Искусствоведческое исследование средствами документалистики

Сегодня в кинотеатре «Октябрь» в рамках фестиваля «Артдокфест» состоится премьера документального фильма «ВоваНина» режиссера Наталии Назаровой о художниках Владимире Сальникове (1948—2015) и Нине Котел.

Фильм посвящен примечательной московской паре — художникам Владимиру Сальникову и Нине Котел. Он был задуман в 2014 году как рассказ об их творческом и любовном союзе: они были вместе 35 лет, оба — художники, очень яркие и, что редкость, друг на друга не похожие. Но жизнь внесла коррективы: 24 июля 2015 года Владимир Сальников неожиданно умер от сердечного приступа. Ему было 67 лет. И режиссер Наталия Назарова изменила первоначальный сценарий, сделав акцент именно на Вове, на его редком и ускользающем таланте. С дотошностью летописца она по горячим следам собрала воспоминания десятков людей, знавших Сальникова, и оставила для будущих исследователей бесценный материал. Нина Котел же стала главной героиней, чьи реплики и образ задали фильму нужную тональность, искреннюю, но без сентиментальности.

Режиссер своей целью ставила, как она говорит, «показать бесконечную любовь внутри художественного пространства». Фильм начинается от противного. Марина Абрамович читает завет: «Художник не должен влюбляться в другого художника!» И после этого показывают Вову и Нину, художников не просто по призванию, а по химическому составу крови, да к тому же и любящих друг друга. И следующим кадром — сегодняшний день, печальное лицо Нины: «Я думала, мы проживем 80 лет и разобьемся над Гималаями, я даже представляла, как это будет».

Тем, кто соберется смотреть фильм, наверное, небезынтересно узнать: 1) чем так знаменит художник; 2) чем ценен режиссер; 3) что не попало в фильм.

Отличительная особенность московского художественного сообщества — его крайняя разобщенность.

Статья о Владимире Сальникове в Википедии коротка и не объясняет, по крайней мере, тот факт, что на его отпевании в храме Преображения на Новокузнецкой улице собралось столько людей, что внутрь нельзя было протиснуться. У него не было официальных званий, он не получал премий, его не назовешь звездой «другого искусства». И тем не менее они с Ниной были важными героями арт-сцены.

Отличительная особенность московского художественного сообщества — его крайняя разобщенность. Оно размежевано по поколениям, направлениям, галереям, и персонажи из разных групп редко друг с другом пересекаются. Вова и Нина отличались тем, что знали, ценили, дружили «со всеми» и принадлежали сразу к нескольким контекстам. В брежневское время они были вполне благополучными членами МОСХа, книжно-графической секции, в годы перестройки вошли в число художников, которых показывали молодые арт-галереи, одними из первых пробовали себя в видеоарте, участвовали в биеннале современного искусства в России и за ее пределами. На каждом витке они приобретали опыт и новых знакомых, не теряя при этом прежних. Диапазон их друзей простирался от Дмитрия Жилинского до Олега Кулика и Андрея Кузькина. Они общались с философами, кураторами, с сонмом галеристов, музейных работников и журналистов. В истории искусства время от времени возникают ключевые персонажи, которые формируют ситуацию, как, к примеру, поэт Вячеслав Иванов у себя в башне или Надежда Мандельштам в хрущевке в Новых Черемушках. Квартира Вовы и Нины на улице Палиха тоже была таким штабом, где собирались все. Лет 20 как минимум она была центром интеллектуальных споров. В фильме немецкий искусствовед Сандра Фриммель рассказывает, что новую исследовательскую тему она всегда хотела обсудить с Вовой Сальниковым. Такие желания возникали у многих.

Биографии Нины и Вовы во многом перекликались. Оба — не коренные москвичи. Он родился в Чите, а вырос в Оренбурге (отец был военным, и семья много переезжала), она из Киева, оба еще в детстве решили стать художниками. Она училась в родном городе, Сальников окончил Полиграфический институт в Москве, где потом преподавал. Они познакомились в Доме творчества на Сенеже во вполне зрелом возрасте, когда у обоих уже были семьи, но взаимное притяжение было таково, что они перекроили свои жизни и последующие 35 лет не расставались. Самое долгое время, когда они были не вместе, — тот месяц, пока Нина лежала в больнице с сильнейшей пневмонией, а Вова два раза в день ходил ее проведывать, хотя первые 11 дней в реанимацию его вообще не пускали. По утрам за завтраком он ставил ее пустую чашку на стол, считая, что таким образом посылает сигналы космосу, чтобы Нина поскорее выздоровела.

На треть — шутя, на две трети — серьезно они называли друг друга великими русскими художниками. Это очень психотерапевтично: иметь такого мужа (жену), который считает тебя гением.

Они вели непрерывный диалог об искусстве. И фильм это состояние быта, перемешанного с искусством, замечательно передает. Можно чистить морковку и обсуждать последнюю выставку. Или позировать художнику с голой задницей и спорить, например, о рисунках Леонардо. Вообще фильм получился очень равнозначным тому, как Вова и Нина жили и как Нина живет одна до сих пор.

Большое видится на расстоянии. Наверное, два года — еще не тот срок, чтобы феномен Сальникова поднялся над горизонтом во весь рост, но все-таки попытка проговорить, каким он был важным человеком в искусстве, в фильме дана.

«Тонкий рисовальщик», «человек со смачным отношением к жизни», «он так небанально все воспринимал: он мог сказать что-то резкое — и твой фокус менялся абсолютно», «даже эпизодическое общение с ним я рассматриваю как структурирующие моменты своей жизни», «у него был проницательный взгляд на все: и на искусство, и на жизнь», «мастер троллинга: было непонятно, то ли он говорит правду, то ли ведет игру. Он представал в разных ликах, и удивительно, что он не переставал быть цельным» — так Сальникова вспоминают создатель ГЦСИ Леонид Бажанов, куратор и главный редактор «Художественного журнала» Виктор Мизиано, сотрудники ГТГ Ирина Горлова и Анна Котляр, художники Александр Юликов, Богдан Мамонов, Татьяна Антошина и многие другие.

Делай это кино просто журналист, наверное, описанием личности дело бы и ограничилось. Но режиссер Наталия Назарова — тоже художник, с дипломом того же Полиграфического института. С Владимиром Сальниковым она познакомилась в юности.

Наталия — человек со вкусом, отличный стилист. Ее главное произведение в этой области — ее дом, оформленный с исключительными смелостью и тактом. Одним из пиков своей карьеры она считает ранние 1990-е, когда ушла из книжной иллюстрации и начала шить театральные костюмы.

Последние 15 лет Наталия Назарова снимает документальные фильмы. Ленты о Фриде Кало и Диего Ривере получили немало международных наград.

Что же в фильм не попало? Да не попал самый, можно сказать, цимес — бесподобный сальниковский троллинг.

Фильм «ВоваНина» сшит по самым сложным лекалам. Монтаж идет на доли секунды, кадры подобраны так, что Вова оживает, становится не объектом исследования, а участником происходящего. Впервые начинаешь понимать ценность его видеоработ. Тогда, в 1990-е, их с Ниной увлечение новыми медиа воспринималось как попытка догнать молодежь, как измена главному ремеслу — живописи, рисунку. Но зато сейчас видеоэксперименты встали в фильм, как будто специально для него были созданы.

Заслуга режиссера в том, что, ненавязчиво жонглируя хронологией, она дала реперные точки художественных поисков Владимира Сальникова. Его ранние, 1970-х — 1980-х годов, графические серии (там важно даже не что нарисовано, а именно серийный подход), потрясающая галерея женских портретов — тушью, карандашами, акварелью, серия картин, посвященных Казимиру Малевичу и «Черному квадрату», уморительная серия «Ленин и роботы», очень провокационная серия про Гитлера, проект «10 тысяч левых женских ушей» и прочее, и прочее — все выстраивается в значительный и современный ряд. В Сальникове не было поколенческой старомодности, он до последних дней оставался актуальным художником. Фильм получился в равной степени бытописательским, лирическим и — серьезным. Такое вот искусствоведческое исследование средствами документалистики.

Как определил в фильме Богдан Мамонов, Сальников не создавал шедевров — неких важных картин, аккумулирующих его философию и опыт (что обычно делали художники XIX — первой половины XX века); он создавал проекты, которые менялись и развивались во времени. Вся его жизнь была проектом.

Что же в фильм не попало? Да не попал самый, можно сказать, цимес — бесподобный сальниковский троллинг. То, что Крым для него был нашим, — это даже не обсуждалось. Кажется, однажды он дал интервью газете «Завтра», очень интересовался и сочувствовал теориям Дугина и иже с ним. Его политические взгляды и реплики в соцсетях были таковы, что многие люди его отфренживали. «Приходилось утешать себя тем, что художники часто впадают в крайне экзотические политические ереси», — политкорректно писал об этих девиациях в некрологе арт-критик Андрей Ковалев.

В фильме почти ничего нет про сальниковский эротизм. В свете нынешних голливудских скандалов с Вайнштейном, Спейси и прочими «извращенцами» Владимир Сальников, наверное, заслуживает публичного четвертования. Но ню, стилизованные под пейзажи, разошлись по частным коллекциям.

Пока живы близкие родственники, особенно супруги, особенно если это такие люди с мощной харизмой, как Нина Котел, мы все, друзья и знакомые, будем кое-что недоговаривать. И вот только когда защитников усопшего не станет, останутся версии давным-давно происшедшего.

Понравился материал? Помоги сайту!