Новое определение музея: Россия не при делах?

Международный совет музеев (ИКОМ) разработал и предложил новое и радикальное определение музея, которое уже в этом месяце будет обсуждаться на Генеральной ассамблее ИКОМа. Революционный пересмотр понятия «музей», особенно со стороны такой забюрократизированной махины, как ИКОМ, уже вызвал бурю возмущения. Общее мнение — перенести обсуждение нового определения на более поздний срок и отказаться от идеологизированной трактовки музея. Мария Силина считает, что со стороны ИКОМа этот шаг — неожиданная попытка активизма, которая, впрочем, наверняка будет потоплена.

Определение, которое хотят пересмотреть, делает акцент на активной роли музея в «приобретении, хранении, исследовании, популяризации и экспонировании материального и нематериального наследия человечества и его окружения в целях образования, изучения и развлечения». В новой формулировке подчеркиваются социальная роль музея и необходимость его взаимодействия с сообществами: «Деятельность [музеев] основана на принципах партиципации и прозрачности и строится вокруг активного сотрудничества с различными сообществами». Они работают «во имя человеческого достоинства, социальной справедливости, глобального равенства и благополучия в масштабах планеты» ^[1].

В этом смещении акцента с объект-хранения на музей как общественный институт и содержится краткая история музеев последних ста с лишним лет. В начале XX века трендом стала образовательная и популяризаторская деятельность музеев, со второй половины — их функционирование как форпостов массового туризма. Теперь это попытка дать музеям возможность позитивного самоопределения, превратив их в проводников общественных интересов в области культуры.

Социальная справедливость, на которой настаивает ИКОМ, предлагает вводить новых игроков в музейное хозяйство, радикально подрывая сами основы музея как места сбора и хранения объектов культурного значения. Именно эта попытка пересмотреть доминанту хранения в определении музея уже вызвала первые критические отзывы.

В этой заметке я хочу раскрыть контекст прочтения нового определения, открывающего перспективу для дальнейшей системной реконструкции музейных институтов. Сейчас их спаянность со всеми мыслимыми негативными аспектами общественной жизни, кажется, подрывает самые благородные основы создания музеев.

В Европе активно идут дебаты о реституции объектов, полученных в условиях военной колонизации Африки. В докладе «К новой реляционной этике» (2018), составленном для сведения президента Франции Эмманюэля Макрона, предлагается принять за основу тезис о том, что получение в дар и покупка высокохудожественных предметов ритуального характера в период с 1885 по 1960 год должны квалифицироваться как насильственное изъятие ^[2]. Авторы доклада видят свою миссию в инициации многосторонних переговоров между музеями и заинтересованными сторонами по легальному переоформлению таких приобретений.

Ньюсмейкером в музейном мире США стало активистское движение Decolonize This Place, направленное на вытеснение из музейного управления магнатов и бизнесменов, получивших состояние этически спорным путем. В июле 2019 года из музея Уитни в Нью-Йорке вынужден был уйти один из главных спонсоров музея — Уоррен Кандерс, владелец компании по производству слезоточивого газа, который применяется в оттеснении иммигрантов с границы США и Мексики.

Параллельно шла долгая кампания за лишение доступа к благотворительности семьи Саклер, которая построила свое состояние на продвижении кодеиносодержащих препаратов, спровоцировав в стране эпидемию опиоидной зависимости. Под натиском активистов, в первую очередь — художницы Нэн Голдин, такие крупные музеи, как Лувр, Метрополитен и Гуггенхайм, удалили Саклеров из списка благотворителей. Как показывают эти примеры, хранение экспонатов, их приобретение и экспозиция в музеях — это уже не поле ответственности только и исключительно музейного сообщества или спонсоров. На музейную политику начали влиять отдельные группы заинтересованных граждан — из академии, из городских активистских движений, и именно в этом своевременность пересмотра самого понятия «музей».

Социальная ответственность музеев меняет и нормативное понимание культурной и исторической ценности объекта. Ценность экспонатов, особенно с проблемной историей, определяется мнением их целевой аудитории. В новой практике «объект культурного значения» — это уже не фиксированное понятие, вес которому автоматически придает сам факт произошедшего исторического события. Теперь эксперты стремятся ответить на вопрос о том, «чья» это ценность: как эти объекты (вернее, представления о них) используются сегодня разными группами — политиками, экспертами и прочими stakeholders. Эти проблемы входят в компетенцию critical heritage studies — отсутствующего в России научного направления.

В таком ракурсе экспонирование наследия в музее — это раскрытие темы того, как объекты, их создание или использование сформировали наши сегодняшние представления и сопутствующие противоречия. Сложно любоваться предметом, зная, что он приобретен этически спорным путем или инструментализирован могущественными спонсорами для получения общественной индульгенции через просветительскую деятельность. Предложенное определение музея легитимирует наше право не закрывать на это глаза. Оно должно стимулировать музеи более социально ответственно контекстуализировать предметы в коллекции и их провенанс ^[3]. Именно в свете акций против Кандерса и Саклеров или движения за реституцию объектов в Европе новое предложение ИКОМа обретает конкретные очертания и намечает перспективы структурных изменений. Как будет выглядеть результат этих глобальных изменений, пока еще не ясно. Тем интереснее смотреть в будущее музеев и на дискуссии вокруг нового определения.

Социальная справедливость, на которую указывает ИКОМ, предлагает вводить новых игроков в музейное хозяйство и радикально подрывает сами основы музея как места сбора и хранения объектов культурного значения.

На первый взгляд, для России это новое определение неактуально. В стране социальная ангажированность отвергается из-за травмы от социалистической политики в СССР, подменившей социальность политическими интересами государства. Следствием этой травмы стала и аморфность современных общественных движений, и вряд ли новое определение ИКОМа будет сочувственно принято в России. Вопрос об агентности, то есть об участии в музейной жизни каких-то других сил, имеющих свою социальную повестку (кроме государства и корпораций), у нас все еще маргинален и представляет опасность для устоявшихся структур управления музейной политикой.

Отечественные музеи en masse — продукт собирательства объектов, произведенного после серии законов 1918—1920 годов о национализации частного имущества, и переброски музейных коллекций и отдельных объектов в пределах музейной сети в 1920-е — 1950-е. Так, формирование двух музейных центров — Москвы и Ленинграда — производилось директивным перераспределением коллекций между ГМИИ, ГЭ и ГМНЗИ с подковерными играми ведущих и наиболее уважаемых музееведов и знатоков ^[4]. Исторически говоря, эти передачи были советским и централизованным по характеру решением общеевропейской задачи адекватной комплектации музеев как отражения их национальной значимости, актуальной в 1870-е — 1950-е годы.

Тогда сложилась парадоксальная и хроническая ситуация: музеи защищали себя от произвола государства и заинтересованных ведомств (например, военные активно отчуждали музейные помещения) и всячески использовали государственный ресурс, чтобы перетянуть ценные экспонаты и коллекции к себе. Сейчас с новой силой запущена очередная серия попыток переправить бывшие коллекции С.И. Щукина и И.А. Морозова из ГЭ в ГМИИ, но уже не во имя научной организации музеев, как это было в 1930-е — 1950-е (т.н. рационализация музейной сети), а во имя «исторической справедливости» объединения разрозненных однажды коллекций в формате публичной экспозиции государственного музея.

Эта борьба музеев между собой и сейчас проходит без третьих лиц, под эгидой государства, которое в любой момент может отнять у музея все, включая его помещение. Полный анабиоз законодательной деятельности в развитии меценатства, которое могло бы стать независимым агентом музейного строительства, усугубляет эту взаимную замкнутость музеев на государстве ^[5]. Можно было бы представить себе попытки реституции музейных предметов со стороны других агентов — бывших советских республик или частных владельцев национализированных коллекций, но не в условиях отсутствия третьих сил, которые могли бы предложить альтернативы работы с наследием.

На практике получается так, что концептуально понятия «общественное достояние» и «культурная ценность» не имеют автономии вне государственного управления музеями. Таким образом, для властей функция хранения экспонатов — гораздо более удобная трактовка музея для управления культурой, чем образ музея как выразителя исторически доказанных интересов конкретных групп людей. При отсутствии альтернатив для музеев консервативные функции также остаются самыми оптимальными. Вроде бы новое определение бьет мимо российского контекста.

В России борьба музеев между собой и сейчас проходит без третьих лиц, под эгидой государства, которое в любой момент может отнять у музея все, включая его помещение.

Однако все последние новости из музейного мира в России показывают, что и музейщики, и Министерство культуры следят за ситуацией и пытаются максимально безболезненно адаптировать назревшие требования прозрачности и партиципативности музейных организмов. Возьмем Государственный каталог Музейного фонда РФ. В нем нет и не предполагается данных о провенансе (первый и самый очевидный шаг для начала рефлексии музеев о собственных основаниях). Изучение провенанса сегодня открыло бы ящик Пандоры, так как дало бы доступ к информации о прошлых владельцах. Такое исследование дало бы и возможность интегрироваться в мировое научное музейное сообщество. В действительности происходит так, что дигитализация в том виде, в котором она проводится, властно фиксирует статус-кво — то есть «актуализация» нейтральных и формальных данных по экспонатам наследует функцию сокрытия информации по происхождению экспонатов. Тем самым подменяются основной смысл и польза от дигитализации, чья цель — систематизировать всю возможную информацию и сделать ее доступной. Так прозрачность в работе музеев в контексте этой борьбы за представительство в музейном пространстве групп, которые гипотетически имели бы в отношении музейных экспонатов свои интересы, легко подменяется декларативным открытием данных.

Если взять новые музеи, то опять окажется, что предложенное определение музея очень даже актуально в России. Один из таких музеев недавно открылся на ВДНХ. Его экспонаты — объекты с выставки: от винтажной массовой сувенирной продукции до аутентичных фрагментов исторического декора. Организаторы музея обещают открытие медиатеки — оцифрованной коллекции фотографий и литературы по выставке. Казалось бы, чем не музей в самом строгом смысле — история, которая экспонируется как общедоступный архив документальных фактов, где «датам и цифрам можно доверять». Это школьное определение культурно-образовательной функции как знания отдельных ярких фактов сейчас особенно усилилось благодаря идее цифровизации архивов.

И в случае новых российских музеев тотальная дигитализация снова дает иллюзию открытости и прогрессивности. Иллюзию, что если факт опубликован, то это и есть «историческая достоверность», а если фактов много и они экспонируются в помещении, то это музей. Однако и кураторство, и историческая экспертиза — это мнение и точка зрения, они не ограничиваются чисто техническим накоплением информации, которая открыта всем для ознакомления. Этот тезис особенно очевиден на примере ВДНХ.

ВДНХ (тогда ВСХВ) строилась как репрезентативный ансамбль пропаганды социалистического сельского хозяйства. Слово «пропаганда» тут употребляется в самом кондовом советском смысле — как насаждение представлений, которые выгодны власти, но не отражают действительность, а даже противоречат ей. Фоном создания ансамбля ВСХВ была коллективизация, жертвами которой стали миллионы. С позиции социально ангажированного определения музеев музей истории ВСХВ-ВДНХ — не та экспозиция, которую можно свести к истории выставочных ансамблей или истории архитектуры, выраженной в материальных — сохранившихся или перестроенных — объектах. Тем не менее сейчас ВДНХ — это развлекательный и сильно подновленный парк советского периода. Музей в таком парке вторичен: он лишь легитимирует полноценность культурно-развлекательного и туристического организма в джентрифицированном районе, отрывая материальные объекты от исторического контекста.

Тотальная дигитализация дает иллюзию, что если факт опубликован, то это и есть «историческая достоверность», а если фактов много и они экспонируются в помещении, то это музей.

Нельзя сказать, что бизнесу совсем чужда идея создания музеев. Однако и корпоративные интересы все чаще трактуют создание музеев как одну из форм представительского проекта, как показательный жест, не имеющий широкой социальной поддержки. Если после революции задача собирания была продиктована необходимостью физического спасения объектов и была хотя и трагическим, но мобилизующим событием, то сейчас строительство музеев имеет совсем другой модус. Сегодня по всему миру в сам факт разрушения и демонтажа памятников уже встроена идея музея, куда эти демонтированные артефакты переместятся.

Эта запрограммированность разрушения по идее должна быть отражена в самой экспозиции музея, стать одним из обоснований его существования. На практике этого не происходит ^[6]. В этом смысле показательна история демонтажа и реконструкции стадиона «Динамо» в Москве. Этот пример хорошо известен московским градозащитникам: девелопер, банк ВТБ, разрушает историческое здание стадиона с ценной скульптурой и успокаивает общественность тем, что ценная скульптура займет достойное место в новом музее.

Казалось бы, все по букве — разрушение предотвращено музеефикацией ^[7]. Конечно, музей лучше, чем ничего. Однако сообщество не было изначально согласно на музей: градозащитники долгие годы выступали против сноса стадиона, обосновывая свой протест аутентичной ценностью памятника в его естественной среде. Тут-то и пригождается предложенное ИКОМом условие «активного сотрудничества [музея] с различными сообществами» в новом определении музеев. В случае «Динамо» новая формулировка ставит под вопрос основания создания музея, так как он строится против воли групп, заинтересованных в музеефицируемом памятнике. Фактически такие музеи, как пока еще не построенный музей «Динамо» (а демонтаж скульптуры уже произошел), рискуют увязнуть в своих собственных противоречивых основаниях — это пространства, которые одновременно и фиксируют разрушения, и стараются молчать о них.

Переработанное определение ИКОМа — попытка противостоять формализации понятия музея: именно потому, что новое определение должно и может пониматься в рамках социального активизма, как я показала выше. И только в этом контексте оно имеет смысл. В попытках скорректировать выставочную и закупочную практику в переговорах с общественными группами музеи все еще сохраняют шанс функционировать как культурные и общественно значимые центры, а не просто феномены массового туризма. Посмотрим, как будет развиваться эта борьба.

---

^[1] Неофициальный перевод; официальная версия по-английски.

^[2] Savoy B., Sarr F. Restituer le Patrimoine africain: vers une nouvelle éthique relationnelle. Rapport remis au Président de la République, Emmanuel Macron, le 23 novembre 2018. P. 43—51.

^[3] Нельзя не отметить движение в немецких музеях по переосмыслению коллекций и музейной практики в период национал-социализма. См., например, здесь и здесь.

^[4] О передаче коллекций из ГМНЗИ в ГЭ см.: К. Лопаткина. Бастарды культурных связей. Интернациональные художественные контакты СССР в 1920-е — 1950-e годы. — М.: Гараж, 2019, с. 29—52; Н.В. Яворская. История Государственного музея нового западного искусства (Москва). 1918—1948. — М.: ГМИИ им. А.С. Пушкина, 2012.

^[5] См. здесь и здесь.

^[6] Melissa F. Baird. «Extractive Industries, Corporate Discourse, and Indigenous Heritage Landscapes» in: Archaeologies of «us» and «them», eds. Charlotta Hillerdal et al. Routledge, 2017, p. 53—63.

^[7] Правда, уже в 2019 году стало известно, что скульптуру пытаются пристроить в московские музеи.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!