Анастасия Шавлохова: «Между салоном и коммуналкой»

В Московском музее современного искусства проходит выставка «Проспект Непокоренных». Валерий Леденёв поговорил с кураторами проекта. Первая беседа — с Анастасией Шавлоховой.

— С момента основания студии «Непокоренные» прошло десять лет. Можно ли считать выставку в ММОМА поворотным этапом в жизни этого сообщества?

— Студия «Непокоренные» ведет отсчет с 2007 года, так что выставка имеет юбилейную привязку. Но нам было важно не просто сделать проект, подытоживающий десятилетие, а превратить его в стимул для нового развития студии. За десять лет она переживала разные ситуации. Как и в жизни человека, у нее были начало, кульминация и спад. В каталоге в статье «Коллективное добровольное» я писала, что проекты, подобные «Непокоренным», имеют тенденции к затуханию, причем относительно быстрому. В них может теплиться какая-то жизнь, но если нет стимулов извне — специальных мероприятий, выставок и прочего, — то художники концентрируются больше на своей карьере, и между ними происходит размежевание.

Когда мы начинали в 2007 году — это были я, Илья Гапонов и Иван Плющ, — мы все еще учились в «Мухе» (СПбГХПА им. А.Л. Штиглица. — Ред.). И авторы, которых мы пригласили в студию, тоже были студентами. Все хотели работать коллективно и делать нечто совместное, своей активной карьеры не было ни у кого. Сейчас ситуация уже не та, и, к сожалению, «Непокоренные» как бы стоят на распутье. Нужно либо поменять состав художников в пользу более молодых авторов, либо больше делать акцент на кураторской работе. Не знаю, станет ли выставка поводом все пересмотреть. Но, мне кажется, она важна, чтобы задаться подобными вопросами.

— Многих авторов на выставке — хотя, безусловно, не всех — объединяет интерес к традиционным жанрам искусства вроде живописи, скульптуры и графики. Это программная особенность «Непокоренных»?

— В тексте, что висит перед входом на выставку, я задаю вопрос, который волнует лично меня: могут ли сегодня художники, получившие традиционное образование, продолжая работать с живописью или скульптурой, выйти в итоге к современному искусству и существовать на его территории, обращаясь к современности, не порывая с традицией, — по крайней мере, в России? Многие авторы, прошедшие через студию, получили консервативное образование, очень догматичное и почти не оставляющее шансов выйти за привычные рамки.

Когда мы основывали студию, не понимали контекста и действовали по наитию. Сама я окончила искусствоведческий факультет «Мухи», где о современном искусстве нам не рассказывали. Давали что-то урывками, но систематического представления мы не имели. До 2007 года я даже не знала о существовании института PRO ARTE. Нас водили в Эрмитаж, подробно разбирали с нами классические произведения. В том же году я попала на Московскую биеннале и пережила шок, будто открыла для себя новый мир.

Тогда у нас не хватало ресурсов отрефлексировать, какое место мы занимали в системе, провести параллели, соотнести себя с кем-либо. И на выставке в ММОМА мы попытались подобную рефлексию осуществить, вернуться к началу, посмотреть на все отстраненным взглядом и увидеть материал со стороны.

На тот момент мне были интересны самые разные художники. В выставке «Пространство тишины», которую я делала в 2009 году на фабрике «Красное знамя», участвовали Арсений Жиляев, Евгений Антуфьев, Анна Титова, Ростан Тавасиев, Владимир Логутов, а из петербургских художников — Петр Шевцов и Петя Белый. Авторы были очень разные. Когда я отошла от дел студии — это случилось в 2011 году, — фокус моих интересов сместился в сторону кинетического искусства и художников, чьи работы были показаны на выставке «Одно место рядом с другим» на Винзаводе, которую я курировала вместе с Лукасом Тёпфером.

— Давай вернемся к истории студии. Расскажи, как все начиналось, как ты стала работать с «Непокоренными».

— Студия была основана в мае 2007 года при поддержке петербургского мецената Эдуарда Пичугина. Хотя выставки мы начали делать годом ранее. В Санкт-Петербурге в Манеже когда-то проходил ежегодный фестиваль «Диалоги» — смотр всего, что произошло в местном искусстве за год, огромная коллективная выставка, у которой не было куратора. Нам с Иваном (Плющом. — Ред.) хотелось показать художников из нашего окружения, мы встретились с организаторами, и нам выгородили пространство площадью 2 кв.м в самом центре зала. Выставка называлась «Сказка умерла», в ней участвовали Илья Гапонов и Кирилл Котешов, Иван и я. Чуть позже мы познакомились с Эдуардом Пичугиным, рассказали ему, что ищем пространство и хотим организовать там нечто вроде сквота для художников. Пичугин ответил, что у него есть свободный этаж в здании бизнес-центра на площади Мужества. Помещение не в центре города, и к тому же оно не отапливалось, там протекала крыша и не было окон — в некоторых студиях их нет до сих пор. Мы сделали ремонт, привели все в порядок. Общую его площадь, которая составляла 800 кв.м, мы поделили на 12 студий для художников, а также открыли шелкографскую мастерскую. Кого мы пригласили? Художников, которых знали и с кем дружили. По уставу они могли работать в мастерских от шести месяцев до одного года, а после должны были приходить другие люди. Но многие оставались дольше, и это уже институциональный вопрос. Сегодня, чтобы молодому художнику иметь мастерскую, необходимо либо зарабатывать на аренду, либо быть членом Союза художников. И потому художники всегда тяжело уходили из наших студий.

Через какое-то время Николай Палажченко привел к нам в студию Савелия Архипенко, только что открывшего лофт-проект «Этажи». Савелий предложил мне сделать выставку, и в 2008 году я сделала свой первый кураторский проект «Память полей». В Петербурге он вызвал громкий резонанс, потому что за долгие годы стал первой групповой выставкой молодых художников. В 2009-м я сделала выставку «Пространство тишины». В самих студиях «Непокоренных» мы устраивали дни открытых дверей и проводили специальные мероприятия.

За время работы студии через нее прошел 31 художник. И с 2011-го ее сокуратором стала Настя Скворцова, тогда же появилась выставочная галерея. Я сама сейчас занимаюсь другими проектами, но числюсь сооснователем «Непокоренных», и со мной советуются по ключевым решениям.

— Можно ли сказать, что у студии была миссия по поиску и поддержке молодых художников?

— Нам были интересны в основном художники нашего поколения. Но поиском авторов мы тоже занимались. Но мы не были объединением по идейному признаку, у нас не было манифеста, единой линии и направления, которого бы мы придерживались. Нас сплачивало пространство. А приглашали мы тех, кто был нам интересен, чье искусство или ход мыслей нас привлекали. И у нас были самые разные авторы. Не только живописцы, но и саунд-художники. Например, Тимур Куянов, который потом уехал в Финляндию. С нами долго работала Виктория Илюшкина, которая занималась видео, а также Максим Свищев, Татьяна Ахметгалиева, Вероника Рудьева-Рязанцева, Стас Багс. Очень разные индивидуальности, объединенные в одном пространстве.

— Студия довольно быстро стала популярным местом в городе, и к вам приходило много народу. Каким образом вы привлекали публику и как с ней работали?

— Моей функцией помимо кураторства было общение с прессой. Я сама рассылала информацию по изданиям: писала в редакции «Афиши», TimeOut, сайта «Собака.ру». Однажды даже связалась с газетой «Метро», и они про нас написали! Приходили журналисты, и наша работа быстро получила широкую огласку. Мир искусства в Санкт-Петербурге на тот момент был многочислен и немногочислен одновременно. В городе существовало, кажется, всего четыре галереи. Все обо всем узнавали быстро, и культурные события получали широкий отклик.

Дни открытых дверей в студии мы организовывали раз в два месяца. По ночам устраивали рейвы и вообще делали много разных коллабораций. Каждые две-три недели у нас что-то происходило. Иногда к нам приходило человек 300—400, и это удивительно, потому что мы — не ближний свет, примерно как московское Люблино. Стал бы кто-нибудь здесь ездить в такие места на выставки и рейвы? А к нам ездили.

Но существовал и практический аспект. Если в Санкт-Петербург приезжал куратор или коллекционер, ему удобнее было посетить одно место и встретить там сразу много художников. И по таким случаям мы звали даже художников, которые в студии не работали. Мы были узлом, связывающим разных людей. В самой студии подчас работало человек 12, другие художники оставляли работы на хранение. Получалась синергия, и она всем импонировала.

— Получается, что вы еще и посредничали между художниками и арт-системой? Вы специально ставили себе такую задачу?

— Так вышло случайно. Наши мероприятия требовали поддержки, а к нам довольно рано начали приходить коллекционеры. Мы создали как бы общий счет и от всех продаж, что происходили здесь, отчисляли на него процент. Когда только создавали «Непокоренных», деньги на все заработали сами — на отопление, вывоз мусора, шелкографский станок, который тоже оплачивали из своего кармана. Мы с Иваном Плющом и Ильей Гапоновым в то время занимались росписью помещений, но прекратили довольно быстро, сосредоточившись на творчестве.

У выставки «Пространство тишины» общей площадью 3000 кв.м вообще спонсора не было, мы его не нашли. Фабрика «Красное знамя» помогла с вывозом мусора и электричеством, но все остальное делалось на деньги с продаж. Хотя в нашем случае есть один безусловный плюс — мы не платим за аренду помещения, причем до сих пор. Но все остальные расходы покрываем сами.

— Каким образом возникла идея открыть галерею, о которой ты упомянула?

— Изначально работы художников можно было увидеть либо в мастерских, либо во время дней открытых дверей, когда мы развешивали вещи по коридору. У нас было два больших общих холла, как в коммунальной квартире.

Этого пространства нам, конечно же, не хватало, но прямо под нами было помещение, которое пустовало. Настоящий «белый куб» с потолками высотой шесть метров. Для офисов оно не годилось, а для выставок — в самый раз. Мы предложили открыть в нем галерею, хотя бы в тестовом режиме на один-два года. Эдуард Пичугин согласился. Там проходило много разных выставок, а не только художников «Непокоренных».

— Ты упомянула коммунальную квартиру. Мне показалось, что эстетика коммуналок — частично в дизайне экспозиции ММОМА; это верно?

— Дизайн выставки балансирует между салоном и коммуналкой. Я вообще хотела сделать атмосферный проект, который был бы очень «петербургским». Петербург децентрализован, в нем нет «точек притяжения», как в Москве, если не считать «Эрмитаж 20/21», Мраморный дворец или «Этажи». Вся художественная жизнь здесь до сих пор очень «квартирная». Взять хотя бы пространство «Тайга», сквот «Четверть», который находился в очень красивом особняке с большим бальным залом. Много художников работало в особняке на Английской набережной, который затем перешел в частное владение. На Фонтанке напротив Михайловского замка тоже есть пространство, где работают художники. И все это разворачивается в одних и тех же декорациях — таких коммунально-имперских. Высокие потолки, лепнина и характерная для Санкт-Петербурга выкраска стен. В Москве такого нет. Помню, когда я впервые попала в квартиру Георгия Гурьянова на Литейном, она мне показалась совершенно театральной, в ней было какое-то ощущение салонности. И мне кажется, что Санкт-Петербург — он все еще про салон. В смысле не буржуазности, а атмосферы приватности и кулуарности, которая здесь сохраняется. На выставке мне хотелось воссоздать атмосферу гостиных. Например, в зале с работами Кирилла Макарова некоторые работы мы повесили с наклоном, как иногда бывает в старых квартирах.

— А что влияло на выбор художников в случае вашей выставки?

— Изначально я хотела показать всех участников студии. Но до Тимура Куянова, например, было невозможно дозвониться, а Ян Форман, к большому сожалению, не смог предоставить работы вовремя. Всего в выставке участвует порядка 20 человек, и это бóльшая часть из тех, с кем мы работали. Мы старались выстроить объективную картину студии, и выбор авторов был предрешен историей проекта. Работы стремились выбрать характерные и знаковые для художников, а не только новые вещи. У Ильи Гапонова и Кирилла Котешова показали серию про шахтеров, у Андрея Горбунова выбрали проект «Анатомия греха» 2008 года.

Идею экспозиции предложила я. Мне хотелось сфокусироваться на кулуарности и закрытости петербургского искусства, в котором нет больших московских денег и которое прячется по гостиным, чью атмосферу я пыталась сохранить. В зале с работами Семена Мотолянца особая выкраска стен, я на ней настаивала. Изначально вообще планировали закрасить еще и потолки.

— Мне кажется, вашу выставку вообще сложно смотреть, не понимая того контекста, в котором работают художники: художественного контекста Санкт-Петербурга.

— Согласна, для Москвы это очень пограничная история. Я видела реакцию людей на вернисаже и хорошо ее понимаю. Как, например, воспринимать работы Татьяны Подмарковой — современное это искусство или нет?

На вернисаже были иностранные гости, они задавали много вопросов и даже писали мне после. Говорили, что для них этот проект был неожиданным, что в их странах тоже существует подобное искусство, но контекст совершенно иной. Мне самой интересна эта выставка как явление. С одной стороны, это петербургское искусство, но, с другой, такого много и в Москве. Куда, к примеру, идут студенты Строгановки, Суриковки? Мне кажется, что вопрос, который поднимает наш проект, — про необходимость разрыва и возможность сосуществования с традиционной школой — сегодня актуален не только для российского искусства, но и для страны в целом.

Понравился материал? Помоги сайту!