О тайной рецептуре «шведского чуда»

Томас Бьоркман — шведский писатель, финансист и социальный предприниматель, живущий сейчас на две страны — Швецию и Великобританию, — вместе с датским философом Лене Андерсен написал в 2017 году книгу «Скандинавский секрет» («The Nordic Secret»). Книга посвящена тому, как скандинавские страны в ХХ веке неожиданно для многих стали синонимом процветания, развитой демократии и прочных институциональных структур.

Андерсен и Бьоркман возвращаются в ХIX век, к комплексу образовательных идей, известных под термином Bildung, и объясняют, что в основе «шведского чуда» лежит организованная работа людей над самими собой, воплощенная в форме народных университетов. О том, как эти идеи пришли в Швецию и как они изнутри изменили страну, с Бьоркманом поговорил Сергей Машуков.

Текст продолжает совместный проект COLTA.RU с официальным сайтом Швеции на русском языке Ru.Sweden.Se — «Например, Швеция».

— Один из главных парадоксов, о которых вы пишете в вашей с Лене Андерсен книге, — это история невероятного рывка, сделанного скандинавскими странами на рубеже XIX–XX веков. В XIX веке это бедные аграрные общества. Но уже в XX веке Швеция, Дания, Норвегия становятся известны как страны с высоким уровнем жизни, стабильностью и сильными демократическими институтами. Как так получилось?

— Прежде всего, нужно оговориться. Книга «Скандинавский секрет» была написана моей коллегой и другом — философом Лене Андерсен. Я должен отдать должное Лене, потому что она сделала для этой книги гораздо больше, чем я.

Действительно, к концу XIX столетия все скандинавские страны были бедными аграрными странами без демократии. Люди голодали — в последние десятилетия XIX века почти 30% шведов эмигрировали из-за плохих условий жизни, преимущественно в США. Но уже через несколько поколений, даже еще до Второй мировой войны, все скандинавские страны оказались в числе богатейших государств со стабильными индустриальными демократиями, где население было довольно жизнью. У этого рывка есть много причин, и многие пытались объяснить его из разных перспектив. Однако одна причина, и притом очень важная, оказалась забытой. Она была связана с тем, что скандинавским странам повезло с проницательными политиками и интеллектуалами, которые распознали грядущие перемены в мире. Они знали, что во времена быстрых общественных изменений естественным для людей становится обращение к внешним авторитетам, к догматической религии или авторитарным лидерам. Но эти политики не хотели быть лидерами авторитарного типа. Напротив, они были одержимы мыслью, как построить демократию, и знали, что единственный путь, который к этому приводит, — создавать ее снизу вверх. Они хотели сделать так, чтобы достаточное количество людей в Швеции обладало прочным фундаментом внутри самих себя, чтобы они развивались и находили свой внутренний компас. Именно это позволило бы им ориентироваться в этом быстро усложняющемся обществе и не обращаться к внешнему авторитету.

То, каким образом этот проект был реализован, на самом деле, удивительно. В этом, по сути, и есть секрет Скандинавии. Ближе к концу XIX века появилось много центров, о которых я иногда говорю как о «центрах отдыха», поскольку это может о них дать лучшее представление. В Швеции к 1900 году было 150 таких центров, в Дании — 100, 75 — в Норвегии. Уже взрослые, в сущности, люди, которым было около 20 лет, могли проводить в этих центрах по полгода. Часто такие центры были довольно небольшими — с 20–30 участниками. Все это поддерживалось выплатами со стороны государства и ставило лишь одну задачу: дать возможность людям найти себя. Кроме того, они там узнавали о новых технологиях, о том, как ими пользоваться, они обучались навыкам гражданского участия — например, тому, как организовать союз, некоммерческую организацию, провести встречу, организовать небольшую газету или аргументировать в споре. Сто лет назад эти центры были на пике популярности, и 10% людей из каждого поколения приняли участие в этих полугодовых программах. Это создало необходимую массу критически мыслящих людей и стало переломным моментом в развитии Скандинавии. Что еще очень важно — эти 10% не были только из элит или богатых слоев населения, но происходили из самых разных сред. Большинство было из фермерского или рабочего класса. Несмотря на то что чуть позже, как я уже упомянул, народные школы стали финансироваться из государственного бюджета, они никогда не управлялись государством.

— Кто ими управлял?

— Разные организации. Некоторые находились в управлении профсоюзов, какие-то управлялись Обществом трезвости, какие-то — спортивными или религиозными организациями. Но все они были направлены на то, чтобы помочь людям созреть, стать осознанными и созидательными. После Второй мировой мы стали забывать об этих инициативах. И хотя сейчас некоторые центры все еще существуют, многие думают, что это просто центры образования для взрослых. Да, конечно, они были образовательными центрами, но основной акцент в них был на внутреннем развитии каждого.

— Как эти идеи распространились на такой крупной территории?

— Мы должны помнить, что сами эти идеи изначально пришли из немецкой идеалистической философии конца XVIII — начала XIX века, от таких писателей и философов, как Шиллер, Гердер, Гете, Гумбольдт и Гегель. Эти философы не были согласны с просвещенческим взглядом на человека как на рациональную машину, каким он был, например, представлен у Локка. Они говорили, что наш разум — это сложная органическая система, которая развивается в течение всей жизни. Этот процесс эволюции сознания они называли немецким словом Bildung (образование, становление. — Ред.). В то время этих философов читали все скандинавы, поскольку немецкий был первым академическим языком и первым иностранным языком в школе. В Швеции, Норвегии и Дании практически все интеллектуалы были увлечены немецкими идеями об эволюции разума и тем, как это связано с преобразованием социума. Они полагали, что любая общественная эволюция должна стартовать с интеллектуальной трансформации широких слоев населения. Это было знанием, разделяемым всеми.

Затем эти программы начали реализовываться в Дании людьми, которых мы назвали бы сейчас социальными предпринимателями. Важной фигурой здесь был священник Грундтвиг, новатор в образовании, который понимал, что то, что называется Bildung, не может быть просто передано традиционным путем. Нужен более длительный иммерсивный опыт — желательно на природе. Этот проект начался как филантропический при довольно скудном бюджете. Но уже на раннем этапе стало понятно, насколько все это важно его участникам. Эти идеи распространились еще в нескольких местах Дании, а затем были заимствованы предпринимателями и интеллектуалами в Норвегии, а потом и в Швеции. Эти проекты широко обсуждались и быстро множились.

— Как так вышло, что эти идеи оказались забыты? Вы сказали, что это случилось после Второй мировой?

— Главная причина в том, что мы, скандинавы, вновь изменили наш взгляд на мир. После Второй мировой мы перестали активно читать немецких философов. Мы стали обучать английскому как иностранному (а не немецкому, как прежде), академия повернулась в сторону Кембриджа и Гарварда. В англосаксонском мире гораздо более влиятельными были философы Просвещения и их идея человека как машины. Рациональный индивид, который всегда может принять для себя самостоятельное решение, — этот взгляд начал преобладать. В этой новой парадигме идея глубокого развития сознания в течение всей жизни перестала иметь прежний смысл. Если вы видите разум не как развивающуюся систему, а как рациональный механизм, то образование начинает связываться в большей степени со знанием, информацией и навыками. Все это тоже важно, но из школьных программ исчезли вещи, направленные на развитие нашего чувства принадлежности, нашей способности сопереживать и видеть мир более нюансированно. Эти идеи стали постепенно исчезать из образовательной системы.

— Вышли ли эти практики за пределы Скандинавии?

— На обложке книги «Скандинавский секрет» вы можете увидеть Розу Паркс. Эта черная женщина стала известна в 1950-х годах в Америке, когда она отказалась, несмотря на требования водителя, уступить свое место белому пассажиру в секции автобуса, предназначенной для цветных людей. Во многих интервью она говорила, что ее моральный компас сформировало именно участие в скандинавских центрах в США.

К тому моменту идея народных школ для взрослых давно уже «мигрировала» в Америку. В 1920-х американец Майк Хоттен провел год в Дании, узнал об этих идеях и после возвращения на родину основал четыре подобных центра. Один из наиболее известных — это Highlander Folk School, в занятиях этой школы принимали участие и Роза Паркс, и Мартин Лютер Кинг.

Когда мы с Лене Андерсен заканчивали книгу, мы нашли видео на YouTube, где был запечатлен государственный обед в Вашингтоне с участием четырех представителей скандинавских стран. Барак Обама говорил там о множестве вещей, которые скандинавские страны подарили миру, но при этом отмечал, что наиболее забытая из них — это идея народных университетов. По его словам, если бы не Highlander Folk School, возможно, он сам не стоял бы сейчас перед слушателями. Так что да, безусловно, эти идеи вышли за пределы Скандинавии и оказали на мир мощное влияние…

— Сегодня, когда люди говорят о внутреннем развитии и личностном росте, это чаще всего идет в связке с личным успехом. Внутренний рост — это всего лишь способ стать более эффективным, он не особенно связан с коллективностью. Внутренний рост, о котором пишете вы, в этом отношении иной.

— Мне кажется, это связано с тем, насколько индивидуалистическим стал наш взгляд на мир после Второй мировой войны, особенно начиная с 1980-х: рациональный, контролирующий себя индивид, который максимизирует свою полезность и самостоятельно добивается своего счастья. И в этом случае да, часто внутренний рост оказывается лишь инструментом для увеличения благосостояния или для собственного успеха. Красота концепта Bildung и того, как он был воплощен в народных университетах, в том числе шведских, была как раз в этой связи между личным ростом и общественным развитием. Bildung может быть исключительно полезен для карьеры и собственного развития, но главная его основа — все-таки в том, что такое образование позволяет создать стабильные и прочные демократические общества. И, мне кажется, это главное, что мы можем извлечь из «скандинавского секрета» сегодня. Это ни в коем случае не готовый план, я не утверждаю, что мы должны бросить все силы на открытие такие полугодичных программ (хотя, думаю, это было бы неплохо). Скорее, это показывает нам, как важна подготовка к изменениям в обществе. Нам нужно подумать о всеохватном развитии для множества людей. И это не какие-то эзотерические нью-эйдж-идеи: это то, что в полной мере было воплощено столетие назад в трех странах, и мы до сих пор видим, какой эффект все это произвело.

— А почему эти идеи не были так широко осуществлены в самой Германии, на их родине?

— В 1848–1849 годах в Германии произошла революция. Берлин был под управлением рабочих в течение трех дней. Это испугало политиков, и, даже если они верили в революцию сознания, они решили, что эти идеи не стоит распространять на все слои населения, надо сохранить их только для элит. После Первой мировой и появления Веймарской республики стало понятно, что демократические идеи не работают в Германии, что люди к этому не готовы — они хотят сильного лидера. Концепт Bildung был очень прочно инкорпорирован в немецкую культуру, но только для элит. В конце 20-х годов XX века к этим идеям вернулись, но было уже слишком поздно.

— Ваш фонд в Швеции во многом ориентируется на идеи центров отдыха, о которых вы пишете?

— Мой фонд называется Ekskäret Foundation (переводится как «дубовый остров»). У нас есть собственный остров, на котором мы создали центры отдыха, где мы проводим лагеря для молодых людей, а в течение всего года у нас работают центры образования для взрослых. У нас есть программа, в которой 25 человек из разных стран живут вместе. Я начал этот проект 10 лет назад и лишь спустя несколько лет понял, что я в каком-то смысле изобретаю колесо и эти идеи были уже в скандинавской культуре давно.

— В книге вы много пишете о важности самоуправляемого ума (self-authoring mind), ссылаясь на идеи психолога Роберта Кигана.

— Идеи Bildung исключительно хорошо сочетаются с современными академическими представлениями психологов о процессе развития взрослых людей. Одна из очень важных фигур в психологии сегодня — это профессор Роберт Киган в Гарварде, в нашей книге мы много говорим о его теории. Киган пишет, что во взрослом возрасте мы проходим путь от социализированного ума (socialised mind), в рамках которого мы сильно обращены к внешним авторитетам, к самоуправляемому мышлению (self-authoring mind). Это важный шаг, через который, с точки зрения Кигана, проходят лишь 30–40% взрослых, если говорить о США. Это изменение очень похоже на то, о котором писал Шиллер. Как и многие, он следил за Французской революцией и видел, как массы получили власть. Они могли бы создать свободное общество, но не сделали этого. Все закончилось кровавой баней и поиском нового авторитарного лидера. Почему Французская революция не привела к свободе? Его ответ заключался в том, что для того, чтобы демократия могла работать, необходимо, чтобы подавляющая часть населения прошла свой путь к самоуправляемому уму, чтобы люди стали авторами собственной жизни. Иначе говоря, чтобы демократия была возможной, нужен определенный уровень зрелости среди населения. Это означает, прежде всего, некоторую ответственность и готовность принимать решения не из индивидуалистической перспективы. В Швеции в свое время это произошло.

— Можно ли сказать, что крайне неожиданное для многих решение Швеции не практиковать жесткий вариант карантина во многом связано с той философией, о которой вы говорите?

— Я думаю, что да, безусловно, это говорит о серьезной зрелости шведов. Уже на самом раннем этапе развития вируса люди в Швеции очень внимательно и охотно подчинялись рекомендациям правительства по соблюдению дистанции в общественных местах. Шведы демонстрировали готовность соблюдать эти рекомендации, в отличие от Лондона, где речь шла не о рекомендациях, а о законодательных требованиях. Шведы значительно перестроили свой образ жизни. Я не знаю, было ли бы лучше для Великобритании сохранить рекомендательный характер запретов, но, по моим наблюдениям, именно законодательность, наоборот, подтолкнула людей к тому, чтобы вести себя менее ответственно. Я в определенной степени горжусь тем, что шведское правительство полагалось на готовность людей.

В медиа это все получило не вполне правильную окраску. Про шведов говорили, что мы действуем волюнтаристски. При этом критики справа выставили все дело так, будто шведы вообще ничего не делали или что никакое социальное дистанцирование не нужно. И это, разумеется, абсолютно ошибочный взгляд: в Швеции очень внимательно относятся к социальному дистанцированию.

— Вы пишете о том, что опыт Швеции и скандинавских стран может быть заимствован и с успехом реализован в других национальных границах. Сегодня в социальных науках ведется большая дискуссия о том, когда и в каких случаях удается осуществить policy transfer. Может ли опыт народных университетов быть заимствован сегодня и в других странах?

— Безусловно, нужно быть очень внимательными к тому, чтобы переносить определенные стратегии в другие контексты. То, каким образом Швеция справляется с ковидом, не обязательно будет работать в других странах. У нас совершенно уникальное доверие между правительством и населением, что во многом является следствием того «скандинавского секрета», о котором мы говорили.

Я полагаю, что развитие сознания — универсальная вещь, и мы все можем получить очень многое, развивая самих себя. Это позволяет мне верить, что эти программы могут быть с успехом реализованы и в других частях мира. Но то, каким именно образом это делать, должно во многом складываться из местных контекстов и зависеть от них. При этом мне кажется, что встречи с людьми в офлайне, а лучше всего на природе могут быть прекрасным способом этого добиться. Для начала можно просто начать собираться и говорить об этих вопросах, читать. Хотя это очень дорого, особенно если говорить о полугодичных программах. Но я верю, что технологии могут сделать личное развитие более демократичным.

— Ваша первая книга называлась «Миф о рынке». Сквозной линией в ней проходит тезис о том, что, возможно, мы переоценили возможности рынка справляться со многими проблемами. Но Швеция часто выступает тут своего рода контрпримером. Как, на ваш взгляд, рынок и социалистические идеи уживаются в Швеции?

— В течение последних 20–30 лет Швеция стала в разных отношениях очень рыночной страной. Либерально-рыночный взгляд на многие вещи распространился как в социально-демократическом лагере, так и в более консервативном. Это во многом побудило меня написать «Миф о рынке», поскольку даже в Швеции, где социалистические мотивы очень сильны, неолиберальный экономический нарратив стал очень мощным. Сам я в прошлом — инвестиционный банкир, и я понимаю преимущества рынка, я понимаю, как в определенных ситуациях он может быть чрезвычайно эффективным. Но когда речь идет о доверии в обществе, о важности в нем культуры или об общественных благах, становится понятно, что рынок не подходит для решения этих проблем. Другой пример — армия: не следует приватизировать защиту страны. Возможно, в Швеции мы слишком сильно доверились рынку и нам нужно лучше понять его ограничения. Думаю, что ситуация с COVID-19 это тоже показала — рынок не приспособлен для такого рода катастроф. Рынок хорош, когда нужна эффективность, но работает хуже, когда требуется сопротивление. Отвечая на ваш вопрос: ситуация в Швеции несколько парадоксальна — с одной стороны, мы очень сильно ориентированы на рынок, с другой, у нас очень высокий уровень доверия в обществе, что, как мне представляется, является наследием социально-демократического правительства, которое существовало в Швеции на протяжении 50 лет. Многие страны не обладают этим ресурсом.

Понравился материал? Помоги сайту!