«Шведы стали неисторической нацией, смотрящей вперед, а не назад»

Текст продолжает совместный проект COLTA.RU с официальным сайтом Швеции на русском языке Ru.Sweden.Se — «Например, Швеция».

Шведы, потомки воинственных викингов и создатели мощной державы раннего Нового времени, превратились в спокойных жителей мирной нейтральной страны. Этот пример часто любят приводить как доказательство того, что в истории не бывает ничего постоянного. Но как относятся к этому современные шведы, субъекты этой перемены?

О взгляде жителей Швеции на собственное прошлое и о том, какую роль в этом играют школа, академическая наука и внутренняя политика, Стас Кувалдин поговорил с Андреем Котлярчуком, историком белорусского происхождения, доктором исторических наук, исполняющим обязанности директора Центра современной истории Университета Сёдертёрна (Södertörn University).

Викинги — те и эти

— В начале разговора об отношении шведов к прошлому хочется спросить: какую историю шведы считают все-таки своей? Историю шведского народа на разных территориях? Или историю страны, которая, впрочем, на протяжении веков тоже меняла границы и государственный статус?

— На этот вопрос можно дать однозначный ответ. История Швеции — это, прежде всего, история страны в ее современном виде. Все учебники и программы исходят именно из ее нынешних границ. И это далеко не однозначное решение.

Скажем, Финляндия была частью Шведского королевства (с XII по начало XIX века. — Ред.). Тем не менее если кто-то и занят шведской историей Финляндии, то, скорее, финны. Но так из представлений о собственном прошлом могут исчезать довольно примечательные пласты.

Скажем, существовала — едва ли не со времен викингов — группа так называемых эстонских шведов, которая жила на островах Моонзундского архипелага. В XX веке их было около 10 тысяч. Они покинули острова только в 1944 году, после того как шведское правительство договорилось с нацистами, оккупировавшими эту территорию, что те не будут препятствовать отъезду этой группы в Швецию накануне занятия островов Красной армией. Но сейчас в Швеции о них знают только узкие специалисты. У их потомков существуют землячества, но такие организации работают только для себя и не транслируют ничего во внешний мир.

— Как же в этом случае изучать, например, эпоху викингов, известных своей экспансией за пределы Скандинавии — в том числе в направлении того пространства, которое затем стало Древней Русью?

— О викингах, разумеется, рассказывается в учебниках. Им посвящена большая экспозиция в Историческом музее, в Стокгольме есть частный Музей истории викингов. Что касается Древней Руси, то, действительно, совсем не упоминать ее сложно, поскольку местные викинги совершали походы главным образом на Восток, так же как датские — в направлении Британских островов, а норвежские — в регион Северной Атлантики. В южной стороне Стокгольма, где я живу, в радиусе 15 километров есть около десятка рунических камней, всего по Швеции их почти две с половиной тысячи. Каждый камень обычно снабжен пояснением, что на нем написано и как это перевести на современный шведский. На многих камнях можно прочесть нечто вроде «В память о моем отце Торе, который погиб на Востоке» или «В память о Вальдемаре, который долго служил в Миклагорде (то есть в Константинополе. — Ред.), а потом вернулся домой». Так что совсем не упоминать о Руси не получается.

В Швеции, скорее, есть представление, что город Киев имел отношение к истории викингов. И, в принципе, все знают, что Ruotsi («Россия» по-шведски. — Ред.) у финнов означает «Швеция», а варяги были скандинавами. Думаю, что попытки обнаружить у варягов славянские корни, которые предпринимались в России, вызовут у шведов некоторое недоумение.

— Означает ли для шведов что-то легенда из «Повести временных лет» о призвании варягов, которая способствовала комплексу неполноценности не у одного поколения русских историков и государственных деятелей? Занимает ли фигура Рюрика какое-то место на ментальной карте обычного шведа?

— Полагаю, что сейчас этот сюжет никого не интересует и, по крайней мере, никак не инструментализируется. В музее же в связи с Русью будут рассказывать о «Восточном пути» (Österled), шведском понятии, которое объединяет известный нам Путь из варяг в греки и Волжский путь скандинавов.

О самих же викингах сейчас рассказывают, прежде всего, как о торговцах, искусных ремесленниках, изготовлявших довольно замысловатые изделия из драгоценных металлов. Война и грабеж подаются, скорее, как небольшое необходимое дополнение к большим торговым предприятиям. Стоит заметить, что в XIX веке школьникам и публике рассказывали, скорее, о военной доблести викингов, и предметом гордости было именно это. Сейчас же, наоборот, в школе обязательно расскажут, что знаменитые шлемы с рогами, в которых традиционно изображают викингов, — изобретение европейских романтиков, старавшихся создать образ могучих и агрессивных варваров, которыми викинги вовсе не были. В учебниках подчеркивается, как викинги любили баню и регулярно ходили в нее по субботам («суббота» по-шведски lördag, что буквально означает «банный день»). Археологи, раскапывая захоронения викингов в Скандинавии и Восточной Европе, как правило, находят огромное количество разных расчесок. Каждый мужчина обязательно имел гребень и тщательно ухаживал за своей растительностью. Или в учебниках подчеркивают, что роль женщины в обществе викингов была довольно высока, поскольку именно в могилах женщин находят ключи, а значит, они были полноценными хозяйками в доме. То есть викингам были не чужды традиции гендерного равенства.

— Иными словами, образ викингов зависит от исторического периода? Викинг, который подходит современной Швеции, — это приятный мужчина, любивший баню, деловой человек, ловко ведший свои дела и ставивший женщину на достаточно высокую ступень?

— Да, вероятно, так. Но надо учитывать еще вот что: викингов изучают именно с этой точки зрения, потому что военный аспект в последнее время мало кого интересует. По моим оценкам, на 10 миллионов населения Швеции сейчас где-то 800 историков с научными степенями. Но военной историей из них занимается не больше 30 человек, многие из которых связаны с Военной академией Швеции. В любой стране Восточной Европы такое незначительное число военных историков просто непредставимо.

От Полтавы в «Дом для народа»

— В шведской истории XVI–XVII веков был период, когда владения страны значительно расширились, она фактически контролировала Балтийское море, ее армия внушала ужас половине Европы. Что значит сейчас для Швеции это «имперское» прошлое?

— Термин «шведская империя» действительно существует, хотя он и не вполне корректен. Хотя бы потому, что шведский король, в отличие от Петра, никогда себя императором не провозглашал. В Швеции предпочитают говорить о периоде «великодержавия».

В целом я думаю, что современное шведское общество довольно свободно от тоски по имперскому прошлому. Но произошло это далеко не сразу. Критическое отношение к «славному» периоду начало постепенно развиваться после Второй мировой войны. Но последний — и самый крепкий — гвоздь в крышку гроба имперского прошлого вбил известный историк Петер Энглунд своей книгой «Полтава. История гибели одной армии», написанной в 1988 году. Она стала бестселлером, выходила огромными тиражами и переведена на множество языков, в том числе и на русский. Из названия может показаться, что книга посвящена Полтавской битве, но о самом сражении в ней говорится не так много. В книге описаны движение шведской армии к Полтаве и последствия постигшей ее там катастрофы.

При этом «Полтава» Энглунда основана на сохранившихся письмах солдат, находившихся в Восточной Белоруссии (тогда Великом княжестве Литовском) и на территории Украины. Шведская почта тогда уже работала очень хорошо, и солдаты регулярно отсылали письма домой, которые в значительной степени сохранились. При этом цензуре письма не подвергались, и из них видно, о чем думали солдаты в походе. А писали они об ужасах войны, о голоде, о холоде и болезнях, о том, что не понимают, что делают за тысячи верст от дома. То есть это очень убедительный антимилитаристский материал. Именно Энглунд сделал твердый и последовательный вывод, что поражение Карла XII было благом для Швеции: из большой агрессивной империи она превратилась в небольшую мирную страну, которая сосредоточилась на заботе о завтрашнем дне и об общественном благе для граждан и постепенно пришла к нейтралитету. В общем, в этой книге сформулирована квинтэссенция мысли, давно назревавшей в ученых и общественных кругах: мы отказались от имперской идеи, и для страны это хорошо.

— Я помню, что отношение Швеции к Полтаве как пример успешного прощания с неоднозначным прошлым было очень популярным в России 1990-х.

— Думаю, эта идея так или иначе витала в воздухе Швеции давно. Но не стоит забывать, что этот подход появился тоже не сразу. Рассуждения о том, что Швеция должна отбить у России Финляндию, были популярны в течение всего XIX века; правда, как только Финляндия получила независимость, эти разговоры исчезли сами собой. То есть для шведского общества в XIX веке и Полтава, и потеря Финляндии были травмами.

Думаю, для их преодоления оказалась важной предложенная шведскими социал-демократами в конце 1920-х годов идеология Folkhemmet — «Дома для народа». Ее создатель Пер Альбин Ханссон предложил относиться к государству как к народному дому, и в данном случае это не было пустой демагогией. Концепция предполагала доступные, а в дальнейшем бесплатные образование и медицину, помощь старикам и обездоленным, широкие права рабочим и женщинам, выравнивание классовых различий между разными слоями населения и между жителями крупных городов и сел. Подразумевалось обеспечение всего населения современным жильем, закрепление статуса недр и лесов как общего достояния. Например, хотя у шведских лесов всегда есть владельцы, тем не менее законодательно запрещено ограничивать доступ на лесные участки всем, кто хочет собирать ягоды и грибы. В Швеции запрещено перегораживать доступ к воде и так далее.

Иными словами, это был план по построению государства всеобщего благосостояния. Он во многом был реализован к 1960-м. Идеология Folkhemmet важна и сейчас, поскольку власть в Швеции в течение десятилетий с небольшими перерывами находится у левой коалиции.

Но в этой идее всеобщего благосостояния практически не было места истории. Разумеется, радикального разрыва с прошлым, реализованного большевиками, здесь не произошло. Но прошлое оказалось не так уж важно для нового мира, который решили строить шведы. В этом смысле шведы стали, можно сказать, неисторической нацией, то есть смотрящей, условно говоря, «вперед», а не «назад».

При этом история у страны большая. Государственный аппарат существует и работает непрерывно с 1523 года. В действующем с XVI века парламенте — риксдаге — представлены все социальные группы. В Швеции у фракции крестьян был значительный политический вес уже в XVII веке. Сословие чиновников непрерывно воспроизводится с XVI века. В стране за это время не было ни революций, ни государственного террора. Основная территория не подвергалась оккупации. Такой традицией может похвастаться не каждая европейская страна.

Шведская идентичность сегодня строится не на воспоминаниях о славных победах XVII века, а на гордости за свой XX: мы сохраняли нейтралитет, не ввязывались в мировые войны, построили благополучное государство и так далее. Начиная с 1960-х Швеция активно помогает развивающимся странам. Этим занимается государственный фонд SIDA. Он реализует проекты по развитию стран Африки, Азии и Южной Америки. Шведы говорят: мы — маленькая страна, но у нас есть не только глобальный бизнес, но и глобальная миссия — помогать.

Дети Севера

— Еще в советский период Швеция поддерживала стремление балтийских республик к независимости. Есть ли у шведов и сейчас представление о гармоничном для них соседстве?

— Я бы не сказал, что поддержка независимости балтийских республик была неизменной линией в стране. Швеция признала в свое время Прибалтику частью СССР. Скорее, особый взгляд на Балтийский регион начал формироваться при Улофе Пальме и был связан с его личной историей: его мать была балтийской немкой, и до 1939 года он регулярно проводил летние каникулы в Латвии. Именно он с 1960-х начал говорить о Балтии.

Но в целом шведы себя частью Балтийского региона не считают. Для них важнее понятие Norden («Нурден») — это северный регион, который объединяет Данию, Исландию, Швецию, Норвегию и Финляндию. Это объединение стало формироваться еще в начале 1950-х, когда идея ЕС была в зачаточном состоянии. Сейчас действуют специальные правила в сфере гражданства для жителей этих стран, правила налогообложения, есть Северный совет, координирующий работу парламентов. Поскольку Норвегия и Исландия в ЕС не вошли, объединение по-прежнему сохраняет свое значение, и это единство ощущается. Слова о Нурдене, Севере, который больше, чем собственно Швеция, есть и в национальном гимне.

— А почему используют этот термин, а не привычную «Скандинавию»?

— «Скандинавия» — это понятие, связанное не только с регионом, но и с языковым единством. При этом финны принадлежат к другой языковой группе. Они сами как раз настаивают, чтобы их страну тоже причисляли к Скандинавии. Но другие скандинавы их туда не включают. Так что тут у финнов есть в этом смысле некий комплекс.

Тут, впрочем, интереснее вспомнить вот о чем. Если внимательно почитать пакт Молотова—Риббентропа, то Финляндия в нем считается четвертым балтийским государством наряду с Эстонией, Латвией и Литвой. Так что тогда на этот регион смотрели иначе. Просто затем три государства Прибалтики захватил Советский Союз. Финляндия сумела отбиться и осталась как бы одна, и тут скандинавские государства взяли ее в свою компанию. Но, поскольку язык у финнов другой и считать Финляндию частью Скандинавии сложно, пришлось изобретать новое понятие «Нурден». Ну и не надо забывать, что в Финляндии со времен Средневековья есть шведское меньшинство (5%). Этот фактор тоже сыграл свою роль.

— И как граждане Швеции относятся к шведам, исторически живущим за пределами ее современной территории, к этому историческому наследию «Большой Швеции»?

— Это, разумеется, не становится поводом создавать концепцию «шведского мира» и претендовать на изменение границ. Но с момента независимости Финляндия провозгласила официальное двуязычие, у шведского языка здесь равный статус с финским. Шведы просто считают, что Финляндия и дальше должна выполнять обязательства, взятые на себя 100 лет назад. Кстати, в шведском есть разница между понятиями «финн» и «финлендер» («финляндец») — так традиционно называют жителя Финляндии, говорящего на шведском, причем вне зависимости от его этнического происхождения. В Финляндии есть ряд высших учебных заведений, работающих на шведском, и все государственные служащие центральных органов обязаны владеть обоими языками.

Любое изменение в положении шведского языка в Финляндии или дискуссии по этому вопросу воспринимаются в Швеции болезненно. Причем иногда эти перемены вполне объективны. Скажем, в Финляндии все школьники изучают шведский. Когда-то финнам это нравилось, но тогда Финляндия была относительно бедной страной и финны уезжали в Скандинавию на поиски работы, а шведский вообще помогает общаться и в Норвегии, и в Дании. Но теперь шведский уступил свое место как язык межнационального общения английскому. Определенные круги в финском обществе протестуют и говорят: дайте нам в школах больше английского, зачем нам этот шведский. Это воспринимается в Швеции болезненно. Если финны начинают обсуждать, не «подвинуть» ли шведский язык в школьном обучении, в прессе обязательно появится серия статей с напоминанием Финляндии, что она должна соблюдать принципы, сформулированные век назад. Здесь всегда обсуждают, достаточно ли финское правительство делает для поддержки шведской культуры.

— С 1814 по 1905 год в состав Шведского королевства входила и Норвегия. Не воспринимается ли Норвегия тоже немного «своей»?

— На политическом и историческом уровне, думаю, нет. Но Норвегия — особый случай. Скажем, языки и диалекты, на которых говорит население в Норвегии, очень близки к шведскому, ближе, чем, скажем, белорусский к русскому. Но это действительно другая страна с заметно отличной культурой. Так что шведам несложно признать, что Норвегия — это другой край, хотя между странами почти нет языкового барьера.

Против хронологии

— В последние десятилетия Швеция перестает быть той почти моноэтничной страной, какой она была в течение столетий. В городах заметное число мигрантов, их дети ходят в школу. Изменилось ли представление о том, как следует преподавать историю, с учетом этого нового фактора?

— Надо сказать, что сейчас в учебниках стали писать, что среди викингов были люди, родившиеся в других землях (и приводят соответствующие археологические примеры), а в Средние века в приморских городах жило много немецких купцов. То есть подчеркивают, что чужеземцы были в Швеции всегда.

Но дискуссия о том, как следует преподавать историю в школах, идет последние 30 лет. И связана она, конечно, не только с появлением мигрантов, но и с тем, что восприятие прошлого в мире в целом меняется. Вопрос о том, нужна ли нам история как перечисление войн и королей, которые их вели, появился не вчера. В конце концов, надо действительно объяснить, какая польза в том, что ребенок выучит все эти имена и даты.

Так что от хронологического преподавания истории в шведских школах отошли. Оно теперь тематическое и в этом смысле наднациональное. Точнее, в средней школе история страны изучается, но довольно крупными мазками. А вот в гимназии предлагают тематический подход. Например, изучают, как Французская или промышленная революции повлияли на мир, и в этом контексте затрагивают Швецию. То же самое с демократией или правами женщин.

— Этот подход отражает, скорее, левый взгляд на историю как на то, что результирует наднациональные общественно-экономические процессы (многие помнят его на примере советской школы). Очень интересно, как при таком подходе в Швеции изучают социалистическую революцию в России.

— Это происходит в старших классах. Большевистская революция представляется как узурпация власти недемократическим путем узким кругом радикалов, установивших диктатуру. Шведы в целом знают, и что такое ГУЛАГ. Между прочим, в гимназиях достаточно подробно изучают трагедию коллективизации. У меня это сначала вызвало удивление, но потом я понял, что Швеция — это во многом крестьянская страна. Поэтому намеренное и жестокое разрушение государством традиционного крестьянского уклада — тема, которая вызывает у шведов понимание и сочувствие.

— Но почему, несмотря на традиционное доминирование на политической сцене левых сил, подход к русской истории XX века мало чем отличается от того способа ее изложения, который характерен для правоконсервативного дискурса? В конце концов, выдвигаемые большевиками идеалы и ряд общественных преобразований, которые они осуществляли, вполне созвучны социал-демократическим ценностям.

— Думаю, это связано с тем, что насильственный захват власти, репрессии и диктатура — это явления, которые в современном шведском обществе не могут одобрить ни при каких условиях. Ценности демократии внушаются гражданам с детства уже на протяжении не одного поколения. Кроме того, социал-демократы плохо относятся к отмене частной собственности. Конечно, о прогрессивных лозунгах большевиков или о провозглашенных правах и свободах сталинской Конституции 1936 года упоминают, но с объяснением, что это имело мало отношения к действительности.

Одна из немногих травм

— Швеция не участвовала в обеих мировых войнах. Вы уже говорили, что это предмет национальной гордости. Но что это значит для страны — избегнуть тех травм, которые пережиты другими народами?

— К неучастию в Первой мировой отношение в Швеции очевидно позитивное: наши граждане не погибали. Но нейтралитет во Второй мировой вызывает более противоречивые чувства. Кроме того, немецкие солдаты, стоявшие долгое время в Норвегии, свободно ездили в отпуска в Германию через территорию Швеции. Прекратилось это только в 1943 году, после капитуляции Паулюса под Сталинградом. Тогда шведское правительство нашло в себе силы сказать Германии «нет», и транзит нацистских солдат через Швецию прекратился. Одновременно Швеция начинает формировать из датских и норвежских беженцев особые полицейские силы, которые после капитуляции Германии в 1945 году были быстро введены в Норвегию и Данию и фактически восстановили национальный контроль над территорией этих стран. Швеция помогла в спасении датских евреев, которых на лодках перевезли на шведский берег. Впрочем, это тоже произошло только в 1943 году; до этого еврейским беженцам в Швеции предоставляли убежище довольно неохотно.

— В дивизии СС «Норланд» служили шведские добровольцы. Как рефлексируется эта часть национального опыта?

— Прежде всего, следует признать, что таких людей было немного, чуть больше двухсот человек. В последние годы на базе Стокгольмского университета реализован большой научный проект SVENAZ, посвященный связям Швеции и нацизма, издано много книг. Так что эта тема изучена достаточно хорошо. Например, подчеркивается, что в результате политики уступок Гитлеру в Швеции ограничили свободу прессы, чтобы не раздражать нацистский рейх: например, коммунистические и либеральные газеты, которые печатали новости о победах Красной армии, нередко запрещались к распространению. А любое покушение на демократические свободы в шведском обществе воспринимается сейчас очень болезненно.

Но в целом надо признать, что, хотя в шведском обществе времен Второй мировой войны были нацисты, их было очевидное меньшинство и они не смогли провести ни одного депутата в парламент. Последние прогерманские иллюзии у многих пропали в 1940 году, когда Гитлер оккупировал Данию и Норвегию. Именно поэтому нападение Германии на СССР вызвало, скорее, страх, что скоро не останется препятствий и немецкие войска захватят и Швецию. Диктаторская страна, оккупирующая твоих соседей и воюющая вблизи твоих границ, редко вызывает симпатии. Тем не менее уступчивость Швеции в отношении рейха в первые годы войны явно вызывает у шведов сегодня осуждение. Причем это касается не только интеллигенции. Например, не так давно я был на кладбище, где похоронен один член местного белорусского землячества, оказавшийся здесь после войны. Там я разговорился с местным сторожем. Узнав, кто я и откуда, этот пожилой крепкий двухметровый швед с досадой заметил, что, мол, увы, в войну шведы оказались слабаками. Так что, пожалуй, это можно считать одной из немногих травм, заработанных шведами в XX веке.

Понравился материал? Помоги сайту!