11 сентября 2014Общество
299

Академик Александр Асмолов: «Грядущий хам стал хамом нынешним»

Елена Рачева поговорила с известным психологом о новом варварстве и борьбе за человечность

текст: Елена Рачева
Detailed_picture© Федеральный Институт Развития Образования

— Давайте поговорим о том, в какой точке мы, российское общество, сейчас оказались.

— Я предлагаю деление всех культур на культуры полезности и культуры достоинства. В культурах полезности человек — это вещь, определяемая по ее функциям, это винтик. Их ключевая характеристика — обезличивание, деперсонализация, девальвация ценности человеческой личности. В культурах полезности стараются избавиться — как это было в ряде племен Южной Африки — от стариков, которых выводят в пустыню, от детей, родившихся с дефектами, — их в Спарте сбрасывали со скалы. В культурах достоинства, наоборот, большинство не может решать судьбу личности, которая ставится превыше всего, у каждого личности там свой голос и свой путь развития.

В культурах достоинства доминирует механизм поддержки вариативности, инаковости. В культуре полезности те, кого находят странными и необычными, могут называться диссидентами, донкихотами, Чаадаевыми, Андреями Сахаровыми — каждое время находит свои имена. Это не герои крика, а герои любви, они признают иных, и с большинством их всегда разделяет бездна непонимания.

— Довольно понятно, в какой из двух культур мы находимся.

— Да, в культуре достоинства действуют поддержка разнообразия, нормы толерантности. В толерантном обществе сызмальства должно выращиваться искусство общения с иными, с непохожими на тебя людьми. Если культуры полезности живут по закону стремления к выживанию и равновесию, то культуры достоинства — по закону стремления к жизни, в них человек всегда находится в поисках смысла. Появление людей, непохожих на нас, — это проверка на то, пошло ли общество по пути культуры достоинства и решения главной задачи — как стать человеком — или же оно может скатиться к тоталитарной системе. То есть той, которая делает все, чтобы элиминировать иных, непохожих, где господствует монолог, а не диалог, власть авторитарности, а не авторитета.

В культурах полезности человек — это винтик.

Кстати, я только недавно посмотрел фильм Любови Аркус «Антон тут рядом» и долго не мог привести свои чувства в порядок. «Антон тут рядом» — прежде всего уникальная диагностика мира и системы на человечность, диагностика через отношение к таким, как Антон, «иным» детям — или детям с по-иному развитыми способностями: этот принятый в мире термин наиболее человечески, психологически и педагогически адекватен. Для меня этот фильм — о трагедии нашего общества, которая проступает через трагедию Антона и его семьи.

Больницы в фильме Любы Аркус страшны антропологией обыденной жизни. Это учреждения расчеловечивания. И поэтому фильм Любы — это великий гуманитарный и гуманистический документ. Путь, по которому пошла Люба, позволяет нам надеяться — я говорю очень осторожно — на пробуждение человечности и победу над омертвляющим равнодушием к таким «иным» людям.

— Сделав фильм, Аркус открыла в Петербурге центр адаптации аутистов «Антон тут рядом».

— Люба и ее коллеги явно или неявно нащупали принципы, близкие культурно-исторической методологии выращивания человечности, заложенные в идеях Льва Семеновича Выготского. Создай общее дело, когда можно сопереживать и радоваться другому, втяни в него всех. У Булгакова есть слова: «Не замечайте одаренных людей, они вымрут сами». Не замечайте «иных» людей — и они вымрут сами. Только здесь «вымрут» имеет не метафорический смысл.

Тиражируема ли система, которую создала Люба? А можно ли тиражировать любовь к другому человеку? Люба борется за человечность, значение и ее попытки, и ее фильма в другом. Это послание людям: увидьте это, поймите, кто вы. Поэтому надо сделать все, чтобы этот фильм смотрелся и обсуждался. Будь моя воля, я бы его поместил рядом с великими работами, одна из которых — «Как любить ребенка» Януша Корчака. Как любить ребенка, непохожего на других детей? С которым чудовищно обошлись и генетика, и судьба? Как любить ребенка, у которого мать оказалась, как в этом фильме, человеком, готовящимся к смерти? Мать Антона была больна раком, но главный смысл ее жизни, Антон, давал ей месяцы победы над онкологией. Когда у человека с такой болезнью, как у мамы Антона, есть значимый другой, болезнь не сразу одерживает победу. Сейчас я веду исследование, которое называется «Роль значимых других в жизни онкологических больных». Все зрители фильма видят, как мама поддерживает и спасает Антона, а я вижу, как Антон спасает свою мать. Ведь не только Антону важно, что его любят. Без раствора любви ничего не получится.

— Возвращаясь к двум типам культур: можно ли говорить, что мы принадлежим к культуре полезности в силу менталитета, или это просто одна из стадий развития общества?

— Общественное развитие движется двумя механизмами, из которых мы все время выделяем один. Это механизм конфликта — и мы стали пленниками развития общества через конфликт. У конфликтологии есть три классика. Первый — Чарльз Дарвин. По Дарвину, вся эволюция в биологии, а потом и в социальной жизни — борьба за существование. Второй известный методолог конфликта сказал, что только через антагонизм классов развивается цивилизация. Это был великий исследователь Карл Маркс. Третий говорил, что двигатель развития личности — конфликт между «сверх-Я» и «оно»: это Зигмунд Фрейд. Мало каким идеям сложены такие гимны, как идее конфликта: возьмите, например, «Интернационал» — «весь мир насилья мы разрушим» — или «12» Блока: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем, мировой пожар в крови — Господи, благослови». Сегодня мы продолжаем петь те же песни и оказываемся заложниками поляризации. Мы смотрим на общество через оптику конфликта и даже детей учим истории, которая начинается от взятия Бастилии и продолжается до выстрела «Авроры». Это история войн. Это история конфликтов.

В ситуации варварства важно крикнуть «распни его», чтобы все превратились в толпу.

Конфликт более заметен, чем взаимопомощь. Он существует в любой культуре, и каждое общество проходит через него. Сейчас нормой и социального, и политического поведения в России стала формула «бои без правил». Мы все оказались в ситуации таких боев и пожинаем их последствия в культуре, политике, международной жизни, в семье, где часто проходит линия раскола... Когда действует норма боев без правил, главной логикой развития культуры становится уничтожение разнообразия. И в культуре действуют все формулы в стиле «кто не с нами, тот против нас», «если враг не сдается, его уничтожают». Это этика расчеловечивания.

Когда культура основана на боях без правил, в нее приходят варвары. Их главное дело — уничтожить иного. У замечательного писателя Айзека Азимова есть блистательная фраза: «Мы не в силах предотвратить падение Империи, но мы должны сделать все, чтобы уменьшить период чудовищного наступающего варварства». Варварство наступает в тех или иных — в них недостатка нет — критических ситуациях. Очень часто оно позволяет на короткий период добиться стабилизации общества через борьбу с общим врагом. По принципу «вы против кого дружите?» И начинают дружить… в данном случае неважно: против США, Украины, национал-предателей. Главное — чтобы стабильно было кого ненавидеть. В ситуации варварства важно крикнуть вовремя «распни его», чтобы все превратились в толпу. Сегодня крик уже есть, только крестов пока не хватает.

Вслед за культурой конфликта система пичкает всех идеологией ненависти, идеологией обезличенности, создает образ врага. Фашизм, национал-социализм в любых вариантах начинается с обезличивания.

— Можно ли считать, что акция по стабилизации общества, которой мы сейчас являемся свидетелями в России, была разработана осознанно?

— Я далек от того, чтобы предположить, что кто-то сидел и думал: давайте выберем Украину, чтобы решить все проблемы России по поиску врагов. Но в ситуации с присоединением Крыма сработал «версальский синдром» (реакция на поражение в Первой мировой войне, которое повлияло на приход нацистов к власти в Германии. — Ред.). Мы вдруг обрели величие. А когда люди культуры полезности, не имеющие индивидуальности и собственного смысла, вдруг обретают один общий смысл на всех, у них возникает иллюзия безопасности и стабильности.

— То есть без образа врага у общества бы не было ощущения безопасности?

— Да. Любая идеология ненависти стоит на трех китах. Первый — это философия и идеология фундаментализма как закрытого общества, которое должно быть гомогенно и однородно. Второй — это психология фанатизма. Третий — технология терроризма в широком смысле. Когда через террор решаются любые проблемы. Исходно террор — это кража человеческого достоинства и человеческой жизни. Они идут рука об руку.

Мы смотрим на общество через оптику конфликта.

Кто-то говорит: ой, этот террор возник сегодня. Но порождение идеологии клерикального национал-патриотизма — это и ситуация с тремя девочками (Pussy Riot. — Ред.), с Болотной, с «ЮКОСом»… Ситуация, когда молодой подонок бьет по лицу Людмилу Алексееву. Когда агрессия становится нормой жизни среди подростков, которые, согласно нашим исследованиям, предпочитают агрессию как форму разрешения конфликтных ситуаций. Таких примеров огромное количество. В 1990-х годах не были отрефлексированы последствия идеологии конфликта, присущей и национал-социализму, и коммунизму… Поэтому сегодня мы имеем огромный выплеск национал-фашистских движений. Да, их судят, центр «Сова» отслеживает их развитие, но они растут.

— Хотелось бы разделить государство с его террором и общество, легко соглашающееся на то, что делает государство. Они меняются параллельно?

— Они пересекаются. В психологии есть закон смешанных линий развития. Как сказал бы Карл Юнг, есть архетипы бессознательного, которые актуализируются конкретными ситуациями. В 1848 году в журнале «Современник» был опубликован блестящий проект. Автор — коллективный, Козьма Прутков, название — «О введении единомыслия в России». Этот проект так или иначе воплощался в разные времена. Одним из наиболее ярких его аналитиков был Мережковский, который написал «Грядущего хама». Грядущий хам стал хамом нынешним. Ментальное крепостное право существует, все голосуют одинаково, большинство творит насилие над меньшинством, «иные» воспринимаются как угроза культуре.

— Это делает с нами государство? Или мы делаем с собой сами?

— Извините, каждый народ достоин того правительства, которое… ну, банальная фраза.

— Тогда почему?

— Нельзя говорить о генетике этих вещей. Есть огромное количество социокультурных и ментальных причин, я даже боюсь их перечислять. Например, блокируется поддержка индивидуальных программ образования, все одеваются в одну форму, всем предлагается один учебник… Ключевая установка культуры — порождение солдат Урфина Джюса.

— Как по-вашему, государство использует насилие осознанно для, как вы говорили, поддержания стабильности общества? Либо ситуация вышла из-под контроля и развивается сама по себе?

— Загнать обратно джинна ненависти, когда он выпущен, ужасно трудно. Я считаю, что лидеры страны понимают, что он может сожрать их самих. Вопрос только в том, кто из них будет обладать лампой, в которую можно загнать джинна. Посмотрим. Кроме того, мы живем в огромном мировом сообществе, где действуют три правила глобализации: глобализация знаний, глобализация технологий и глобализация валют. В этой ситуации попытка построения изоляционистских сценариев и железный занавес в конце концов становятся персонально невыгодны тем, кто выпускает джинна. Вопрос только, когда они поймут эту опасность и начнут искать выход из ситуации. Главное, чтобы не было поздно.

— Представим ситуацию, что война на Украине заканчивается, ополченцы двигаются обратно в Россию. Степень агрессии и ненависти внутри страны вырастет еще больше?

— В начале 50-х годов Берия по амнистии выпустил уголовников, и они перерезали много людей. Также и мы можем оказаться в ситуации, когда люди, которые привыкли убивать и смысл существования видят только в этом, не будут знать, куда себя девать. Я боюсь прогнозировать, но это может вызвать чудовищные конфликты и чудовищную агрессию внутри самой страны. И тогда идеологи, породившие это насилие, столкнутся с тем, что не раз было описано в мифах: создание пожирает создателей.

В эти дни идет голосование в рамках премии «Сделано в России», на которую номинирован и центр «Антон тут рядом». Помочь центру голосом означает помочь ему с финансированием. Это можно сделать вот здесь.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 20249391
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202416033
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202420346
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202425583
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202426928