Сколько художниц живет в психоневрологических интернатах?

Текст публикуется с сохранением авторской орфографии.

* * *

в социальных проектах, связанных с меньшинствами и угнетенными группами, часто используется метафора невидимости — невидимые люди, невидимые сообщества, невидимые практики. так могут быть названы и бездомные, и представители лгбт-сообщества, и люди с инвалидностью. так может быть названа и одна из наиболее невидимых групп — жители психоневрологических интернатов, исключенные и проживающие свою жизнь в закрытых учреждениях, часто с самого рождения. а среди них есть еще и невидимые художники — люди, которые находят силы и возможности заниматься творчеством.

среди них есть те, кто работает в различных студиях, организованных благотворительными организациями или волонтерами, но есть и те, кто работает самостоятельно в тюремно-больничных условиях жилых отделений, правдами и неправдами добывая себе художественные материалы, часто рисуя на бросовой бумаге вроде пачек от печенья, упаковок от кефира или бумаг, извлеченных из мусорной корзины. многие из них никогда не учились рисовать, но их работы обладают удивительной художественной силой и могут дать фору произведениям профессионалов.

с такими художниками и художницами работает объединение «широта и долгота», к которому мне посчастливилось быть причастным. этот проект сотрудничает как со студиями в закрытых психиатрических учреждениях, так и с художни_цами-одиночками, живущими в психоневрологических интернатах петербурга и области.

11 июля 2019 года художница юлия косульникова в сопровождении сотрудницы интерната и вашего покорного слуги приехала на открытие выставки «примерное время ожидания» в музее сидура в москве. это была ее первая длительная поездка за пределы интерната: до этого она выезжала в основном в больницы и дважды — на открытие собственных выставок, организованных «широтой и долготой»; эти выезды были совсем недолгими. организация этой поездки потребовала долгих и изнурительных переговоров как с музеем, так и с интернатом, где живет юлия. большую часть работы по преодолению бюрократических препятствий, которые может себе представить лишь тот, кто сталкивался с системой психоневрологических интернатов и государственными музеями, проделала кураторка проекта «широта и долгота» наталья петухова. изнурительная, нудная и скучная работа такого рода обычно остается за кадром статей об искусстве, уступая место рассуждениям об изяществе линий и богатстве колорита. такой невидимый труд куратор_ки может быть соотнесен с невидимым традиционным женским трудом на кухне. часто в разговоре о нескончаемой бюрократической возне возникает метафора кухни, а критика уподобляется «стирке грязного белья».

но не будь этого труда, эмоциональных, финансовых и творческих усилий натальи, работ юлии косульниковой не было бы на выставке, а сама она, возможно, никогда не смогла бы выбраться в москву.

я лично москву эту вашу не так чтоб очень навижу, юлия же была в настоящем восторге от строек и эскалаторов — а в москве, как известно, в изобилии и того, и другого. иногда даже кажется, что, кроме строек и эскалаторов, там ничего и нет. в свои двадцать три года юлия впервые смогла прокатиться на метро, трамвае и троллейбусе. «юххууу», — насвистывала она каждый раз, ступая на движущиеся ступеньки, — и махала и громко говорила «спасибо» смотрительницам в стеклянных будочках у подножия эскалаторов: «спасибо, хорошо прокатили!»

видеть такой восторг одновременно грустно и трогательно, вспоминаешь свои детские страхи и радости, если удается забыть о том, почему юлия не видела эскалаторов. большую часть своей жизни она провела в стенах интерната, в интерьерах, наполненных звенящей пустотой и холодным больничным светом.

эти интерьеры и ежедневная рутина интернатов и больниц, процедурные кабинеты и операционные, столовые и палаты с рядами одинаковых кроватей и являются основным сюжетом рисунков юлии косульниковой, выполненных с удивительно точной передачей перспективы, тонкими цветовыми решениями и изобразительными приемами, за которыми можно разглядеть зрелую, концептуально мыслящую художницу.

часто юлия оставляет работы незавершенными на этапе, когда уже можно безошибочно угадать сюжет. фигуры людей порой остаются без голов и конечностей. интерьеры комнат обозначаются несколькими скупыми прямыми линиями. эти фигуры умолчания тем не менее не препятствуют восприятию сюжета рисунков, а усиливают художественный (и политический) эффект высказывания.

подобно некоторым мультипликаторам, юлия косульникова предельно реалистично передает интерьеры, в то время как человеческие фигуры передаются в условном ключе. они напоминают как о мультипликации, так и о египетских фресках. эта мера условности в сочетании с довольно точным и безжалостным изображением повседневной жизни психоневрологических интернатов как бы уберегает зрительский взгляд от чрезмерно болезненных картин. вместе с тем, если принять во внимание практически документальный, репортажный характер рисунков, из-за этой условности они могут выглядеть еще более жутко. в целом я бы назвал жанр, в котором работает юлия, критическим реализмом.

возможно, после ярких московских впечатлений изобразительный мир юлии включит и другие сюжеты — например, метро или стройки, приведшие ее в такой восторг. «вот бы остаться жить здесь», — говорит юлия. «что, прямо в метро?» — спрашиваю я. — «да!»

за три дня в москве мы успели посетить третьяковскую галерею, где ходили по почти пустым залам — все москвичи и гости столицы в это время стояли в очереди на мунка; музей «гараж», где вместе возмутились и испугались перформанса с живым волком: «страшно! как на закрытке, — говорит юлия, глядя на клетку, — не хочу такое смотреть». «закрытка», читатель_ница, — это закрытое отделение психоневрологического интерната с усиленным наблюдением и строгими ограничениями входа-выхода для проживающих.

особенно нам понравилась выставка жауме пленсы в mmoma, потому что там можно было трогать произведения. трогать, нюхать, простукивать и царапать произведения юлия иногда пыталась и в других музеях, но там это было запрещено. вообще же юлию, кажется, гораздо больше интересовали стены, пол, рамки или подиумы, на которых установлены произведения, из чего они сделаны, как они пахнут и как отзываются звуком на пощелкивание ногтем, так что поход по выставке с ней превращался в перформанс. так что возможность трогать произведения жауме пленсы окупила тот факт, что до того мы зря пришли в другое здание музея в ермолаевском переулке, которое оказалось закрыто на ремонт — безо всяких объявлений на сайте или даже на двери. не слишком вежливый охранник сообщил, что не знает, как попасть в главное здание.

главное в этой вашей москве — это добраться до кафе, эскалатора или выставки современного искусства: там, как правило, все очень милые. кассирша в кафе «му-му» дала нам лишних конфет, смотрительницы в mmoma и третьяковке помогали нам фоткаться и делились своими мыслями об искусстве, а эскалатор — это moveable feast, праздник, который всегда с тобой. я держал юлию за руку во время большей части поездок на эскалаторах, это было весело, смотреть на такую непосредственную радость дорогого стоит.

в музее сидура тоже было множество милых людей, но, пожалуй, если бы там не было юлии, это было бы обычное скучноватое открытие, какими они бывают без шампанского и канапе. юлия встречала всех практически на пороге, так как ее работы висели в начале экспозиции, здоровалась за руку и знакомилась, без ложной скромности представляла свои работы и заводила разговор в таком духе, что неплохо бы ими восхититься. что зрители и делали, некоторые вполне искренне, тем более что работы и впрямь были неплохие.

выставка включает в себя работы пяти художни_ц из разных стран, в которых кураторка мария сарычева выделяет мотив ожидания как один из ведущих.

открывает выставку наивно-марксистский комикс бермет борубаевой и полины никитиной с эвфемистическим названием «я.еда», в нем показана история одной доставки еды.

затем документальная графика юлии косульниковой, в предельно прямолинейной манере показывающая жизнь и интерьеры различных медицинских пространств (психоневрологических интернатов, больниц, операционных и т.д.) с их звенящей пустотой и холодным белым светом, соседствует с лирическим видео милды янушевичюте «надеюсь, у тебя все хорошо».

в работе милды также одним из центральных аспектов являются собственный опыт пребывания в медицинских институциях и ожидание исцеления — но визуально и сюжетно работы юлии и милды составляют разительный контраст. видеоряд в произведении милды — пейзажи индийской деревни, где находится клиника народной медицины, в которую художница обратилась наряду с более «традиционной» западной клиникой. видео наполнено естественным светом, пейзажами, стихами — иными словами, теми роскошными вещами, которыми может наслаждаться человек, живущий вне стен закрытого учреждения, даже находясь в состоянии физической боли, и тем опытом, которого юлия косульникова начисто лишена, который просто не входит в ее историю и границы ее восприятия. тем сильнее звенит пустота на ее рисунках.

вот что пишет на своей странице в фейсбуке одна из посетительниц выставки.

татьяна зайцева: «Лучшие работы, на мой взгляд, — у Юлии Косульниковой.

2-й этаж, узкий коридор, снующие туда-сюда очень умные и модные люди... Цветные волосы, очки в брендовой оправе, айфоны в руках, томные и многозначительные взгляды...

И посреди этой толпы миниатюрная фигурка в спортивном костюме, которая со всеми здоровается, знакомится и спешит рассказать о себе. Не всем легко вот так сразу снисходительно сойти со своих облаков интеллекта и открыть сердце для этого искусства.

Юля живет в ПНИ, изображает то, что видит каждый день. Это как виды Фудзи во всех состояниях. Только вместо Фудзи — аппарат ДЕЗАР и стены казенного учреждения.

У многих людей нет голов.

Меня поразило, как Юля работает с цветом, находит тончайшие сочетания. У нее прекрасная, чистая композиция.

Во время церемонии открытия все говорили речь. Я не помню, что сказала Мария, не помню, о чем говорил Василий Церетели.

А Юля сказала, что у нее очень хорошее настроение и ей все нравится здесь.

Когда я пришла домой и стала открывать дверь, я подумала о том, что у Юли нет ключей. Ключи, открывающие дверь в твое пространство, — это роскошь. А для нас это обыденность, мы даже не задумываемся.

Я долго еще думала о ключах...»

в следующем зале — аудиовизуальная инсталляция екатерины шелгановой, созданная при участии алины кугушевой, дарьи плоховой и хельги зинзивер, — «позы ожидания», где художницы пытаются «очистить», «дистиллировать» само ожидание-как-таковое как физическое действие, разворачивающееся во времени. это центральное произведение, судя по позиционированию, количеству пространственных и технических ресурсов, а также по тому, что его название напрямую соотносится с темой выставки.

для «очищения», выделения самого акта ожидания модель помещена в пространство какой-то безымянной промзоны, не городское и не сельское не-место, место, которое можно назвать «пустырем», пустотой. в этой пустоте модель предается недеянию. аудиокомментарий — тавтологический, подобный комментирующей галлюцинации — сопровождает ее действия протокольным описанием «поворачиваю голову, делаю полшага в сторону». ожидание очищается не только от объекта, от того, ради чего именно героиня его осуществляет, но и от всяких сопутствующих размышлений, становится «голым ожиданием».

в интервью и в описании работы екатерина шелганова говорит о том, что стремится к «разотчуждению» или «переприсвоению» телесного опыта ожидания, но формально мы видим как раз радикальное отчуждение и иссушение ожидания, сведение его к механическому, вездесущему и тоталитарному контролю за микроскопическими изменениями позы. видео создано таким образом, что модель разыгрывает собственные позы ожидания, до того во время получасового «бездействия» эти мимолетные движения были запротоколированы и внесены в партитуру профессиональной хореографиней, а затем модель должна заново их воспроизвести, но уже по записанному сценарию — то есть мы видим буквальное разыгрывание выражения «быть собой», понятого в данном случае как «играть роль самой себя». героиня оказывается в ситуации паноптизма, когда от внимания внешнего наблюдателя не ускользнет и мельчайший поворот ее головы, при том что ее переживания, телесные ощущения или мысли не интересуют художницу. этот кафкианский дзен напоминает об унизительном и невыносимо скучном наказании, которому нас подвергала учительница в начальных классах: «а теперь мы будем слушать тишину».

этот механистический подход отсылает нас вновь к опыту тотального контроля, тотальной институции и в противовес собственной интерпретации художницы помещает работу в один ряд с произведениями юлии косульниковой и юзефа робаковского, представленными на выставке.

протокольные тавтологические комментарии делают это ожидание еще более нудным; бесконечное изматывающее, поистине кафкианское затягивание процедуры ожидания и любой бюрократической процедуры — одна из черт нашей новой реальности. ожидание может, однако, быть действительно переприсвоено через наполнение его протестным смыслом, как в главном политическом перформансе ожидания последних дней или в голодовке олега сенцова.

и, наконец, на стене в коридоре притворяется окном проекция фильма юзефа робаковского «вид из моего окна», актуализирующая политический компонент ожидания: автор снимал фильм на любительскую камеру из окна своей кухни с перерывами в течение многих лет, в том числе во время чрезвычайного положения. рассказчик на видео сам выступает в роли соглядатая, которому многое известно о своих соседях: он знает клички их домашних животных, их места работы, количество автомобилей в их семьях (если только не выдумывает их истории на ходу). на видео то и дело появляются сотрудники различных силовых структур, которые как бы тоже являются частью ландшафта вроде погодных явлений.

в какой-то момент, по рассказам художника, и на самого оператора в окне обратили внимание сотрудники органов; пленку пришлось прятать внутри изоляции электропроводов. фильм заканчивается в девяностые, во времена торжества капитализма, когда площадь перед окном, являющаяся главной героиней киноповести, застраивается элитным жилым комплексом (умирает).

юлии очень понравилось знакомиться с другими художни_цами — участни_цами выставки. она предвкушала эти знакомства по дороге в музей. на открытии было довольно много художни_ц из разных городов и стран, но почему-то во время торжественных речей говорили только церетели-младший, директорка музея, кураторка выставки мария сарычева и юлия. юлия высказалась в своем залихватски-позитивном ключе. это выглядело несколько скандально. мне захотелось тоже что-то сказать, но меня не спросили, а если бы спросили, я бы вспомнил сцену из фильма «амадей», где моцарт говорит: «простите меня, ваше величество, я — человек грубый, но моя музыка — нет». я бы сказал, что так же обстоит дело и с невидимыми художниками: они не могут похвастаться цветистыми речами и умелыми жестами рук, но их работы поражают. часто зрители не могут поверить, что эти работы принадлежат вот этим людям. но это и есть чудо человеческого духа и искусства: невидимые художники из психоневрологических интернатов показывают нам, что душу нельзя убить даже нечеловеческими условиями тотальной институции. человек — это какое-то такое не поймешь как, чего и откуда что взялось.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!