«РОСИЗО должно меняться, но сейчас изменения происходят очень инертно»

Осенью 2018 года на соискание Третьяковской премии в номинации «Нереализованный проект» поступила заявка от директора Северо-Кавказского филиала ГЦСИ-РОСИЗО Галины Тебиевой с проектом международного симпозиума «Аланика». Этот проект успел зарекомендовать себя как яркое событие в художественной жизни, осмысляющее социокультурную и политическую ситуацию на Северном Кавказе. Его организатором выступал Северо-Кавказский филиал ГЦСИ-РОСИЗО. В 2018 году проект с многолетней историей, ставший брендом и визитной карточкой Северного Кавказа, не состоялся по причине отсутствия финансирования. Команда Третьяковской премии не могла обойти вниманием данную ситуацию, тем более что обращение куратора ГЦСИ к самоорганизованной художественной структуре подчеркивает внутренние взаимосвязи в едином коммуникативном пространстве. Художник и идейный вдохновитель премии Анна Третьякова поговорила с куратором ГЦСИ Виталием Пацюковым.

— Проекту «Аланика» уже более 10 лет. Расскажите, пожалуйста, его историю. Как он начинался, какие были цели? Какую он представляет важность для региона?

— «Аланика» — это совершенно уникальный проект, объединяющий в себе историю культуры и ее актуальность в настоящее время во всех регионах Кавказа. Он имеет еще большое значение как некий медиатор, так как включает в себя еще и культуры других стран. Кавказ как некая модель многоязычности и многонациональности является моделью всего мира, нашей цивилизации.

История этого проекта была связана с прибытием многих национальностей: там были французы, англичане, поляки, американцы. В этом месте сама история диктовала создание чего-то принципиально иного, аутентичного. Здесь проходила организация новых форм искусства на базе национальных взаимосвязей. Мы говорили об объединении и одновременно о снятии проблемы различения этих наций, а также о поиске универсальных ценностей в национальных культурах, близких с традиционной точки зрения, где язык становится метаязыком. Искусство — общий визуальный язык, стирающий национальные границы и различия. Геополитический фактор накладывает свой отпечаток.

Этот регион еще сложный по своим социальным признакам в силу исторических проблем. Проблем нравственной экологии, единства традиционных по своей сути систем. Это было очень важно, чтобы история не разделяла нации, а давала новое этическое пространство. В последний раз, когда мы готовили проект, он должен был отсылать к традициям. Традиция же — вещь, казалось бы, инертная, тем не менее это наши корни, без которых нельзя существовать. Она может размываться либо актуализироваться, и мы хотели с разных точек зрения посмотреть на это, объединив совершенно разных людей. Был у нас Владимир Тарасов, барабанщик и музыкант, который делал акустику для Ильи Кабакова. Замечательно была представлена Чеченская Республика, со стороны Дагестана были очень интересные вещи, Азербайджана... Разные формы живописи, традиция наива, различные музыкальные эксперименты. Хотели показать, как музыкальная форма обновляется и как она живет.

— Этот проект должен был проходить в 2018 году, верно?

— Да. Но вот там якобы денег нет, произошла некая задержка с подачей информации, хотя задержки не было. Сложно сказать, на чем основывались эти трудности, скорее, на социальных вещах или каких-то изменениях в отношении ГЦСИ. Трудно сказать.

— А финансирование должно было быть государственным?

— Да. Из Министерства культуры. Это важный государственный проект. Но не случилось.

— А не было попыток привлечь частные инвестиции?

— Галина Тебиева пробовала, но не получилось. Надеюсь, что в этом году произойдет. Но вот трудно пока сказать: РОСИЗО ведет себя так странно, и денег у нас пока нет, средства не выделяются. Вот уже апрель, а бюджет еще не выделен на этот год. Хотя «Аланика» — это один из самых важных проектов, я считаю.

Нужно соединять советскую культуру с современной российской ментальностью, превращать это в единый полнокровный организм и все-таки актуализировать сегодняшнюю современность.

— Я согласна с вами. По крайней мере, для региона это очень важный проект. Он действительно объединяет много соседних республик.

— Тем более что регион замечательно реагирует на это. Когда мы в 2017 году делали проект, связанный со 100-летием знаменитых балетов Дягилева, в которых в свое время принимали участие Пикассо и Сати, республика ощутила потребность связать себя с авангардной культурой. Сейчас там проходит еще один интересный проект, связанный с космосом, — «Космос как предчувствие».

— Хотелось бы коснуться вашей заявки на Третьяковскую премию. Для нас было очень неожиданно и удивительно, что государство игнорирует такие проекты, как ваш, и не может их профинансировать и организаторы обратились к таким низовым структурам, как самоорганизованная Третьяковская премия. Я бы хотела попросить вас уточнить этот момент — какие у вас были ожидания, когда вы посылали заявку в номинацию «Нереализованный проект»?

— Я вам очень благодарен как раз за то, что вы обратили внимание и создали возможность, чтобы проект прозвучал как таковой. Он существовал в идеальной форме, на уровне схемы, на уровне уже физически существующей идеи. Была продумана экспозиция, подобраны работы, и вы дали возможность как-то еще раз об этом сказать. Очень важно, что интерес был проявлен именно со стороны художников, со стороны таких демократических систем, которые, казалось бы, не влияют, не находятся в системе институций. Это важно не только на уровне государства и региона, это также важно на уровне молодежных взглядов, взглядов художников, радикальной культуры.

— Понятно, что наша инициатива не может реализовать проект и найти финансирование, потому что это колоссальные бюджеты; максимум, что мы можем сделать, — это предать эту ситуацию огласке.

— Мне было важно, как отнесется к этому генерация. Как отнесется к этому молодое сознание и насколько ему это необходимо? И не просто отнесется, а еще как они социально будут оценивать. И тут вдруг оказалось, что вам нравственно и творчески это необходимо; на мой взгляд, это просто удивительно, могу сказать честно. Поэтому я очень рад, что наш проект имеет смысл.

— Да, и хотелось бы, чтобы он все-таки реализовался в этом году.

— Я думаю, ваша премия как раз поможет в этом.

— А Галина Тебиева что думает по поводу заявки?

— Она была очень рада, что ее проект имеет смысл. Что ее деятельность имеет другое оправдание — поколенческое. Эта связь поколений очень важна и должна жить как всегда актуальная проблема — не как ортодоксальная, авторитарная, а как личный, демократический и живой дискурс.

К сожалению, сейчас процесс культуры перестал интересовать общество — именно процесс культуры: не очаг, не выставочная сцена, а процесс.

— А как бы вы могли прокомментировать несколько противоречивый союз РОСИЗО с ГЦСИ? На ваш взгляд, есть ли у него перспективы?

— Я думаю, что это кризисное состояние. Такая организация, как РОСИЗО, ее формы и образование, очевидно, должны меняться. И вот эти их поиски нового образования, новых систем — я думаю, что они исторически неправильны и сама структура организации должна измениться. Уже надо заниматься актуальной культурой, организация должна осознать связь с современным искусством и тем, которое было накоплено нашей культурой. Нужно соединять советскую культуру с современной российской ментальностью, превращать это в единый полнокровный организм и все-таки актуализировать сегодняшнюю современность. Так что РОСИЗО должно меняться, но сейчас изменения происходят очень инертно. В связи с этим случились вот эти недоразумения, о которых лучше не говорить. Видите, что происходит: нас взяли в РОСИЗО, которое сейчас как будто распадается, и неизвестно, что будет дальше. Нашу часть берет музей Пушкина (ГМИИ им. А.С. Пушкина).

Сейчас происходит расширение таких больших музейных систем, как Эрмитаж, Третьяковка или Пушкинский. Это нормальная практика, такое происходит во всем мире. Я думаю, что в этом есть какой-то смысл. Это делается, чтобы не было культурно слабых мест в регионах. Но в то же время мы должны учесть все, что было накоплено в ГЦСИ, всю большую коллекцию ГЦСИ, которая должна сохраниться как коллекция ГЦСИ. Сейчас судьба этой коллекции неизвестна, она растворилась в системе РОСИЗО, ее как бы нет, и неизвестно, где она находится, в чьем подчинении. И тем более сейчас, когда мы переходим под Пушкинский музей, структурировать все это будет еще сложнее; это долгий процесс, подобный становлению ГЦСИ, — и в конце должно произойти рождение новой системы.

Однако нужно не просто родиться, но еще и вырасти. В настоящий момент старое разрушено, а новое еще не создано, новых связей еще не наработали. В этом и парадокс, если не сказать — драма. Думаю, все перестройки в нашем Министерстве культуры через какое-то время завершатся. Совершенно ясно, что страна нуждается в обновлении во всех областях — не только в экономике, но и в культуре.

К сожалению, сейчас процесс культуры перестал интересовать общество — именно процесс культуры: не очаг, не выставочная сцена, а процесс. Но, я думаю, мы вернемся в более свежем и более современном состоянии, более творческом. Я уверен, что Марина Лошак создаст нечто важное в этом направлении.

— Хотелось бы услышать ваше мнение как куратора с огромным опытом работы и человека, который посвятил искусству всю жизнь. Вы видели многие этапы развития и трансформации русской культуры и искусства; каковы перспективы развития российского искусства у молодых художников, какие векторы вы выделяете? На ваш взгляд, что происходит сейчас?

— Я вижу, что сейчас молодежь освоила действительно большие культурные пространства. Раньше, находясь в культурной изоляции от Европы и Америки, наша мысль развивалась независимо, при этом рождались замечательные личности — Кабаков, Булатов, Янкилевский, но они были оторваны от процесса, происходившего в мире. В результате мы смогли выявить какие-то наши национальные формы, которые потом вошли в мировую культуру, исходя из наших национальных проблем. А сейчас возникают общепланетарные интересы, и молодежь включилась в эту культуру, она хорошо чувствует это и ориентируется. Минус в том, что она часто стилизуется уже под отработанные формы и приемы западноевропейского искусства. То есть молодежь хорошо освоила новые формы технологий: в советское время доступа к технологиям не было, и мы работали с традиционными медиумом и языком. Сейчас уже картина не играет той роли, которую играла когда-то.

Я думаю, что сейчас новое поколение растет и сможет занять свое место в истории, как в свое время шестидесятники и семидесятники. Их работы появляются в музейных коллекциях, Россия начинает интересовать Европу и Америку, поэтому я думаю, что культура, возникшая на российской территории, должна в скором времени влиться в мировую историю точно так же, как в свое время Малевич.

Имеет смысл преобразовывать драматизм в более сложные, детальные формы, более полно смотреть на мир и не бояться синтезировать искусство в одно целое: искусство как интеграл — оно может обрести любую форму.

— Я согласна с вашим замечанием, что российское искусство на данный момент заимствует многие отработанные приемы и является в некоторой степени вторичным. Но как, на ваш взгляд, формируется все-таки язык идентичности российского искусства?

— Если говорить о парадигме, в которой мы живем, то сегодня это парадигма хаоса, пребывающая в расслоенном сознании. Эти моменты, в целом коллажированные, сегодня свойственны всей мировой культуре. Но дело в том, что сегодня наше сознание еще более расслоено, и то негативное, что есть в русской жизни, может дать более сильные всходы, более мощные плоды. Потому что если обратиться к нашему сознанию, то там более серьезные переживания, более глубокие. То есть российская культура живет скачками, возможно, у нее более интегральный подход. И наш скачок произойдет за счет интегральности отставания, которое пойдет нам на пользу: за счет него мы можем вырваться вперед, преобразовать минусовые формы в плюсовые, позитивные. Наши недостатки превращаются в достоинства, это происходит в том числе благодаря широте подхода. Нам не хватает только реализации.

— То есть, другими словами, потенциал заложен сильный, но не хватает поддержки и финансирования?

— Да, не хватает институциональной поддержки и финансирования. Для каждого государства искусство является очевидной частью экономики; в России пока что этого нет. Нет этого понимания культуры как имиджевой стратегии. Культуры, которой можно гордиться по-настоящему. Искусство у нас пока еще не является формой государственной политики, к сожалению.

— Что бы вы пожелали молодым художникам и какие наставления могли бы дать им?

— Мне нравятся ваши работы тем, что они направлены в сторону именно процессуальной культуры, потому что через процесс можно обнаружить некое целое, исследовательский подход. Только я думаю, что надо более конфликтно, более драматично раскрывать. Преобразовывать драматизм в более сложные, детальные формы, а также более полно смотреть на мир. Не бояться синтезировать искусство в одно целое: искусство как интеграл — оно может обрести любую форму. Снять границы между сценой и зрителем, вовлекать зрителя в процессы как участника. Должна работать провокация, провокация для размышления, обратная перспектива должна появляться, когда происходит втягивание внутрь формы, чтобы зритель стал участником.

— А стоит ли этот вектор провокации направлять в сторону культурной политики государства?

— Я думаю, что вектор должен быть творческим, многогранным, то есть он не должен быть только политическим: он должен быть шире, обладать разными гранями, не только политической. Но и политическая грань должна быть способна выразить себя через язык искусства.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!