Ничего не имею против вас, пока вы не попадаетесь мне на глаза

«В последние несколько лет произошли большие перемены в сознании людей, в степени их принятия сексуальных меньшинств», — говорит В.Т., сидя в небольшой французской кофейне в центре Алматы. На самом деле еще недавно атмосфера в городе была другой. Очень немногие могли себе позволить не скрывать своей ориентации даже от родителей, но сама тема у большинства людей не вызывала истерии, не политизировалась, гей-клубы работали открыто, из них не делали пугало. «Сегодня каминг-аут будет сродни безумству», — добавляет В.Т.

В других регионах Казахстана ситуация еще консервативнее, и намного. Многие города «ветер перемен» обошел стороной, и общественное мнение в них всегда определялось наследием Советского Союза, страны, в которой гомосексуальные отношения считались уголовным преступлением и половым извращением, тесно связанным с тюремно-лагерной культурой унижения человеческого достоинства. Александр Лепехов из Павлодара, активист ЛГБТ-движения в Казахстане начала 2000-х, год назад опубликовал в интернете свои мемуары, рассказав шокирующие детали дискриминации, давления и насилия со стороны полиции, работодателей, простых обывателей и агрессивных гомофобов. «В моем рассказе много примеров из моей личной жизни, но я надеюсь, что так люди смогут получить чуть более полную картину об отношении казахстанского общества к ЛГБТ-людям», — пишет Александр из Швеции, куда он эмигрировал несколько лет назад.

Одним из идеологических столпов казахстанской власти принято считать толерантность — но только не в отношении сексуальных меньшинств. Статью об однополых отношениях исключили из Уголовного кодекса в 1997 году, но взамен не было разработано никаких механизмов защиты от дискриминации. Это относится и к так называемому разжиганию розни: язык ненависти, обращенный против определенной расы, национальности или религии, казахстанское законодательство рассматривает как экстремизм. Но гомофобные высказывания публичных фигур вовсе не считаются предосудительными. Эксперты признают: государство долгое время не вело целенаправленного давления на ЛГБТ-сообщество. С другой стороны, заинтересованность в защите их прав и повышении уровня принятия обществом этой социальной группы оставалась нулевой.

Попробуйте представить жизнь, в которой вы не можете просто взять любимого человека за руку на улице — это так же трудно, как покинуть родную страну.

«Откровенно дискриминационной политики Казахстан обычно себе не позволяет, опасаясь негативной реакции международного сообщества. Власти на него оглядываются, переживая за свой имидж», — говорит Айнур Шакенова из Фонда «Сорос-Казахстан». Но отсутствие политики признания в отношении ЛГБТ привело к тому, что для большинства казахстанцев сексуальные меньшинства по-прежнему видятся через линзы стереотипов и мифов. Например, на них возлагается вина за распространение ВИЧ, в них видят угрозу детям, многие все еще считают, что гомосексуальность можно и нужно лечить. Случаи насилия против ЛГБТ редко документируются — жертвы предпочитают не обращаться за помощью в полицию, хотя по данным опроса, проведенного Фондом «Сорос-Казахстан» в 2009 году, около четверти респондентов подвергались различным видам насилия. Только за последние пять лет в Казахстане были убиты несколько активистов, выступавших за права сексуальных меньшинств.

«Пару лет назад в Капчагае сожгли дом трансгендера после того, как он открыто появился в телепередаче. Кто это сделал — власти? Конечно, нет», — говорит Р.С. По его мнению, которое разделяет большинство казахстанских геев, главную роль в давлении на ЛГБТ играет не государство, а обыватели — по крайней мере, пока. В списке причин эксперты называют культурные особенности и недостаток сексуального образования. От этого страдают не только ЛГБТ. В этом же ряду стоят стереотипизация и высмеивание феминизма, представление женщины как сексуального объекта, инструмента воспроизводства и бытового помощника: существа, которое должно «знать свое место».

И все же эти характеристики и тенденции не уникальны для Казахстана и довольно часто встречаются даже в развитых странах. Что же именно изменилось за последние годы? Одним из факторов, возможно, стала активная внутренняя миграция, изменившая состав городского населения и повысившая запрос общества на традиционные ориентиры. Наконец, парадигма консерватизма может расти по мере старения политического режима, значительная часть элиты которого уходит корнями в советское прошлое. «Мы становимся свидетелями того, что традиционные ценности ставятся выше принципов Всеобщей декларации прав человека, а продвижение приоритетов семьи и брака идет за счет свобод других граждан», — с сожалением говорит Айнур Шакенова.

Многие указывают на влияние российского истеблишмента и пропаганды, которые активно используют сексуальный контекст для того, чтобы оправдать свое противостояние с Западом риторикой нравственности, выставляя ЛГБТ как признак морального упадка США и Европы. Это особенно заметно в казахстанской журналистике, скорее невольно, чем целенаправленно копирующей российские нарративы, используя эмоционально «заряженные» формулировки при освещении тем сексуальных меньшинств — «содомия», «гомосексуализм», «извращенец» и прочее.

Интернет, в отличие от СМИ, способен предложить обществу большее разнообразие точек зрения. Но в русскоязычном сегменте Всемирной паутины, потребителями которого является подавляющее большинство граждан постсоветских стран, эта тема почти не вызывает разногласий. Принято считать, что интернет может стать платформой для обмена информацией и общения различных уязвимых групп общества, помочь им обрести личную уверенность и попытаться поменять общественное мнение. В действительности же онлайн-обсуждения вопросов, связанных с сообществом ЛГБТ, представляют собой довольно гомогенный поток ненависти. Требования ужесточения государственной политики нередко переходят в призывы к жесткой публичной расправе над гомосексуалами.

Рекламное агентство обвинили в «пропаганде гомосексуализма в отвратительнейшей форме» — и все ЛГБТ-сообщество Казахстана стало побочной жертвой этой кампании.

«Хуже всего, что нагнетаемая атмосфера ненависти создает фон, при котором становится нормальным оскорблять и дискриминировать других людей. Если это будет продолжаться, ничто не помешает особо впечатлительным людям найти себе мишень и перейти к прямому насилию, оправдывая его моральными соображениями», — говорит В.Т. В интернете, впрочем, угрозы представителям сексуальных меньшинств поступают не так часто — и являются скорее эмоциональным порывом гомофобных сограждан, чем предвестником реальной опасности. Часто в личных сообщениях геям — и тем, кто им симпатизирует, — пишут, чтобы они уехали из страны, рассказывает В.Т., не так давно решивший последовать этим недружеским советам. «Попробуйте представить жизнь, в которой вы не можете просто взять любимого человека за руку на улице — это так же трудно, как покинуть родную страну», — говорит он.

Интернет может усугубить радикализацию, или «архаизацию», сознания, как ее называет Айнур Шакенова. Невежество и агрессия людей еще больше обнажаются при виртуальном общении. Комментаторы, призывающие сжигать геев на кострах, даже если они по-настоящему не имеют этого в виду, множат ненависть. Простые люди, не имевшие определенной позиции по ЛГБТ или относившиеся к ним нейтрально, после участия в таких дискуссиях скорее будут обращены в противников «гей-пропаганды», чем захотят узнать больше о самой проблеме. «При дефиците источников информации в офлайне интернет может помочь подросткам узнать больше о собственной гендерной идентичности, найти друзей и собеседников, — признает Амина Альтаева, молодой исследователь ЛГБТ и социальных медиа, — но для тех, кто не принадлежит к этому сообществу, преобладающий ныне дискурс деструктивен».

В конце лета 2014 года казахстанский интернет разделился на два непримиримых лагеря из-за сюжета, затронувшего самые чувствительные вопросы — о национальных традициях и о гомосексуальности. Местный филиал международного рекламного агентства Havas Worldwide создал для крупного центральноазиатского конкурса рекламы Red Jolbors в Бишкеке (Киргизия) фиктивный постер алматинского гей-клуба Studio 69 — и взял там главный приз. Плакат, на котором был изображен поцелуй русского поэта Александра Пушкина и казахского композитора Курмангазы, обыгрывал популярный для Алматы способ навигации по городу. Клуб находится на пересечении улиц, названных в честь этих двух деятелей культуры. Кроме того, вижуал был явной аллюзией на знаменитое граффити Дмитрия Врубеля на берлинской стене с поцелуем Брежнева и Хонеккера (и позже, когда разразился скандал, Врубель выступил в поддержку рекламного агентства).

Плакат не предполагалось использовать по назначению — это была конкурсная работа. Но, попав в сеть, он спровоцировал цунами гневных комментариев из-за «надругательства над великим предком казахской нации». Рекламное агентство обвинили в «пропаганде гомосексуализма в отвратительнейшей форме»— и все ЛГБТ-сообщество Казахстана стало побочной жертвой этой кампании.

Самые безобидные комментаторы тогда требовали, чтобы сексуальные меньшинства «не высовывались» и оставались невидимыми; самые радикальные призывали сжигать их заживо. И те, и другие сходились в одном — что агентство, а заодно и все геи не должны остаться безнаказанными. Консервативное молодежное движение «Болашак» провело круглый стол, на котором призвало к объявлению гомосексуальных граждан вне закона и «пикетировало» Studio 69, врываясь внутрь и выкрикивая гомофобные лозунги. После серии исков рекламное агентство вынуждено было закрыться, а его руководители покинули страну. Основной судебный процесс прошел с нарушениями — с них и начался. Так, потерпевшими по иску о «моральном ущербе» на сумму около 180 тыс. долларов были признаны преподаватели и студенты Консерватории им. Курмангазы. Один из истцов позже признал, что на подачу заявления в суд их вдохновила мэрия.

Пару лет назад в Капчагае сожгли дом трансгендера после того, как он открыто появился в телепередаче.

В мировой истории борьбы за гражданские права много примеров того, как провокационные действия выступали единственным катализатором, который мог осуществить сдвиг в общественном сознании. Однако публичная реакция гей-сообщества в Казахстане на скандал была нулевой, а в частных беседах чаще признавались, что постер привлек к ним «ненужное внимание», обострив гомофобные настроения. В обозримом будущем никто не станет планировать акцию гей-прайда в Казахстане, опасаясь за безопасность его участников (хотя в России, например, активисты выходили на свою крайне немногочисленную демонстрацию даже в этом году).

Впрочем, в оценках этого кейса важно учитывать, что ЛГБТ-сообщества в Казахстане на сегодня попросту нет. Почти все НПО, занимавшиеся этой тематикой, перестали существовать или ушли в глубокое подполье. Трудно ожидать проявления консолидированной и принципиальной позиции в положении, когда практически не осталось никаких общественных институций, способных ее выработать. Для того чтобы скандальная акция принесла пользу, не обязательно должно быть готово общество в целом — но необходимо, чтобы те, кого она затрагивает, были в достаточной мере мобилизованы и мотивированы к действию. «Если бы нас в тот момент поддержало больше людей, возможно, последствия были бы другими», — говорит «активист поневоле» Дария Хамитжанова, бывший директор агентства, разработавшего постер. «Возможно, тогда что-то могло бы поменяться», — добавляет она по телефону из Киева, куда она уехала, опасаясь дальнейшего преследования.

Власти сочли постер угрозой своей политике, считает Евгения Плахина. C этого момента договор о взаимном нейтралитете ЛГБТ и государства, схожий с известным принципом don't ask, don't tell, был нарушен: сюжет с постером взбудоражил общество, а режим не желает мириться с ситуациями, которые он не способен контролировать. «Реакция государства имела целью усилить самоцензуру: свобода выражения, которую олицетворял постер, несет в себе угрозу актуализации политических свобод, — соглашается Н.Б. — Этого они не хотят допускать». Гульнара Бажкенова, известный казахстанский публицист, видит в этом попытку подладиться под настроение большинства. «Сегодня антилиберальный дискурс в стране имеет огромный потенциал, и политики играют на этом», — объясняет она.

Словесные баталии вокруг постера в суде и в соцсетях совпали по времени с финальной стадией обсуждения парламентариями проекта закона о «гей-пропаганде», а точнее — о «защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию». Отчасти именно процесс по «делу Курмангазы-Пушкина», вызвавший критику влиятельных правозащитников из Human Rights Watch, помог в дальнейшем привлечь внимание к законопроекту, скопированному с аналогичного российского документа. Впервые его предложили еще в 2012 году, примерно одновременно с инициативой санкт-петербургского Законодательного собрания. С тех пор он лежал на полке, но в 2014 году стремительно и незаметно прошел согласования в парламенте и других ведомствах, а в феврале 2015 года ушел на подпись президенту. Там он пролежал беспрецедентно долгое время. Лишь спустя три месяца стало известно, что проект закона был направлен в Конституционный совет, который принял решение его отклонить.

Хотя многие поспешили обрадоваться такому постановлению, аргументация членов совета была довольно технической, указывая на то, что «некоторые положения» были сформулированы неточно и это могло повлечь нарушение прав граждан. Инициаторы законопроекта вскоре пообещали журналистам доработать документ и предложить его к рассмотрению повторно. Его реальные перспективы туманны, по крайней мере, в случае, если Алматы выберут столицей зимних Олимпийских игр 2022 года. Решение Конституционного совета, вероятно, и было обусловлено не жесткой критикой со стороны ряда авторитетных правозащитных организаций, но имиджевыми рисками для страны. За несколько недель до вето 27 олимпийских чемпионов со всего мира подписали письмо в адрес главы Международного олимпийского комитета Томаса Баха с просьбой отклонить заявку Казахстана на проведение Игр из-за дискриминационной политики в отношении ЛГБТ.

Государство устанавливает свою власть над телом человека.

На этот раз скандальный законопроект удалось заблокировать. Однако то, что он был принят обеими палатами парламента и прошел все экспертизы, очень тревожно. «Неужели никто не заметил, что он противоречит конституции?» — говорит В.Т. за несколько недель до своей эмиграции из Казахстана. Впрочем, стремясь принять этот закон, правительство может руководствоваться вовсе не склонностью к морализаторству. Как и во многих других странах, где власти используют схожую риторику для усиления надзора за информационной сферой, казахстанский законопроект содержит очень интересные моменты. Среди них — ограничение доступа интернет-пользователей к зарубежным сайтам через установление контроля над всеми внешними шлюзами и внутренними точками обмена трафиком, а также введение ответственности граждан за подмену IP-адресов — то есть использование анонимайзеров и виртуальных туннелей, которые используются для доступа к заблокированным ресурсам.

Если бы активные казахстанские пользователи интернета, пишущие гомофобные комментарии, знали эти подробности, возможно, их отношение к закону о «гей-пропаганде» было бы другим. Хотя это вряд ли изменило бы их взгляды на ЛГБТ: большинство казахстанцев признаются, что хотели бы, чтобы гомосексуалы никак не проявляли себя. Многие геи согласны на такие условия и готовы всю жизнь скрывать свою ориентацию от коллег, друзей и родных, говорит Н.Б. Многие даже женятся и выходят замуж, продолжая жить двойной жизнью. Молодежь ходит в клубы, несмотря на риск нарваться на таксистов-насильников или «ремонтников» — молодых людей, поджидающих посетителей гей-клубов у выхода, чтобы избить их. После волны гомофобии в России, пена от которой плотно оседает на казахстанской почве, все больше геев и лесбиянок возвращаются к т.н. квартирникам — практике социализации и вечеринок начала 1990-х годов.

Впрочем, не всем ЛГБТ удается остаться под прикрытием. Гею легче скрыть ориентацию, чем трансгендеру — свою идентичность, и, возможно, поэтому новое поколение активистов ЛГБТ-движения в Казахстане будет состоять из них. «Транс*коалиция на постсоветском пространстве» включает серьезное казахстанское подразделение и нацелена на качественно новый уровень деятельности. Если ранее НПО, работавшие для сексуальных меньшинств, главным образом осуществляли сервисные функции в рамках программ по борьбе с ВИЧ, то новые инициативные группы ставят целью именно правозащитную и адвокатскую деятельность, а также создание судебных прецедентов для последующего формирования антидискриминационных гарантий в законодательстве.

Хотя операции по смене пола в Казахстане входят по квоте в список медицинских услуг, предоставляемых государством бесплатно, процедура признания человека «подходящим» для такой операции сложна и унизительна. Так, она включает длительную психиатрическую экспертизу в изоляции от общества, а также принудительную кастрацию или стерилизацию. «Государство устанавливает свою власть над телом человека, регулирует то, как человеку будет позволено распоряжаться своим телом», — говорит К.К., один из членов коалиции. Еще сложнее дело обстоит с документами для трансгендеров, сменивших пол. Фактически после такой трансформации человек перестает существовать для государственных органов, записи в паспорте и ИИН невозможно изменить, а в них прописан его прежний гендер. Именно это послужило формальной причиной увольнения полицейского, сменившего пол, в Алматы весной этой года. Масс-медиа следили за этой историей больше из-за ее сенсационности, чем из соображений ее значимости, хотя она блестяще показывает дискриминационную природу казахстанского законодательства.

Почему эти проволочки с переоформлением документов не были решены, когда возможность смены пола предусматривалась законом? По мнению К.К., «уступка для трансгендеров» была предусмотрена Кодексом о здоровье народа в 2010—2011 годах как часть пакета гуманизации законодательства в рамках председательства Казахстана в ОБСЕ — и, как и многие поправки в другие законы, осталась полумерой. Его соратники по коалиции более резки в оценках — по их словам, это сделано для того, чтобы «отбить у нас желание быть собой», унизить. «Они [чиновники] не знают ничего о нас, не понимают и не хотят понимать», — с жаром объясняют мне они, сидя в кафе, за все время беседы едва прикоснувшись к напиткам. После паузы К.К. добавляет: «Понимаете, проблема не в том, что депутаты не думают про ЛГБТ. Они также не понимают и других людей, которым нужна помощь, — матерей, инвалидов, пенсионеров...»

Несмотря на сарказм, коалиция не настроена жаловаться и готова работать и с обществом, и с государством. Пока активисты занимаются тем, что повышают собственную экспертизу в области права, проводят встречи — как правило, подпольные — с единомышленниками, ищут партнеров среди общественных деятелей и организаций. После легализации однополых браков в США, когда Казнет в очередной раз захлестнула волна гомофобии, ЛГБТ-сообщество и сочувствующие ему люди внезапно нашли союзника в лице аккаунта «Казакская орда» на Фейсбуке, чью позицию можно обозначить как просвещенный национализм. Для многих патриотов это стало разрывом шаблона, но анонимный автор странички в ответ на растерянные комментарии своих читателей выкладывал целые списки четких аргументов в защиту прав ЛГБТ.

По словам К.К., чтобы начать решать проблему, сначала необходимо признать ее наличие. Казахстанские трансгендеры прошли этот этап и начали работу, но вопрос дискриминации касается не только тех, кто является ее жертвой. «Мяч на стороне либеральных деятелей, лидеров мнений, популярных личностей. Именно они обозначают позицию всего общества или хотя бы влияют на нее», — говорят члены коалиции. Пока что им никто не отвечает.

Понравился материал? Помоги сайту!