«Инженер Федорович» Елены Мургановой: онлайн-премьера

Мы продолжаем цикл онлайн-премьер, который Кольта делает вместе с порталом независимого кино «Пилигрим».

На этот раз мы показываем короткометражный фильм Елены Мургановой, бывшей ученицы Школы Марины Разбежкиной, «Инженер Федорович», получивший несколько наград на фестивалях: от Национального кинофестиваля дебютов «Движение» до Международного фестиваля-практикума киношкол «Кинопроба».

О том, как и почему было сделано это кино, с Еленой поговорил основатель «Пилигрима» Михаил Давыдов.

Вы также можете посмотреть фильм и на платформе «Пилигрим».

— Елена, расскажите, пожалуйста, как родилась идея снять фильм о своей бабушке.

— Дина Годер вместе с Александром Родионовым делали лабораторию документальной анимации в «Театре.doc». Дина говорила, что документальная драматургия может дать бóльшую глубину анимации и для этого не обязательно уметь рисовать: можно найти другие способы. Но самое главное — что есть истории, которые тебе важно и нужно рассказать. В то  время я жила вместе с бабушкой, и я принесла на занятие ее толстый фотоальбом. Меня очень завлекали вот эти черно-белые фотографии: другой совершенно мир, про который я ничего не понимаю.

— В фильме вы соединяете различные приемы: съемку-интервью, документальное наблюдение, анимацию, сверхкрупные поэтические кадры, хронику, закадровый голос. Как сложилась такая форма фильма?

— Свободу обращения с материалом дала нам Дина, и это очень здорово. В Школе Марины Разбежкиной нам запрещали использовать музыку, закадровый текст, и вообще фокус был на настоящем, но здесь были развязаны руки, так как изначально я делала не фильм, а именно документальную анимацию. Бабушка в то время уже не выходила из комнаты, поскольку она ослепла, и моя идея была в том, чтобы через кино расширить это замкнутое пространство, как бы «выйти» из него. Собственно, поэтому я использовала разные средства для преодоления этих «стен».

— У вас в кадре вообще очень много нежности, хрупкости, любви. Каково вам было находиться в двойной роли: внучки умирающей бабушки и режиссера, делающего кино о романтическом прошлом своей героини?

— В реальности все было, конечно, сложнее: любви и чувств было не так много, все разбавлялось большими физическими сложностями, которые всегда сопутствуют жизни с лежачим больным. Было много злости, раздражения, ссор, и это тоже часть жизни, но я решила ее в фильм не вставлять. Я пыталась сделать какую-то немного «сказочную» реальность. Вообще, камера и само желание рассказать историю стали чем-то, что меня отвлекало. Мне было по-настоящему интересно, потому что, если честно, во время съемок я узнала о бабушке больше, чем за все время, пока мы с ней жили вместе. В этом смысле позиция режиссера, как ни странно, очень помогает.

— Расскажите, пожалуйста, про процесс монтажа. Как я понимаю, материала у вас было много, и из него можно было сделать совершенно разные фильмы. Почему для вас именно вот эта «романтическо-ностальгическая» линия стала основной?

— Да, я тоже об этом думала и поняла, что делаешь всегда то, что тебе в данный момент соразмерно. Вот сейчас я бы, наверное, пошла в историю репрессий. У бабушки была очень тяжелая жизнь: ее отца расстреляли, а ее саму сослали в Караганду, в женский лагерь.

Что касается наших конфликтов с бабушкой — об этом был материал, но я хотела включать себя в фильм минимально. Скорее, там присутствует антагонизм «взрослой женщины», умудренной опытом прожитой жизни, и моей роли «маленькой девочки», ее слушающей. Да и мне вообще, конечно, сейчас стыдно за эти ссоры, за свое поведение. Так что получился такой фильм, каким он мог получиться в тот момент.

— Что для вас значит эта картина сейчас? Изменилось ли ваше отношение к ней по прошествии времени, теперь, когда бабушки уже нет?

— Я редко пересматриваю эту работу, но до сих пор удивляюсь, насколько я бабушку не ценила, не понимала. Когда ты слишком близко к человеку, ты как будто становишься слепым. Я сейчас слушаю ее речь, то, как она формулирует фразы, ее интонацию — и все это откровение. Этот фильм стал сейчас одной из самых больших ценностей в моей жизни, как будто бабушка для меня не совсем исчезла, осталась в чем-то живой. Я вообще всех призываю снимать про своих родных, пока есть время и возможность.

— А у вас не было на съемках неприятного ощущения, что вы снимаете умирающего человека и смотрите уже на него как бы из будущего, что это такая «видеоэпитафия»?

— По правде говоря, у меня не было таких мыслей. Я как-то не умею смотреть в будущее, поэтому я была в моменте — здесь и сейчас.

— В фильме вы говорите о человеческой памяти, об ее обрывочности. Но в нем есть и образ золотой линии, солнца, моментов жизни, как бы высветленных памятью в темноте реальности в прямом и переносном смысле. Расскажите, что для вас самой значит память. Помогли ли вам съемки это как-то осмыслить?

— Сложный вопрос. Теоретически, конечно, я осознаю, что мне 32 и многое уже ушло, но все равно до конца этого не понимаешь. Я помню, что, когда снимала бабушку — ей было тогда 96, а в фотоальбоме она — молодая красотка, — уже на каком-то физическом уровне вдруг ощущала ушедшее время. Но все равно продолжаешь жить, как будто не умрешь и время никогда не закончится.

Кстати, насчет золотой ниточки: я много ставила бабушке классику, и про золотую ниточку бабушка сказала, когда мы слушали Вивальди. Поэтому я вставила его музыку в фильм, и она легла. И это то, что нельзя придумать, что можно только «услышать» у жизни, этот образ, узор, и за это я ценю документальное кино. Следить, вслушиваться, всматриваться, наблюдать — это все мое, то, что я люблю. Я бы не смогла все создавать из своей головы, как это делается в игровых работах.

— А не было ли вам сложно делиться с публикой личным, интимным? Одно дело — классическое наблюдение за незнакомым человеком, другое — когда на экране твой ближайший родственник.

— Я думаю, это зависит от типа личности режиссера. Для меня, наоборот, то, что я снимала свою бабушку, а не чужого человека, — это своего рода этическое оправдание, то есть я имею на это право. Поэтому у меня не было чувства стыда, неудобства и т.д. на показах.

— Расскажите, чем вы сейчас занимаетесь.

— Я сейчас делаю новую документальную работу про трех друзей, подростков-мигрантов из Узбекистана, Таджикистана и Киргизии. Посмотрим, что выйдет. А вообще, если честно, у меня сейчас, скажем так, кризис смыслов. Я думаю, куда идти дальше по жизни, что нужно, что не нужно — и далее по списку.

Понравился материал? Помоги сайту!