Впереди столько новых и новейших событий

В галерее «Триумф» открывается выставка Алексея Таруца No Human Grace. Статьей об этом художнике COLTA.RU открывает серию материалов, в которых мы расскажем об интересных, на наш взгляд, российских авторах, активно работающих в последние годы.

В своих «Мифологиях» Ролан Барт упоминает о выставке «Фотошоки» в музее Орсе. Представленные там фотографии — и это уже ясно из названия — должны были шокировать зрителей. Но Барт разочарован: «Большинство снимков… не производят никакого впечатления, именно потому, что фотограф в оформлении своего сюжета слишком многое взял на себя, подменив нас, зрителей». Старательная выстроенность композиции нивелирует весь ужас: фотограф уже пропустил его через себя, а зрителю остается довольствоваться хоть и сверхискусным, однако уже «переваренным» автором, а оттого совершенно безопасным кошмаром.

Такие переваренные кошмары сыплются ежедневно из ленты Facebook и СМИ. Теракты, драки, катастрофы, изнасилования, безвинно осужденные или бесчеловечные маньяки — ужаса хватит на всех. Однако испытывать этот самый ужас не получается. Отчасти потому, что информационные потоки чересчур обильны. Кроме того, события предстают перед нами уже упакованными: с выстроенной композицией, бегущей строкой или сноской с самым подробным описанием произошедшего, бесчисленными комментариями экспертов и очевидцев. Фильтр, через который попавшие в медиа события проходят перед тем, как явиться зрителю, переносится и на то, что происходит с нами непосредственно. Потоки событий неисчерпаемы, не останавливайся, поглощай еще.

Непрерывное ощущение тревоги и вместе с тем отстраненное переживание любых, самых страшных, событий, ставшее современной нормой, Алексей Таруц иллюстрирует уже в самых первых своих работах. Видео «Лавины» (2014) — серия съемок очевидцев взрывов в спальном городском районе. Художник заменяет оригинальный звук на сэмплы со взрывами: спецэффекты призваны усилить тревожные ощущения, как будто реальной угрозы недостаточно. Возникает непреодолимая психологическая дистанция, которая превращает жуткое событие в очередной хоррор — способ пощекотать себе нервишки, не вставая с дивана.

В «Лавинах» проявляется и оппозиция скрытого/видимого, к которой Таруц обращается постоянно. Само событие оказывается неопознанным, где происходят взрывы — Москва, Донецк, Грозный — и какова их природа, остается только догадываться. Для работы «Вне ритуала» (2014) художник использует видео со сценами драк, запечатленных камерами слежения у ночных клубов. Акт насилия и вызываемая им тревога очевидны, но самой драки в кадре не оказывается.

В поисках скрытого Таруц заставляет блуждать своего зрителя и в буквальном смысле. Для того чтобы увидеть работу, зрителю приходится преодолевать почти что квест. На выставке «Свежая кровь» Таруц определяет место для своего проекта («Несколько советов, чтобы не провалиться под землю» (2016)) в самом последнем из череды залов. Пускали туда по одному и только в сопровождении секьюрити. В зале посетитель встречал исполнителей перформанса, которые предупреждали, что рассказывать о том, что здесь происходило, никому нельзя. Потому что всем все равно.

В «Триумфе» он устраивает выставку, попасть на которую могли только сто человек по заранее составленному гест-листу. После 45-минутного ожидания в полутемном помещении галереи их наконец допускали в подвал, откуда уже доносились звуки музыки. Там зрители встречали другую толпу зрителей (на самом деле — нанятую массовку), окруживших сцену, на которой Таруц исполнял десятиминутный музыкальный перформанс. Все — и посетители, и организаторы — снимали происходящее. «Результатом физического присутствия явилась не коммуникация между участниками, а документация», — замечает Ольга Дерюгина.

На выставке «Ультраприсутствие» (2016) в НИИ экспонируемое видео зрители отыскивали по отблескам света на полу или по подсказке тех, кто с этой задачей уже справился. Сразу за входом на первом этаже — полупустое помещение, столик с бокалами, мигание стробоскопа и дикий шум. Разговаривать, что-то разглядеть, да просто вина выпить по привычке невозможно. Источник звука — на втором этаже: здесь видео, на котором запечатлен белоснежный шпиц, а тот самый шум возникает от трения камеры о собачью шерсть. Оно перебивается другим: с заунывным вокалом Ланы Дель Рей о сюрреальном и тянущейся вверх рукой монстра из «Нечто». «Монстр» появляется и в физическом воплощении: у окна стоит неподвижная фигура, то ли заблудившийся посетитель, то ли кто-то еще — странный и однозначно пугающий.

Фигуру монстра еще Августин определял как маркер скрытого, указывая на его морфологическое происхождение от латинского monstrare — «показывать», «демонстрировать». А в сборнике «Теория монстра» Джеффри Джером Коэн формулирует несколько тезисов (всего их семь) о том, как тело монстра функционирует в современном мире. Он определяет монстра как объект культуры, который возникает при смещении традиционных ценностей и отчетливее всего проявляется в момент ускользания и бесконечной самогенерации. Ярким примером этого Коэн называет Чужого из фильма Ридли Скотта и последующих сиквелов.

В недавнем своем проекте, показанном в галерее ISSMAG, Алексей Таруц использовал образ Чужого, чтобы продемонстрировать, как производятся культурные события в мире искусства — в конкретном случае выставки. В гугловском приложении художник создает 3D-модели white cube с курсирующей по нему группой посетителей. В каждом из изображений обнаруживается нечто монструозное: от нечеловеческой руки, мягко, но настойчиво удерживающей зрителей рядом, до фейсхаггера, который пожирает растерянного посетителя — перед ним множество путей, но он не понимает, куда идти. Всюду художник вкрапляет яркие зеленые пятна краски: в банках именно такого цвета продается популярный энергетик Monster Energy (его логотип — след от когтей какого-то чудовища — есть в одной из работ). Подпитаться энергией монстра и наконец заглянуть в его глаза — единственный способ вскрыть истинную суть происходящего. Ведь «впереди еще столько новых и новейших событий, из которых можно выбрать любое».

Событие вообще всегда оказывается ядром того, что делает Таруц. И в этом отношении темы, которые он разрабатывает, и используемые им методы обнаруживают стройную семантическую связь: информационные потоки, безостановочно генерируемый видеоконтент, бесконечные вернисажи и финисажи — все это находит свое воплощение в медиуме, который распадается на огромное количество слоев. Снимаешь один, под ним другой. Но эта многомерность не пробуждает нарратив, а, напротив, сводит его к нулю: хорроры Таруца действуют на чувственном уровне. В сухом остатке оказывается не-событие. Акт насилия, террора, акт культурного потребления обретают сенситивную, человеческую оболочку: событие как ожидание и разочарование, событие как пустота.

Понравился материал? Помоги сайту!