Михаэль Штютц: «Спрашивают: почему вы показываете и квир-, и неквир-фильмы? Так может рассуждать только гетеросексуал»

— С октября 2017 года в Германии гомосексуальные браки полностью приравнены к гетеросексуальным. Повлияло ли это как-то на Teddy Award?

— Разумеется, это важный шаг в уравнении прав. Я родом из Австрии, где сейчас набирают вес правые силы. Германии это тоже не совсем чуждо. Меркель разрешила браки, но это не было ее активной позицией. Для Teddy Award это равноправие важно. Но я не чувствую, что за два года что-то сильно изменилось. Вместе с правым поворотом сейчас растет количество случаев насилия по отношению к гомосексуалам, к женщинам. Мы живем в Берлине как в мыльном пузыре. Но нужно продолжать борьбу. Нельзя говорить: мы добились узаконенных браков, теперь мы можем сидеть сложа руки. Нужно продолжать бороться за то, чтобы быть видимыми.

— В 2014 году я была в Киеве на кинофестивале «Молодость», на котором вы тоже были. Там есть программа квир-фильмов Sunny Bunny. Директор фестиваля Андрей Халпахчи говорил, что подумывал в тот год отменить эту программу, чтобы не загонять квир-фильмы в гетто, а настаивать на универсальности этих историй. Но потом решил, что украинское общество еще слишком далеко от мысли о таком равноправии. Были ли когда-нибудь идеи отменить Teddy Award?

— Тот киевский фестиваль я хорошо помню и помню, как подожгли кинотеатр «Жовтень» во время показов одного из квир-фильмов программы Sunny Bunny. Что касается Teddy Award — нет, с нашей стороны таких идей не было. Но они периодически поступают извне. Я иногда слышу мнение о том, что раз мы добились общества, в котором, если смотреть поверхностно, господствует толерантность, то квир-фильмы не нуждаются в особом внимании. Я с этим не согласен. Понятно, что все улучшилось. В том числе это касается киноканонов. Каждый год на Берлинале или в Каннах показывают квир-фильмы. Конечно, можно сказать: фильм есть фильм, не нужно выделять никакие фильмы из-за их специфической тематики. И в последние годы действительно появилось много фильмов, которые рассматривают квир-темы, но не делают на них акцент как на чем-то особенном. В них речь идет уже не столько о каминг-ауте или сложной самоидентификации. Хотя и такие тоже есть. Они важны для новых поколений. И мы с удовольствием показываем эти фильмы.

— Можете привести пример фильма, который по-новому смотрит на квир-тему?

— В прошлом году мы показывали гибридный фильм «В поисках Евы». Это фильм о человеке, который не пытается загнать себя в строгие рамки самоидентификации. Ева постоянно меняет свою идентичность в зависимости от того, какая ей сейчас больше подходит. Для меняющихся идентичностей фильм находит разные эстетические формы. Это отличный пример того, каким может быть квир-фильм. Это взгляд в будущее. Мне нравятся фильмы, которые рассматривают это как что-то само собой разумеющееся. Где гомосексуальность или трансгендерность не является наиважнейшим катализатором нарратива. Это просто факт, который занимает нужное место в фильме, но оставляет пространство и для других качеств или событий, случающихся с героем.

— Когда вы в жюри, по каким критериям вы судите фильмы? Играет ли роль, например, то, из какой страны фильм, как много требовалось смелости, чтобы его выпустить?

— Очень много критериев. Сначала просто смотрю отдельно взятый фильм субъективно. А в конце складывается уже полная картина, и становятся также понятны параллели, которые продумывали кураторы. Есть такие фильмы, как «В поисках Евы», и есть другие, которые тематически не имеют такого драйва, но обладают неким политическим стейтментом. У меня есть хороший пример, но я не могу его привести, так как этот фильм войдет в программу грядущего Берлинале. Он о квир-комьюнити в стране, где это преследуется. В фильмах, которые сделаны на стыке с политическим активизмом, важно, чтобы автор не переходил определенные границы в работе с темой. Необходимы дистанция и аналитическое понимание политических и человеческих ситуаций.

— Раньше секция «Панорама» включала в себя только квир-фильмы. Сейчас эта граница размыта.

— Нет, это так кажется. Раньше в «Панораме» тоже были разные фильмы. Виланд Шпек (многолетний руководитель «Панорамы» и соучредитель Teddy, покинувший секцию в прошлом году. — Ред.) проделал большую активистскую работу и вывел квир-фильмы на кинорынок. Потребовалось время, чтобы на Берлинале такие фильмы стали восприниматься как нечто естественное. Теперь их можно увидеть не только в «Панораме», но и в Generation, Forum, в конкурсе. Некоторые люди этого не понимают. Они спрашивают: почему вы показываете в «Панораме» и квир-, и неквир-фильмы? Так может рассуждать только гетеросексуал. Они хотят все время загнать нас в одну отдельную программу.

— Есть понятия male gaze, female gaze. Есть ли queer gaze? Я читала интервью, где вы говорите, что не только тема, но и камера может быть «квир».

— Опять-таки «В поисках Евы» — хороший пример. Это и не female, и не male gaze. Это действительно queer gaze.

— Но это связано с самой Евой. А вне зависимости от героя?

— Queer gaze связан с эстетикой. Это чувствуется в мизансцене, в звуке, в монтаже. Особенно в экспериментальных фильмах, где пересматриваются традиционные структуры. Они находятся в оппозиции к мейнстримному кино, к кино, которое предлагает определенную перспективу, укрепляет определенные зрительные привычки. Это не обязательно фильмы, где в центре геи, трансы или лесбиянки. В этих фильмах ставятся под вопрос классический взгляд на тело и репрезентация тела. Взгляд на маскулинность или женственность. Фильм «Монос» Алехандро Лэндиса — хороший пример. У него как раз квир-эстетика. Это чувствуется, например, в той сцене, где дети-коммандос в горах гедонистически празднуют, пока не наступает отрезвление (сцена секса сопровождается экстатической пальбой из стрелкового оружия, шальная пуля убивает одного из коммандос. — Ред.). В том, как они одеты. Хотя квир-тема никак не проговаривается. И персонаж по имени Рэмбо тоже не тематизируется.

— На протяжении всего фильмы мы не знаем, мальчик это или девочка. И это не играет никакой роли. Хотя можно себя спрашивать, что изменилось бы, если бы Рэмбо был мальчиком.

— Да, и мне очень нравится, что режиссер на этом вообще не акцентирует внимание. При этом зрители чувствуют себя немного не в своей тарелке, и возникает пространство для рефлексии. Первая часть мне очень напомнила атмосферу берлинских клубов — нежеланием загонять себя в какие-либо рамки. Среди детей есть пара, которую можно определить в бинарных категориях: мальчик и девочка. Но при этом есть чувство, что послезавтра может все поменяться. Именно такие фильмы, предоставляющие пространство для различных возможностей, мы с удовольствием показываем в программе. А многие не понимают, почему такие фильмы тоже номинируются на Teddy. Но наличие таких квир-фильмов не исключает фильмов с классическим подходом, как, например, «Портрет девушки в огне» (хотя он, к сожалению, был показан не на Берлинале).

— Как вы, кстати, охарактеризуете «Портрет девушки в огне»?

— Это квир-эстетика. С одной стороны, конечно, это женский взгляд. Но Селин Сьямма сама говорит в интервью о том, что, будучи молодой женщиной, она смотрела кино, сделанное мужчинами, она была «вскормлена» мужской перспективой. И она не борется с мужским взглядом. Она совмещает оба. Она не может отказаться от одного из них, потому что так воспитана.

— Я разговаривала с молодым католическим священником, который уже несколько лет придерживается целибата. И он сказал, что его тоже можно назвать «квир», так как его сексуальность, а точнее, асексуальность — за пределами нормы.

— Для католического священника это очень смелое высказывание. И я не стал бы это отрицать. Это индивидуальный стейтмент. Быть «квир» — это находиться по ту сторону бинарной системы. Это понятие постоянно расширяется. И у него есть дальнейший потенциал.

— Издалека (например, из России) кажется, что Германия — очень толерантная страна. Но я недавно разговаривала с одним немецким актером-геем. И он сказал, что в Германии по-прежнему есть две очень консервативные области, в которых не приветствуется открытая гомосексуальность: это спорт и кино. Гомосексуальным актерам или актрисам советуют не появляться на красных дорожках с их партнерами и партнершами и вообще об этом не особо распространяться. Получается, либо ты являешься открытым гомосексуалом и снимаешься тогда в соответствующих тематических фильмах, либо ты молчишь.

— Так и есть. Я тоже знаю актеров и актрис, не говорящих об этом публично. У меня есть знакомый, который недолгое время работал в актерском агентстве, и там это было озвучено напрямую. По-прежнему есть страх, что, если ты не принадлежишь к гетеросексуальному кругу, общество тебя загонит в определенную нишу и ты не будешь получать те предложения, что прежде. Если ты гей, тебя не захотят видеть в традиционной романтической комедии. Хотя я не понимаю почему. Мне кажется, что публика так не отреагирует. Это только мнение тех, кто принимает решения, — мнение агентов или продюсеров. Это как в 50-е годы. И в Голливуде точно так же.

— Например, ситуация с Кристен Стюарт, которую просили на людях не держаться за руки с ее партнершей.

— Хорошо, что у некоторых людей хватает смелости об этом говорить. Но они, как правило, достигли уже таких позиций, что могут себе это позволить. Кристен Стюарт занимает достаточно привилегированное положение, чтобы говорить об этом открыто. Что, конечно, не отменяет важности того, что она об этом рассказала в интервью. Или Эллен Пейдж. Хотя, что касается ее, кажется, что она действительно стала меньше появляться в больших фильмах. Но, может, это ее собственное решение. В киноиндустрии такие запреты касаются, в первую очередь, актеров и актрис.

— Потому что они — объекты желаний и проекций для самоидентификации.

— Да, и тогда они для масс перестают быть этими объектами. Но это так странно. У меня никогда не было с этим проблем. Я постоянно должен был идентифицировать себя с гетеросексуальной массовой культурой. Мне кажется, гетеросексуальным людям тоже пойдет это только на пользу — если они немного подключат фантазию и постараются идентифицировать себя с гомосексуальными героями. В кино как раз прекрасно то, что можно отбросить эти границы. Мы должны дальше работать над тем, чтобы люди избавлялись от этой нишевости в своих головах.

— Для российских режиссеров эксплицитные сцены секса в кино — это способ раскрепощения и освобождения. А какие сейчас тенденции в европейском кино: тенденция к эксплицитной демонстрации или к редукции?

— Если говорить о фильмах, которые я сейчас смотрю для отбора в программу Берлинале или же видел в Каннах в этом году, то, скорее, это отказ от эксплицитных сцен. В квир-фильмах тоже сейчас тенденция к редукции. Хотя еще совсем недавно было по-другому. Даже в прошлом году фильм, получивший Teddy, — «Жесткая краска» («Tinta bruta») — содержал очень откровенные сцены (в России фильм недавно показывали на фестивале «Бок о бок»; сам Штютц также был гостем фестиваля. — Ред.). Но я часто забываю, были ли в фильме эксплицитные сексуальные сцены или нет, так как фильм их использует не ради самих сцен: это просто часть кадра, часть персонажей. Это органично.

— Повлияло ли как-то движение #MeToo на то, что сцены секса стали менее эксплицитными?

— В квир-фильмах — нет. Потому что этот дискурс существует в квир-кино уже давно. А так — не знаю. Постоянно обсуждают, что все может привести к тому, что кино станет снова более герметичным, менее телесным, цензурированным. Но мне так не кажется. Хорошие режиссеры всегда найдут выход. Уже в 50-е была чувственность, телесность на экране. Надеюсь, индивидуальное режиссерское видение будет и дальше присутствовать. Если кто-то хочет работать с эксплицитными сценами секса, то пусть работает. Если это будет критично воспринято, тем лучше. Важно, чтобы режиссеры испытывали на прочность свой собственный взгляд.

КИНО: ВЫБИРАЙТЕ ГЕРОЕВ ДЕСЯТИЛЕТИЯ

Понравился материал? Помоги сайту!