«Драматургия должна быть опасна»

14 июня на IX Московском международном открытом книжном фестивале (ММОКФ) в Центральном доме художника совместно с творческим объединением «Культпроект» и театром «Жареная птица» COLTA.RU представит проект «Опасные пьесы» — показы двух пьес из числа объявленных опасными газетой «Культура»: в 15:00 главный режиссер Театра кукол им. С.В. Образцова, лауреат «Золотой маски» Борис Константинов представит свою версию пьесы «Душа подушки» Олжаса Жанайдарова, в 17:00 главный режиссер Театра кукол Республики Карелия и номинант премии «Золотая маска» Наталья Пахомова покажет «Травоядных» Максима Курочкина.

Елена Ковальская, театральный критик, арт-директор Центра имени Мейерхольда

Несколько лет назад Министерство культуры — оно было тогда склонным асфальтировать тропинки, которые люди протоптали самостоятельно, — учредило три гранта: по поддержке современной пьесы, молодой режиссуры и инноваций в современном искусстве. Все вместе они поддерживали молодых, которым особо тяжело вступать в профессию в нашей системе, где, фигурально выражаясь, общественный ресурс (здания, финансирование, кадры) приватизирован группой стареющих деятелей. Так что инициатива Минкульта была здравая и своевременная. Ведь что, например, происходит с современной пьесой? Лучший драматург для театра сегодня — мертвый драматург, поскольку ему авторские платить не нужно. Грант давал возможность тем театрам, которые все же приняли современную пьесу к постановке, выплатить автору гонорар; оставалось и на постановку.

Я была приглашена Минкультом в экспертный совет три года назад. По всей видимости, меня позвали, поскольку я и так читала пьесы тоннами — как арт-директор фестиваля молодой драматургии «Любимовка» и отборщик конкурса «Действующие лица». Пьесы, которые присылались на конкурс Минкульта, в половине случаев были мне хорошо знакомы. Поначалу пьес было всего ничего — театры не прознали про этот грант, поэтому мы поддерживали почти все, что приходило. С каждым годом пьес становилось все больше, и уже было из чего выбирать. Около трети пьес присылается национальными театрами. Есть пьесы для детей. И много новой драмы — это хлеб молодой режиссуры.

В этом году нам, экспертам, прислали пьесы, назначили день заседания экспертного совета, мы эти пьесы прочли, приготовились к заседанию. И вдруг я узнаю, причем из Фейсбука, что группу экспертов отстранили — это Павел Руднев, я, Елена Гремина, Роман Должанский. Условно назовем нас сторонниками новой драмы — молодой и сердитой пьесы.

Насколько надо быть сумасшедшим человеком, чтобы суметь увидеть в дружбе ребенка и подушки намек на пропаганду однополой любви.

Демарш Минкульта довольно шумно обсуждался, припомнили 1937 год, когда репрессии начались с дела театральных критиков. К тому же всю весну мы c изумлением слушали Дмитрия Киселева, который по десять минут в «Вестях недели» тратил на огневые залпы про МХТ, «Гоголь-центр» и перформансы проекта «Открытая сцена». На экране куратор современного искусства указывала рукой на кучу сахара: «вот здесь во время перформанса лежала девушка... все это означало...» А Киселев комментировал гневно — мол, видели, на что идут деньги налогоплательщика? Сахар на полу, когда в стране полно голодающих. На премьеру Богомолова «Карамазовы» Киселев пришел вместе с делегацией Минкульта. Активизировалась газета Никиты Михалкова под названием «Культура». Ее даже киоскеры для продажи не берут, а тут все стали читать заметки Елены Ямпольской. Из этой газеты — не из официальной «Российской газеты», не от Минкульта — мы получили информацию, каких экспертов вывели из совета, а кого ввели. Вдобавок «Культура» сделала обзор пьес и проектов, которые поддерживались Минкультом в прежние годы, доказывая основной тезис: современное искусство опасно, все беды современной России — от экспертов Минкульта. А в финале, как бы походя, говорилось, что пришло время разобраться с самим Минкультом.

Вскоре в Думе прозвучала пылкая, полная навета и ошибок речь депутата Федорова с обращением к министру Мединскому, чтобы он навел порядок в своем ведомстве. А в Минкульте тем временем создавался проект «Основ государственной культурной политики», который опубликован, насколько я знаю, не был и просочился в СМИ в виде тезисов: «Россия не Европа», «российское значит русское» и прочие чудные лозунги. Словом, Минкульт скомпрометировал себя. Или его скомпрометировали, не берусь утверждать. Стало очевидно, что развернута кампания против Мединского и его команды. Или, шире, — исполняется та самая «смена культурных элит», о которой давно говорилось. Все стали всерьез провожать на покой Мединского и прогнозировать, что следующим министром станет человек Никиты Михалкова. Чем черт не шутит — может, и Ямпольская. Стали жалеть о Мединском и вспоминать его добрым словом — ведь именно при нем появились прогрессивные гранты, при нем наконец-то ожила культура в национальных республиках, куда стало поступать финансирование, стала налаживаться гастрольная политика. Ну и разное другое.

По мне, так бог с ними, с элитами. Меняйте элиты, чиновников, экспертов — от ротации больше пользы, чем вреда. Вот только старые поддерживали в культуре разнообразие. А новые ищут единообразия и приходят вместе с запретами. Можно прогнозировать, что будут выкошены целые направления в искусстве. Например, новая драма. Ее родовая черта — критическое отношение к действительности. «Они формируют образ России как страны, в которой не хочется жить», — пишет «Культура». Простите, но других драматургов у нас для вас нет. Значит, им отказано в праве на существование? Новые кровожадные говорят: «Делайте что хотите, но на собственные деньги». Хорошенькое дело: за годы у нас так и не появилось законодательной основы для негосударственной культуры. Нет налоговых льгот, льготной аренды для учреждений культуры. У нас даже нет закона о меценатстве! Вот это меня беспокоит гораздо больше, чем грядущие элиты в культуре. В конце концов, за ними нет художников, нет ничего, кроме транспарантов. Если бы были — мы бы их знали. Вопрос — что делать тем, кому они не оставляют шансов в государственном секторе.

В апреле появился новый, более адекватный проект «Основ». Его писала группа при президентском совете по культуре. Теперь объявлены общественные обсуждения проекта «Основ». Видимо, к сентябрю появится новая редакция. Параллельно идет работа над новым законодательством о культуре. Думаю, это момент, когда мы можем создать — или, по крайней мере, попробовать создать — новый общественный договор о культуре и искусстве. Нужно учесть интересы и культуры, и художников. И различить эти два понятия. Ведь это не одно и то же. Культура аккумулирует и хранит в себе достижения прошлого и настоящего. А родовое свойство художника — подрывать культуру, трансгрессировать. Культура — это границы. А художник по природе своей — нарушитель границ. Так что сегодня запретительными мерами не только у художников отнимают свободу, которая, на минуточку, гарантирована Конституцией РФ. Свободу выбора отнимают и у зрителя. Какими будут эти «Основы» и каким будет новое законодательство, от нас тоже зависит. Поэтому нужно устраивать его обсуждения в цехах и гильдиях, формировать запрос, делать предложения. Короче, нужно поработать. Среди тех, кто входит в рабочую группу, есть несколько адекватных, более чем вменяемых людей. Например, Владимир Толстой и Валерий Фокин.

Как действовать в наступающих обстоятельствах несвободы творчества? Кто-то станет партизанить. Кто-то, как Елена Гремина и ее негосударственный, частный «Театр.doc», не намерен переписывать пьесы; театр будет отстаивать свои права в Конституционном суде. В Центре Мейерхольда, где я арт-директор, организуется общественное обсуждение проекта «Основ»; с нами будет Владимир Толстой, один из авторов этого документа. А Кольта с «Жареной птицей» покажут две «опасные пьесы», чтобы люди могли оценить — что опаснее, «Душа подушки» или газета «Культура».

Для «Жареной птицы» это первый проект. Сам этот партизанский театр стал реакцией на происходящее в культуре. Фактически это группа людей — режиссеров, художников, продюсеров театра кукол, которые работают в разных других проектах вместе и похожим образом оценивают ситуацию в культуре. Они исходят из представления, что театр кукол — это не ущербный театр для маленьких, а театр без границ и театр для всех. В этой компании — Наталья Пахомова, один из лучших российских режиссеров, и Борис Константинов — суперстар, главреж Театра Образцова.

Интересно будет увидеть, как Пахомова сделает «Травоядных»: пьесы Курочкина совершенно головокружительные, но их интереснее читать глазами, чем видеть на сцене. Людям они не по зубам. Может быть, куклам удастся то, что не удается людям.

Олжас Жанайдаров, драматург

Насколько я помню, «Культура» обвинила меня в том, что в своей пьесе я пропагандирую гомосексуализм. Такой вывод был сделан из того, что у главного героя, подушки, мужское имя — мой герой, если помните, знакомится с мальчиком, и между ними завязывается дружба. Признаюсь честно: я впервые столкнулся с подобной трактовкой «Души подушки» — и такая интерпретация, конечно, не может не изумлять. Может быть, люди сегодня стали более испорченными и в дружбе между двумя людьми (или детьми) одного пола видят какой-то потайной смысл, но вообще-то существует устойчивая традиция детских произведений о дружбе двух девочек, двух мальчиков или, скажем, о мужской дружбе. И если в каждом таком произведении видеть только то, что рассмотрела в «Душе подушки» главный редактор «Культуры»… Это чистой воды передергивание, причем в духе советских времен, в духе газеты «Правда» — сравните язык, которым писались разгромные передовицы сталинских времен, и статью в «Культуре». Мне действительно интересно: неужели автор искренне писала эту статью и верила в то, что пишет, делая свои выводы от чистого сердца?

Борис Константинов, режиссер

Принять участие в «Опасных пьесах» мне предложили коллеги из творческого объединения «Культпроект»: по их просьбе я прочел пьесу из числа тех, что поставили на полку, так называемых запрещенных газетой «Культура» текстов. Оказалось, что в «Душе подушки» нет ничего, в чем обвиняют ее автора, — просто выдернули фразы из контекста. Насколько надо быть сумасшедшим человеком, чтобы суметь увидеть в дружбе ребенка и подушки намек на пропаганду однополой любви. Это сказка, в сказке и слова о любви нет, в сказках просто все оживает. Олжас Жанайдаров написал пьесу о том, как встретились два одиночества: одушевленная подушка, страдающая оттого, что она набита не пухом и пером, как все вокруг, а гречей, — и мальчик, который не может спать на перьевой подушке, потому что у него аллергия на пух. Может быть, взрослому человеку «Душа подушки» покажется трудной, но дети умнее, чем мы о них думаем. Дети настолько умны, настолько глубоки, способны так потрясающе фантазировать — им только нужно дать манок.

То, что эта пьеса попала в список опасных для здоровья произведений, по меньшей мере странно: так можно дойти до того, что и «Малышу и Карлсону» предъявить пропаганду зоофилии — за фразу Карлсона «ты любишь собаку больше, чем меня». Да и какую-нибудь «Царевну-лягушку» вполне можно за ту же зоофилию запретить… Моя постановка «Души подушки» — не столько протест, сколько ответное слово: мне кажется очень важным показать, что в этой пьесе нет ничего страшного. Хотя слова «протест» я не боюсь — у нас у всех есть против чего протестовать: необходимо бороться с самим фактом появления и существования списков «опасных пьес» — сложившаяся сейчас ситуация создает опасный прецедент: если некие комиссии начнут определять, какие пьесы можно показывать ребенку или зрителю вообще, а какие — нет, это будет, мягко говоря, крайне странно. Хотя вообще-то, строго говоря, проект «Опасные пьесы» — не про протест, а про защиту. Про защиту от несправедливости, от несправедливого обвинения. Хочется остановить этот процесс — хотя бы на минуту: мы можем навсегда лишить современных авторов желания сочинять пьесы для детей. В последние годы появились тексты, разговаривающие со зрителем без всякого сюсюканья!

Соня Дурова, программный директор творческого объединения «Культпроект»

Идея провести читки «запрещенных» газетой «Культура» пьес силами кукольников очень хороша: приемы театра кукол дают определенную степень отстраненности, обостряют присущую театральному искусству в целом условность — скажем, когда игрушка раздевается до ладони, это нельзя считать прилюдной демонстрации гениталий, потому что никаких гениталий, собственно, и нет, а есть только рука актера. Мы рады были откликнуться на инициативу COLTA.RU: поддержка театра кукол и современной драматургии — два приоритетных направления работы «Культпроекта», к тому же мы крайне болезненно отнеслись к списку «опасных» текстов и поставленных по ним спектаклей: их создатели в большинстве — наши друзья и коллеги, с которыми мы работали и собираемся работать и дальше, несмотря ни на что.

Максим Курочкин, драматург

Меня вполне бы устроило прожить жизнь без событий, я их не ищу. Но тоска по приключениям в подсознании живет. Попадание в «опасный» список «Культуры» уже чуть-чуть походит на приключение, не стыдно будет записать в биографию. Такое не каждый год случается, хоть какая-то движуха. Конечно, это симптом подлых времен, это печальная информация об обществе, о культуре, о газете «Культура», о том, что нас ждет впереди, о том, что мы прошлепали в прошлом. Но нельзя сказать, что я как-то сильно расстроился. Хотя, с другой стороны, было бы неприятно, если бы я там не оказался рядом со своими товарищами и людьми, которые делали замечательные спектакли и писали замечательные пьесы. Я знаю нескольких человек, обиженных, что не оказались в списке «Культуры». Действительно, почетно: это лестная реакция тупиц на нашу работу. И потом: я тут на днях читал книжку, три тома, посвященную художествам чекистов, так вот на этом фоне списки «Культуры» — это еще не очень страшно. Но симптом плохой.

Опасно, когда пьесы не читают, когда не пытаются разобраться, о чем там говорится. Опасно то, что происходит в телевизоре каждый день, то, что вливают в уши и глаза простофилям. Вот это реальная опасность. А запреты, игра в опасность определенных слов и каких-то текстов — это ведь разводка в чистом виде. Драматургия должна быть опасна. Опасность предполагает некое развитие. Пьесы и пишутся для того, чтобы человек вышел за рамки своего обыденного существования и мог испытать то, что он на обычных своих маршрутах не получает. Испытать эмоции, которые опасны для его представления о мире, опасны для его покоя, опасны для его самодовольства, его модели существования. В этом смысле слово «опасные» — точное, поэтому не нужно от него открещиваться. У общества развиты навыки игнорирования любой информации, ведущей к нарушению его покоя. В этом нет ничего нового, недальновидная власть заинтересована в том, чтобы не было граждан, а граждане — это те, кто может задумываться и задавать неприятные вопросы, требовать от нее отчета, активно не соглашаться, критиковать. Первейшая обязанность гражданина — не любить власть, контролировать ее, не позволять возноситься. Это слово в защиту современной драматургии, а не в защиту мата. Как только справятся с матом, будут убирать любое слово правды, это же основная цель.

Самое обидное во всей этой истории, что мы это уже проходили и все это — повторение прошлого. Это съедает то время, когда можно говорить о чем-то действительно сложном и анализировать человека, который еще не понят и непонятно, как жить ему в этом мире. Вместо этого мы снова будем описывать человека, вынужденного жить в Средневековье. Как жить в Средневековье — понятно, уже есть какие-то навыки, это все описано в куче умных книжек, которые тоже скоро придется изымать из библиотек, если так пойдет и дальше. Кто-то очень боится жить в XXI веке, потому что там действительно непонятно, как конкурировать, как развиваться, как не быть дураком или как хотя бы скрывать, что ты дурак. А они вот решили не скрывать, а быть первыми парнями в средневековой деревне.

Понравился материал? Помоги сайту!