Про это

1.

Еще 6 июля балет «Нуреев» волновал одних только балетоманов, обсуждавших «сцену с трансвеститами» и то, смогут ли танцовщики N и NN изобразить великого Рудольфа. Cкамеечные радости. После новости об отмене премьеры началась массовая чесотка. Благодаря Кириллу Серебренникову и Юрию Посохову все бросились изучать биографию Рудольфа Нуреева и в одночасье сделались знатоками истории русского балета и русского диссидентства. Статья Википедии «Нуреев, Рудольф Хаметович» была с волнением пересказана в десятках аналитических текстов — и вот тут обнаружилось страшное. Что Нуреев был гомосексуалом. Что он снимался обнаженным (и Большой театр эту похабщину теперь проецирует на задник высотой с трехэтажный дом). Что родина так и не извинилась перед Нуреевым за его травлю: судьбу танцовщика даже успели сравнить с судьбой режиссера Кирилла Серебренникова.

Самые вульгарные выводы последних дней часто делаются от чистого сердца — в попытке защитить и спектакль, и находящегося под прессингом властей режиссера. Однако чем истеричнее становится реклама спектакля, тем больший вред наносится ему как художественному произведению. Все как-то позабыли, что премьера не отменена, но лишь перенесена — и эстетические, а не этические выводы лишь предстоит сделать.

В конечном счете защитники спектакля — который они видели только отрывками в плохой записи или не видели вообще — ничем не отличаются от условных гонителей из Минкульта и активистов, оскорбившихся никогда не виденными «Тангейзером» и «Матильдой». Действуют та же обвинительная риторика и тот же метод превентивных ударов. Возбужденные возгласы типа «лучшее, что произвел мировой театр в XXI веке» — курьез, чистая буффонада, и они скорее говорят не о спектакле, но о кругозоре ораторов. Однако все, что ни выкрикивается в сегодняшней горячке, воспринимается обществом с крайней серьезностью: стиль полемики, ее мелодраматическая интонация оказались важнее предмета полемики.

 2.

Общество соскучилось по большому мифу. Мы стосковались без приключения, будоражащей воображение загадки. Такой, чтобы очертя голову бросаться за разгадкой, предлагать какую угодно цену за секретную запись спектакля — ту самую, что была сделана с третьего яруса, — и лукаво улыбаться, став обладателем тайного знания. Именно эта жажда большого мифа породила казус «Матильды», шум вокруг «Нуреева» и даже курьез с инкогнито в машине президента.

Возможно, все куда проще: общество соскучилось не по большому мифу, а по большой клубничке — ведь обсуждать в первую очередь стали не достоинства спектакля, а фото голого Нуреева. В отличие от «Матильды» и «Тангейзера», с которыми сравнивался новый балет, проблема «Нуреева» состоит отнюдь не в религиозной паранойе — борцы за нравственность на этот раз молчали. Сработал элементарный вуайеристский инстинкт, вечная страсть к пикантным подробностям чужой личной жизни. И нет никакой разницы: урюпинская домохозяйка и ее муж-насильник — или Рудольф Нуреев / Кирилл Серебренников, журнал «Спид-инфо» в электричке — или балет «Нуреев» в Большом театре. В этом смысле отмена «Нуреева» стала самым эффективным государственным праздником последних лет: мало какой идеологической акции удавалось так сплотить народ.

А Наташа Макарова будет?

3.

Никто из комментаторов отмены даже не допустил мысли, что балет Посохова мог быть попросту плохой продукцией. Сработала безотказная логика: запрещенный — значит, новаторский, гениальный. Вещь, фирма, надо брать. Если посмотреть гуляющее по сети видео — наиболее полную запись, длящуюся что-то около часа, — окажется, что «Нуреев» в худшем смысле литературен: в основу не была положена книга, но ход спектакля определяют словесные факты, не оставляя поля для чистой музыкально-пластической выразительности.

Механизм тот же, что и в инсценировках популярных романов, — радость узнавания. Как покажут любовь Рудика к мужчинам? А Наташа Макарова будет? Книжками про Нуреева мы уже объелись: посмотрим, как-то его биографию смогут пересказать в танце (ставить балет о великом танцовщике — какой изощренный мазохизм!). Сыгран с десяток драматических спектаклей, по большей части дурных. Снят документальный фильм, и на подходе — игровая лента. Можно еще сочинить оперу. Все это — испытание технических возможностей разных видов искусства, то есть к искусству особого отношения не имеет.

В спектакле Большого театра расхожие факты биографии Нуреева — прыжок в объятия парижских полисменов, роман с датским танцовщиком Эриком Бруном — выдраны из контекста и развешаны, как плакаты по стенкам. Вот советские люди вообще — кондовые, хором поют о Родине, а вот парижане вообще — раскрепощенные, танцуют под блюз. А вот вообще классический балет, который есть замок красоты («Тени» из «Баядерки»). Танцевальные номера Юрия Посохова лишь прилагаются к заданным темам-сценкам, к литературе: вслух подолгу зачитываются письма и архивные документы. Танцовщики стеснены декорациями и суетятся под ногами монтировщиков и статистов.

Искать в пластическом тексте «Нуреева» психологизм и утверждать, что мелкие батманы главного героя означают трепетное биение сердца, — на подобной «образности» и вульгаризации танцевального словаря зиждился советский драмбалет, который в конце концов танцевать разучился. В классическом балете все куда грубее — и в лучших фрагментах хореография неоклассика Посохова орнаментальна, то есть не несет никакого вульгарного психологизма, а становится узором, хотя и очень прихотливым. Комбинации Посохова сложны по координации и выносливости, малые ансамбли сведены в сложном контрапункте, орнаменты бесконечно изобретательны и действуют гипнотически — их эмоция не литературна.

Что до эротики — ее нет даже в центральном мужском дуэте, вяло иллюстрирующем роман Нуреева с Бруном. Целомудрие этого дуэта коллеги противопоставили эротике на разрыв связок в балетах Бориса Эйфмана. Отчего-то не вспомнили предельно чувственный мужской дуэт из балета Ролана Пети «Пруст» — разве нельзя назвать его целомудренным? Разве противоречит одно другому в балетах Мориса Бежара? А «Нижинский» чурающегося любой вульгарности Джона Ноймайера? Девичья строгость сцен из «Нуреева» оборачивается бытовой скукой, а разбросанные по спектаклю совсем не изящные музыкальные цитаты (от «Жизели» до Адажиетто Малера) и распираемая пафосом партитура Ильи Демуцкого приводят «Нуреева» на грань того, что другой соотечественник-эмигрант обозначал словом poshlost'.

Превратиться в литературно-музыкальный монтаж школьного толка «Нурееву» не дают масштаб, а также постоянные метаморфозы пространства, шизоидная сюрреальность действия, происходящего внутри одного и того же павильона, — легкость каприччио, которая так привлекала в созданном той же командой «Герое нашего времени». И, как в «Герое», остается неясной дистанция между авторами и предметом повествования: насколько Рудольф Хаметович Нуреев для них — реальное историческое лицо, персонаж мифа или плод собственного воображения.

4.

Даже после премьеры, назначенной на 4 мая 2018 года, говорить все равно будут не о хореографии. «Нуреев» — о чем можно судить даже по фрагментам спектакля — имеет неприятный биографический душок. Сколь ни изобретательны Посохов и Серебренников, любой спектакль о Нурееве еще долго обречен быть вечером воспоминаний, шоу-поминками в куда большей степени, чем художественным высказыванием. Слишком мала историческая дистанция и слишком много тех, кто лично знал «Рудика» и теперь имеет о нем сказать.

Некоторых культурных героев лучше оставить в покое, даже если мощи и приносят хороший доход. Нет и не может быть никакого балета «Нуреев» — есть только удушающее чувство ностальгии, противопоказанное любому творчеству; есть переживание чужой славы и желание причаститься ее — неизбывное стремление «попасть в телевизор», хотя бы и путем просмотра балета, носящего фамилию знаменитости.

Патетические реплики о судьбах Родины, в сердцах брошенные слова «травля» и «шедевр», истерическая реклама, обернувшаяся антирекламой, — все это — большая всенародная мелодрама, какой является и сам проект «Нуреев». Вот прекрасная в своей неадекватности реакция: в ответ на театральное событие общество само превратилось в театр. Российские медиа с театральным надрывом стали описывать культурное происшествие — и одновременно собственную реакцию на него, как бы любуясь ситуацией и упиваясь собою: какой накал, какая красивая мелодрама выходит! Когда-нибудь, в 2030-е или в 2040-е, она сама станет предметом игрового сериала, который назовут очень благородно — например, «Страсти по Нурееву». В последней серии мы со слезами на глазах увидим реконструкцию ставшего легендарным спектакля 2018 года.

Понравился материал? Помоги сайту!