию, в начале мая на сайте появляются десятки новых страниц — родственники добавляют записи о погибших в войну членах своей семьи. Лишь в части случаев это ошибка или недосмотр. Погибшие в 1939–1945 годах — для многих тоже жертвы государственной политики, а сама война, пользуясь термином историка Дины Хапаевой, — «заградительный миф», закрывающий собой предшествующие и последующие репрессии. Все страницы погибших фронтовиков мы удаляем. Хорошо это или плохо — не знаю.

«Бессмертный барак» быстро рос во «ВКонтакте» и Фейсбуке, используя culture jamming, уцепившись за популярность хэштега «Бессмертный полк». Однако в скором времени ситуация стабилизировалась — соцсети «Барака» наполнились копипастом старых мемориальских текстов, а сам сайт — конвенциональными «жертвами репрессий» по тому же самому перестроечному закону о реабилитации.

Страницы в «Бессмертном бараке» были закрыты для внешнего редактирования. Для новых историй от пользователей ввели хэштег «#ПамятьКричи» и термидорианский рекламный слоган «Назовем имена всех палачей!»

«Воры, убийцы, фашисты» — и другие жертвы режима

Недавно, в 2020 году, у «Открытого списка» появилась небольшая фан-группировка во «ВКонтакте». В этой группе около 2000 человек (правда, самая поверхностная проверка показывает, что большинство аккаунтов купленные — реальных людей всего несколько десятков). Их миссия — дискредитировать списки жертв поиском в них «настоящих» преступников: воров, убийц, военных коллаборационистов и прочих «фашистов» (удобный зонтичный термин, пустое множество).

Группа сразу же разделилась на две части. Одна половина регулярно добавляет на сайт новые страницы, создавая их примерно по такому шаблону.

Это «Бессмертный барак» наоборот: все, кого вы считаете пострадавшими, на самом деле преступники. Страницами с «членом СС» или «бойцом УПА» подтверждается старый тезис о том, что «либералы в этой стране кого угодно сделают жертвой репрессий». Список размывается и дискредитируется. Вы никогда не сможете оплакивать вашего прадедушку со спокойной совестью, если на соседней с ним странице прячется Адольф Гитлер.

Вторая половина проводит интеллектуально более сложную работу, отыскивая среди миллионов записей те, в которых обвинение звучит особенно вызывающе. Как можно реабилитировать человека, который в 1930-е рисовал на холодильной установке свастику?

Или, по словам односельчан, «поселил немцев у себя дома», когда они оккупировали его деревню? А того, кто провел в заключении, допустим, неделю, а затем был отпущен, так как политическое обвинение не подтвердилось? Вывод ничем не отличается от предыдущего — «с такими жертвами и враги не нужны».

Причем официальный факт реабилитации, то есть пересмотра дела, признания обвинения незаконным, не играет здесь никакой роли: «знаем мы, как тогда реабилитировали». Классическая шутка с двойным отрицанием: если так ужасно реабилитировали, то почему же обвиняли справедливо? «Жизнь невыносима, полна страданий и несправедливости, а еще — ужасно короткая».

Фрики, гоблины, самопровозглашенные жертвы

Отдельная небольшая категория записей, создающихся в «Открытом списке», — фланирующие интернет-аутсайдеры, авторы страниц о самих себе, о персонажах Толкина или о Лайме Вайкуле. Это далеко не только тролли и горные короли. Очевидно, у многих вызывает внутреннее чувство протеста сама идея внутренней редактуры такого списка, невозможность к нему свободно примкнуть. Если даже перепись населения России предлагает право на самоопределение, почему «эльфам» не место в списке жертв? Закономерный ответ — наверное, потому, что такой список не слишком много скажет нам непосредственно о причинах и характере советского политического террора. Разве что в метафорическом смысле?

К сожалению, недостаток рабочих рук и антропологического воображения мешает нам взяться за отдельную работу по учету и анализу таких страниц — как правило, они удаляются спустя несколько минут или часов после своего создания, по аналогии с хулиганскими правками в Википедии. Однако и это, очевидно, энциклопедия русской жизни — в одной из самых неприкрытых ее форм: там и эгоманьяки, и юродивые, и действительные «сидельцы» — из советских и постсоветских тюрем и лагерей.

Такие десятками приходили в «Мемориал» и до сих пор иногда приходят (хотя сейчас уже, конечно, гораздо реже). Лет десять назад они регулярно брали микрофон на публичных лекциях и вместо вопроса пускались в стендап, читали монологи, били себя в грудь, демонстрировали татуировки и вставные зубы, призывая всех «слушать». Пережить их КАПСЛОК НА СТРАНИЦАХ «ОТКРЫТОГО СПИСКА» все же, как правило, гораздо проще, чем живой перформанс.

* * *

Когда-то осознанной политикой «Мемориала» было не оставлять мертвым хоронить своих мертвецов. Осмыслением репрессий и учетом жертв должны были заниматься не только и не столько сами репрессированные и их семьи, сколько историки, архивисты, социологи. Возвращать мертвых обратно в Википедию «Открытого списка» могут все, но оставшиеся при деле живые редакторы, такие, как я, призваны просеивать правки и регулировать движение душ в книге Страшного суда. Это странная, парадоксальная работа. Понятия не имею, что должны делать в таких случаях нравственные люди — может быть, писать текст на Кольту?

На титульном листе каждой второй бумажной Книги памяти жертв репрессий цитируют Анну Ахматову: «Хочется всех поименно назвать, но…» Но что? Список остается непроясненным, закон — неполноценным, а открытая возможность добавлять новые имена часто может размыть саму суть списка. Но, возможно, у нас остается только это — имя человека, чья-то внутренняя потребность внести это имя в список. Для всего остального существует Роскомнадзор.

*4 октября 2016 года Минюст РФ внес Международный Мемориал в реестр «некоммерческих организаций, выполняющих функцию иностранного агента»

Понравился материал? Помоги сайту!