Бандера. Приглашение к спокойному разговору

По моим наблюдениям, на данный момент Бандера является едва ли не самым узнаваемым именем в украинской истории. При этом «узнавание» Бандеры большинством немцев, поляков, россиян или даже украинцев происходит прежде всего в эмоциональной плоскости и, как правило, не предполагает знания самых элементарных фактов из биографии исторического Степана Бандеры или возглавляемого им крыла Организации украинских националистов. Иными словами, непросто подыскать лучшую иллюстрацию нетождественности истории и мифа. Нелегко найти и сопоставимый пример того, как «довольно заурядная личность разрослась до масштабов весьма значительного персонажа, популярность которого явно неадекватна его вкладу в историю» ^[1].

* * *

После Первой мировой войны очень многие в Европе верили в то, что важнейшей предпосылкой стабильного развития любого государства является его этническая однородность. Тем не менее, несмотря на популярность лозунга о «праве наций на самоопределение», далеко не каждая этническая группа обрела свою собственную государственность. И Украинская (с центром в Киеве), и Западно-Украинская (с центром во Львове) народные республики, провозглашенные после распада Российской и Австро-Венгерской империй, потерпели военное поражение от своих противников и не смогли удержать независимость. Восточная Галиция и Волынь стали частью нового Польского государства. Центральная и Восточная Украина стала одной из республик СССР.

В межвоенной Польше не было искусственного голода и массовых политических репрессий. Тем не менее пять миллионов украинцев там постоянно сталкивались с различными проявлениями дискриминации (символами которой стали ограничения прав на школьное образование на украинском языке и отказ польских властей открыть обещанный украинский университет во Львове).

Правительства Польши (которая видела себя национальным государством поляков) побаивались самого многочисленного национального меньшинства — украинцев. Тем более что в приграничных с СССР регионах они составляли большинство населения (почти 70% на Волыни и более 50% в Восточной Галиции). Дискриминационное отношение польских властей толкало политически активных украинцев либо в советофильство, либо в радикальный национализм с его лозунгами «национальной революции против польского владычества» и террористическими методами борьбы.

Было бы, однако, упрощением сказать, что польская политика несет эксклюзивную ответственность за радикализацию украинской политической сцены. Также упрощением было бы утверждение о доминировании радикального национализма среди украинского населения. Другое дело, что к такому доминированию стремилась ОУН — Организация украинских националистов, которая была создана зимой 1929 года на съезде в Вене как нелегальная структура с четкими правилами конспирации. Ее возглавил полковник Евген Коновалец (1891–1938), участник украинской революции 1917–1919 годов. Среди молодых активистов ОУН выделялся Степан Бандера (родился 1 января 1909 года в семье греко-католического священника в селе Старый Угрынив). Бандера не был идеологом ОУН, скорее, адептом террористической политики.

Роль неофициального манифеста организации выполнял памфлет Дмытра Донцова (1883–1973) «Национализм», изданный в 1926 году. Уехавший еще в 1914 году из Российской империи, Донцов никогда не принадлежал к ОУН, тем не менее именно его тексты стали настольной книгой националистов. Донцов призывал к беспощадной борьбе за украинское государство, воспевал насилие и начиная с 1930-х годов недвусмысленно идеализировал тоталитарные практики итальянского фашизма и немецкого национал-социализма, популяризировал нацистскую расовую теорию и не брезговал антисемитизмом ^[2]. Тексты Донцова были прежде всего антироссийскими, он старательно избегал польско-украинских сюжетов, но, несмотря на это, своим главным врагом ОУН считала польское государство и не признавала его легитимности на территории Западной Украины. Подготовка и провоцирование восстания против польской власти являлись главной целью политики ОУН. Одним из важнейших ее компонентов был политический террор. По подсчетам историков, большинство жертв террористических актов ОУН были украинцами умеренных взглядов, которые выступали за мирное разрешение политических противоречий и, по логике ОУН, усложняли дело «национальной революции», отвлекая от нее активную часть общества.

25 июля 1934 года оуновцы убили (по их собственной терминологии, «казнили») директора Львовской академической гимназии Ивана Бабия. Бабий, бывший офицер Украинской Галицкой армии и сторонник украинско-польского мирного сосуществования, был обвинен молодыми радикалами в «активной коллаборации с польской полицией». За планированием убийства Бабия стоял Степан Бандера, и сегодня улица во Львове, на которой стоит здание Академической гимназии, носит его имя. Бандера стоял за организацией (но сам не был исполнителем) еще двух громких политических убийств, осуществленных ОУН. В октябре 1933 года был убит секретарь советского консульства во Львове («в отместку за Голодомор в советской Украине»). В июне 1934 года был убит министр внутренних дел Польши Бронислав Перацкий. Непосредственному исполнителю убийства удалось бежать за границу, однако Бандера и одиннадцать других оуновцев были арестованы польскими властями. В ноябре 1935 года начался Варшавский судебный процесс, по результатам которого Бандеру и двух его ближайших соратников приговорили к смертной казни, которую заменили на пожизненное тюремное заключение.

Пока Бандера сидел в тюрьме, в мае 1938 года советский агент убил в Роттердаме вождя ОУН Коновальца. В руках полковника взорвалась бомба, переданная ему под видом коробки конфет из Украины (Коновалец был большим любителем сладостей) ^[3].

Уничтожение польского государства вследствие немецко-советской агрессии в сентябре 1939 года освободило Бандеру из тюрьмы. Вскоре после этого, в 1940 году, формально оформился раскол ОУН на две фракции, которые стали называть именами их лидеров: «мельниковцами» (по имени Андрия Мельника (1890–1964) — преемника Коновальца) и «бандеровцами». «Бандеровское» крыло ОУН имело репутацию более непримиримого и радикального и пользовалось поддержкой прежде всего молодых членов организации. Отношения между двумя течениями ОУН были враждебными, вплоть до убийств. В частности, «мельниковцы» обвиняли «бандеровцев» в убийстве двух видных членов своей фракции — Омеляна Сеныка и Мыколы Сциборского, которые были застрелены в Житомире 30 августа 1941 года.

Важнейшим вызовом для обеих фракций ОУН, ориентированных на сотрудничество с нацистской Германией, стала военная агрессия Третьего рейха против Советского Союза 22 июня 1941 года. Через неделю, 30 июня 1941 года, когда немецкие войска заняли Львов, ОУН Бандеры решила провозгласить там украинское государство и тем самым поставить Берлин перед «случившимся фактом». Эмиссар Бандеры Ярослав Стецько (1912–1986) приехал во Львов и огласил там от имени ОУН(б) «Акт провозглашения Украинского Государства». Это событие стало неожиданностью для немецкой администрации и никак не входило в планы нацистской политики на востоке Европы. И Стецько, и Бандера были арестованы и интернированы в специальном бараке концлагеря Заксенхаузен (где находились до сентября 1944 года).

Таким образом, Бандера не принимал личного участия в подпольной деятельности созданной в 1942 году Украинской повстанческой армии (УПА) и осуществленных ее подразделениями массовых убийствах мирного польского населения Волыни. Во время войны Бандера ни разу не был на территории Украины. Тем не менее это обстоятельство не снимает с него как с лидера политической организации ответственности за совершенные ее членами преступления против польского населения и за соучастие в нацистской политике уничтожения евреев.

История украинского националистического подполья не закончилась с окончанием Второй мировой. О масштабе антисоветской борьбы на западе Украины свидетельствуют сухие цифры, озвученные в мае 1953 года на заседании Президиума ЦК КПСС: «С 1944 по 1952 г. в западных областях Украины подвергнуто различным видам репрессий до 500 тыс. человек, в том числе арестовано более 134 тыс., убито более 153 тыс., выселено пожизненно за пределы УССР более 203 тыс. человек» ^[4].

* * *

В послевоенной антисоветской борьбе УПА Бандера тоже не принимал личного участия. Один из его оппонентов в среде ОУН Лев Ребет в конце 1940-х годов так писал о феномене идентификации движения с именем Бандеры: «Арестованный в 1934 году, он больше никогда не вернулся в Украину и за исключением краткого периода 1940 и 1941 годов не имел непосредственного отношения к организации, находясь то в тюрьме, то в концлагере, то на эмиграции. Однако по целому ряду причин именно его имя (прежде всего, после раскола ОУН в 1940 году…) оказалось наиболее тесно связанным с историей организации, намного теснее, чем он этого заслужил реальным вкладом своей работы» ^[5].

По иронии истории именно критику Бандеры Ребету судилось стать первой жертвой советских спецслужб в их охоте за украинскими националистами в эмиграции. 12 октября 1957 года в Мюнхене агент КГБ Богдан Сташинский выстрелил Ребету в лицо специально разработанным жидким ядом из пистолета. Через несколько минут яд полностью выветривался из организма. Смерть Ребета была квалифицирована как сердечный приступ и даже не вызвала подозрений в спланированном убийстве.

23 мая 1958 года на кладбище в Роттердаме состоялась траурная церемония в двадцатилетие убийства основателя ОУН — Коновальца. На нее приехали не только Бандера, Мельник и другие деятели националистического движения, но и Сташинский, задачей которого было выследить и идентифицировать среди участников церемонии Бандеру.

15 октября 1959 года в Мюнхене Сташинский из нового, усовершенствованного пистолета выстрелил в лицо Бандере жидким ядом. На этот раз врачам удалось идентифицировать наличие яда в крови убитого. Однако едва ли не основной версией смерти Бандеры первоначально рассматривалось самоубийство (в объяснении которого одни ссылались на романтические отношения, другие — на разочарование в политической борьбе).

История убийства Бандеры (и Ребета) приобрела кардинально новое измерение, когда в ночь с 12 на 13 августа 1961 года (ту самую ночь, когда в Берлине была возведена стена, отделившая восточную часть города от западной) советский агент Богдан Сташинский со своей женой — восточной немкой — бежал в Западный Берлин и сдался властям. На судебном процессе в Карлсруэ осенью 1962 года Сташинский подробно рассказал об обоих убийствах и был приговорен к восьми годам заключения (такой мягкий приговор суд обосновал тем, что непосредственный исполнитель убийств был лишь «орудием настоящего преступника», то есть советского правительства).

Процесс Сташинского привлек к себе огромное внимание и оказал влияние на международную политику, методы работы советских спецслужб и даже массовую культуру. Откровения убийцы Бандеры поставили крест на политической карьере бывшего главы КГБ Александра Шелепина и вынудили СССР временно отказаться от практики убийств политических противников за границей. Рассказ Сташинского даже подсказал «технологию убийства» в одном из романов о Джеймсе Бонде. И, конечно, весь процесс очень посодействовал превращению Бандеры в символ непримиримой борьбы за независимость Украины и жертву советского террора.

По словам исследователя процесса Сташинского Сергея Плохия (книга которого вышла в прошлом году на русском языке под названием «Человек, стрелявший ядом»): «Вместо того чтобы внести разброд в ряды эмигрантов и спровоцировать внутреннюю борьбу между лидерами наиболее воинственной украинской организации, убийство Бандеры привело к ликвидации лидера, который на тот момент отнюдь не пользовался безусловной популярностью и не представлял реальной угрозы. Убийство Бандеры превратило его в мученика и дало его сторонникам инструмент для мобилизации, которого им до этого не хватало» ^[6].

* * *

И международный ажиотаж вокруг процесса Сташинского, и активность советской пропаганды (которая уверенно наделила Бандеру чертами «антигероя № 1») посодействовали тому, чтобы имя Бандеры стало нарицательным, а словом «бандеровцы» начали называть всех украинских националистов или — в определенных контекстах — всех жителей Западной Украины или тех, кто разговаривает на украинском языке. Важно подчеркнуть: наименование «бандеровец» не может быть нейтральным, оно неизбежно максимально идеологически насыщено — подчеркнуто позитивно или крайне негативно.

Публичная коммеморация Бандеры в Украине стала возможна с начала 1990-х годов, после распада СССР. В населенных пунктах трех западноукраинских областей — Львовской, Тернопольской и Ивано-Франковской — начали появляться памятники Бандере (на данный момент их число достигло сорока) и улицы его имени. При всех украинских президентах (с Януковичем включительно) Киев давал молчаливое согласие на локальную (западноукраинскую) канонизацию УПА, которая в первую очередь была увековечиванием памяти о послевоенной антисоветской борьбе подполья и советских репрессиях против местного населения. А такие вопросы, как террористические практики ОУН в межвоенной Польше, коллаборация с нацистской Германией, убийства десятков тысяч мирных поляков Волыни, отодвигались на третий план или замалчивались. В интеллектуальных же дискуссиях звучали голоса о важности признания преступлений и ошибок УПА для того, чтобы сохранить в национальном нарративе память антисоветского подполья ^[7], наблюдения о глубокой стереотипной связи «бандеровца» с образом несоветизированного и нерусифицированного украинца ^[8]. При этом украинская дискуссия о Бандере (а точнее, о мифологиях Бандеры) вращалась преимущественно вокруг советско-российской оси. А, например, польские стереотипы и историческая память практически не принимались во внимание.

Именно антироссийская и антисоветская логика, видимо, объясняет, почему после первого тура президентских выборов 2010 года, на которых тогда еще действующий президент Виктор Ющенко набрал 5,45% голосов, он подписал указ о посмертном присвоении Бандере звания Героя Украины (кстати, кальки с высшей награды Советского Союза) за «несокрушимость духа в отстаивании национальной идеи, проявленные героизм и самопожертвование в борьбе за независимое Украинское государство». После второго тура выборов и победы Виктора Януковича Донецкий окружной административный суд признал указ Ющенко противоправным на том основании, что звание Героя может быть присвоено только гражданину Украины, каковым Бандера не был.

В любом случае указ Ющенко стал первым шагом к всеукраинской коммеморации Бандеры. Следующим важным шагом стал Майдан 2013–2014 годов. Наряду с представителями праворадикальных партий, которые сознательно пропагандировали позитивный образ Бандеры, значительная часть сторонников Майдана и европейского выбора Украины начала называть себя «бандеровцами» (или даже «жидобандеровцами»). Видимо, таким образом они хотели подчеркнуть категорическое неприятие официальной российской пропаганды, которая изображала Майдан как «фашистский путч». Принимая (даже иронично) пропагандистский штамп «бандеровцев» как позитивное самоописание, эти люди попадали в идеологическую ловушку, непроизвольно подтверждая ту самую пропаганду, которую они хотели высмеять.

Символическими результатами Майдана стали распространение красно-черного флага бандеровской ОУН и легитимизация оуновского обращения «Слава Украине! Героям слава!». Во время Майдана этот лозунг приобрел новое значение, превратившись в декларацию политической лояльности к украинскому государству. По мнению некоторых исследователей, нечто подобное случилось и с образом Бандеры. Историк Сергей Екельчик по этому поводу отметил: «Можно утверждать, что на Евромайдане образ Бандеры приобрел новое значение как символ противостояния коррумпированному пророссийскому режиму, фактически утратив связь с исторической личностью Бандеры — убежденного сторонника эксклюзивного этнического национализма» ^[9]. Другой историк, Джон-Пол Химка, соглашаясь с тем, что массовые движения способны абсорбировать и переосмысливать исторические символы, риторически спросил: «Возможно ли принять националистическое наследие как наследие национальное и просто забыть о его темной стороне?» ^[10].

Стоит добавить, что ни сторонники, ни противники героизации Бандеры не составляют в современной Украине гомогенной группы. А сама героизация подвергается критике с разных позиций: от коммунистической до либеральной, от пророссийской до проевропейской. Отсюда следуют два важных вывода. Первый: сама по себе критика Бандеры не делает человека автоматически сторонником ни демократических ценностей, ни советского нарратива. Второй: из-за повышенной политизации вопроса любое высказывание на эту тему нуждается в ответственной контекстуализации.

С учетом всего, отмеченного выше, не может не обратить на себя внимание то, что после Майдана, в контексте российской аннексии Крыма и начала войны в Донбассе, коммеморация Бандеры в публичном пространстве впервые вышла за территориальные рамки Западной Украины. Летом 2016 года городской совет Киева переименовал Московский проспект в проспект Бандеры. В июле 2018 года областной совет центральноукраинской Житомирской области провозгласил 2019 год «годом Бандеры». В прошлом году красно-черный флаг ОУН(б) был поднят перед зданием Днепропетровской областной госадминистрации (наряду с государственным флагом Украины и утвержденным флагом области). Эти решения тем любопытнее, что националистические политические партии, прямо апеллирующие к традиции ОУН, не имеют в современной Украине серьезной электоральной поддержки и не представлены не только в Верховной раде, но и во многих областных и городских советах даже западноукраинских регионов.

Таким образом, можно предположить, что причинами распространения оуновской символики стали и ее отождествление с Евромайданом, и контекст войны, в котором Бандера рассматривается многими как важный «антироссийский/антипутинский символ», и слабость публичной критики коммеморации радикального национализма с демократических позиций, и игнорирование (непонимание?) украинскими властями негативного отношения к подобным мероприятиям со стороны официальных Варшавы, Тель-Авива или Берлина.

И негативная, и позитивная стереотипизация Бандеры происходит на эмоционально-повышенных тонах. Этому содействуют и ежегодные факельные шествия на 1 января — день рождения Бандеры, которые проводят праворадикальные группы, и повторяющиеся случаи осквернения могилы Бандеры в Мюнхене, и периодические упоминания «бендеровцев» (о загадочности превращения буквы «а» в «е» я уже упоминал однажды на COLTA.RU) Путиным и российскими пропагандистами. Такого рода высказывания — не столь важно, со знаком «плюс» или «минус», — делают общее дело актуализации мифа. Такая актуализация выгодна и адептам культа Бандеры, и его разрушителям. А еще она содействует углублению общественных противоречий и делает (практически) невозможными содержательную дискуссию и открытое обсуждение темы. Современный дискурс pro et contra Бандеры преимущественно происходит в экзальтированном стиле а-ля Донцов. Не исключено, что эта экзальтация среди прочего пытается скрыть достаточно очевидную вещь — что сама по себе историческая фигура Бандеры отнюдь не центральна в украинской истории, а ее неразрывно связанные между собой позитивные/негативные мифологии не являются ключом к пониманию общественно-политического феномена современной Украины...

Это эссе представляет собой переработанную версию франкоязычной публикации в сборнике: Histoire partagée, mémoires divisées. Ukraine, Russie, Pologne. Dir. Korine Amacher, Eric Anouble, Andrii Portnov. — Lausanne: Editions Antipodes, 2020.

Автор — Андрей Портнов (Andrii Portnov), профессор истории Украины Европейского университета Виадрина (Франкфурт-на-Одере)

---

^[1] Русско-украинский исторический разговорник: Опыты всеобщей истории / Ред. Анатолий Голубовский, Никита Соколов. — М.: 2017. С. 176.

^[2] Отличный обзор публицистики Донцова и ее влияния см. в: Myroslav Shkandrij. Ukrainian Nationalism. Politics, Ideology, and Literature. 1929–1956. — New Haven: 2015. Pp. 79–100. Подробный анализ работ Донцова см. в: Tomasz Stryjek. Ukraińska idea narodowa okresu międzywojennego: Analiza wybranych koncepcji. — Wrocław: 2000. Олександр Зайцев. Націоналіст у добі фашизму. Львівський період Дмитра Донцова, 1922–1939 роки. Начерк інтелектуальної біографії. — Київ: 2019.

^[3] Детали подготовки и выполнения «боевого задания» по убийству Коновальца описал его исполнитель — в будущем генерал МВД СССР — Павел Судоплатов. См. его книгу: Павел Судоплатов. Разведка и Кремль. Воспоминания опасного свидетеля. — М.: 2017. С. 14–34.

^[4] Алексей Степанов. Почему убили Льва Ребета и Степана Бандеру?

^[5] Лев Ребет. Світла і тіні ОУН. — Мюнхен: 1964. С. 59.

^[6] Serhii Plokhy. The Man with the Poison Gun: A Cold War Spy Story. — New York: 2016. P. 317.

^[7] Ярослав Грицак. Тези до дискусії про УПА (в: Ярослав Грицак. Страсті за націоналізмом. — Київ: 2004. С. 111).

^[8] Mykola Riabchuk. Bandera's Controversy and Beyond (в: Mykola Riabchuk. Gleichschaltung. Authoritarian Consolidation in Ukraine. 2010–2012. — Kyiv: 2010. Pp. 154–168).

^[9] Serhy Yekelchyk. The Conflict in Ukraine. What Everyone Needs to Know. — New York: 2015. P. 107.

^[10] John-Paul Himka. The History behind the Regional Conflict in Ukraine. Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History, 16, 1 (Winter 2015). P. 136.

Понравился материал? Помоги сайту!