Новая культурная картография в Шардже: часть первая

13 марта в Шардже официально открылась XI биеннале современного искусства, куратором которой стала Юко Хасегава, директор Музея современного искусства в Токио. Тема биеннале: Re:emerge — Towards a New Cultural Cartography. На призыв обратиться к «новой культурной картографии» откликнулось более ста художников из разных уголков мира: Азии, Африки, Европы, Латинской Америки. Песню на урду и рассказ итальянского куратора выслушал СЕРГЕЙ ГУСЬКОВ.

Развешенные по городу баннеры помимо текстов на английском и арабском включают странные пятна, темные зоны, которые мне не сразу удалось идентифицировать, хотя они казались на удивление знакомыми. Только сталкиваясь с ними каждые 100 метров в течение двух дней, я понял, что речь идет не о стильной абстракции, а о нарезке из фигур континентов и стран — эти симбиотические формы должны были подчеркнуть основную мысль кураторской концепции: как ни крути, мы живем в одном мире, так давайте считать друг друга если не родственниками, то хотя бы друзьями. Установка не самая оригинальная, как отмечало большинство из журналистов и критиков, с которыми мне удалось ее обсудить, но в целом вряд ли кого-то сильно смущали контуры этого воображаемого мира, где Индонезия соседствует с Грецией. Скорее наоборот: недавние протестные движения по всему миру, равно как и волны ксенофобии в Европе и Азии, говорят о необходимости новой картографии, что бы она ни означала. Собственно, Эмираты — подходящая для этого площадка. Достаточно оказаться в аэропорту Дубая. Последние сомнения исчезают, если услышать все языки и диалекты, на которых говорят гости и жители страны. Конечно, здесь далеко не все гладко во взаимоотношениях разных социальных и этнических групп, поэтому Шарджа опять же подходит для обсуждения этих вопросов.

Выставочные площадки разбросаны по городу, образуя скопления зданий, которые во многом повторяют логику страны, собранной из разнородных культурных анклавов, ощущающих не только свою уникальность, но и единство. Новая картография, за которую ратует куратор Юко Хасегава, уже в самом основании оказывается хорошо забытой старой: традиционный элемент ближневосточной архитектуры, внутренний дворик, где встречаются путники из разных стран и люди из различных социальных групп, становится метафорой возможного мироустройства. Понятно, что молодое, бурно развивающееся государство, каким являются Объединенные Арабские Эмираты, хочет узнавать себя в роли такой узловой точки. Два соседних города и эмирата, Шарджа и Дубай, каждый по-своему работают в этом направлении (соседнее государство Катар поступает так же). Про один из городов в таком преломлении можно узнать из фильма «Дубай во мне» немецкого кинорежиссера Кристиана фон Борриса. Что касается Шарджи, то здесь задача стать «местом встречи» достигается именно благодаря современному искусству. В общем-то этот путь хорошо известен. Современное искусство приносит множество новых связей и трансформацию старых пространств. Причем означать это может все что угодно: от неолиберальной приватизации, скрытой за словами о развитии местной среды, до мощнейшего протекционизма и государственного финансирования — всегда присутствуют риски и опасности, равно как и большие возможности. Все зависит от воли и умонастроения людей, которые ответственны за эти процессы. Воля есть, да и умонастроения вполне прогрессивные — вопрос лишь в достаточно мощном консервативном фоне.

Искусству идет только на пользу, если оно становится избыточным.

Концентрация искусства кажется высокой, так как сама биеннале пока не обладает достаточным весом, чтобы переварить такое количество художественных жестов и образов, однако заметно, что организаторы стремятся к этому. Их деятельность вполне можно было бы назвать догоняющей модернизацией, а она всегда стремительна и амбициозна, в ней присутствует доля авантюризма в хорошем смысле слова. К тому же мероприятие санкционировано на самом высоком уровне: руководит биеннале шейха Хур аль-Касими, дочь правителя Шарджи. (Этот факт, вероятно, испугает российских читателей, привыкших видеть в государственной опеке лишь негатив, однако в ближневосточных условиях это одна из работающих моделей модернизации.) И хотя на данный момент банально не хватает зрителей, а институциональная рамка, которая могла бы стянуть в общий разговор все это многообразие, еще до конца не сформировалась, уже многое сделано на самом что ни на есть бытовом уровне. По сравнению с прошлой биеннале значительно увеличились выставочные пространства (за счет постройки новых помещений и использования временных площадок — зданий, предназначенных под снос), не говоря уже об инфраструктуре.

Несмотря на то что многие гости и участники ощущали некоторый информационный переизбыток (в выставке участвует более ста художников, плюс есть видеопрограмма), такое отсутствие симметрии между площадкой и наполнением, работа на пределе имеющихся ресурсов удачно встраивались в кураторскую концепцию. Как мы знаем благодаря Ричарду Сеннету, всякое публичное пространство — а именно об этом предложила поговорить Юко Хасегава — начинает работать как фабрика новых форм жизни и нового мышления только тогда, когда туда вливаются избыточные, «лишние» люди: мигранты, безработные, бездомные, выпавшие из привычной социальной, религиозной или этнической среды. «Лишние» идеи и образы работают так же. Искусству идет только на пользу, если оно становится избыточным в этом смысле.

Поскольку речь идет о новой картографии и перекройке имеющегося мира, можно было ожидать, что будет много работ, посвященных границам, а также способам представить и обустроить пространство. Начиная с географических карт, преломленных сквозь призму художественного зрения, и заканчивая архитектурными интервенциями, участники биеннале сосредоточились на описании и трансформации пространства в самом буквальном понимании этих слов. Это и карты горячих точек или спорных территорий, нарисованные вьетнамской художницей Тиффани Чанг, и цветные полупрозрачные пластиковые панели Люсии Кох из Бразилии, изменяющие среду, в которую попадали, и постоянно достраивающаяся игровая площадка, созданная группой SUPERFLEX в центре района, где планируют снести старые дома и построить новый квартал. Эта последняя работа была одной из самых спорных на биеннале. С одной стороны, перед нами социальная скульптура в духе Павла Альтхамера, она должна служить людям, помогать им, формировать новые связи. Механизм начал работать уже в первые дни: как только спадала дневная жара, на площадке собирались местные жители. Они приходили целыми семьями, отдыхали и веселились. Однако, с другой стороны, было понятно, что это некая искусственная прививка общественных благ, поскольку площадка привлекала по большей части тех, кто стоит на низших ступенях социальной лестницы. К тому же некоторые из гостей и участников биеннале сомневались в уместности асфальта, которым покрыли площадку, ведь в местном климате, где температура может превысить 50° С, подобные материалы не подходят для таких целей. Но все вставало на свои места, как только мы вспоминали, что вокруг площадки через некоторое время начнется грандиозное строительство, — все кажется временным. Другой, более спокойный, архитектурный проект представил коллектив OFFICE, участники которого Керстен Геерс и Дэвид ван Северн возвели три оазиса посреди пустынного музейного квартала.

Апофеозом картографических и пространственных образов стал проект бельгийского художника Франсиса Алюса, который рассказал историю двух сообществ, живущих по разные стороны Гибралтарского пролива. Люди с каждой стороны хотят попасть на противоположный берег, при этом конкурируют с его жителями за ресурсы. Видимо, поэтому художник соединил Африку и Европу двумя вилками, столкнувшимися словно в поединке. Алюс выбрал детей в качестве объединяющей силы: в видео, одной из частей его работы, колонна детей с игрушечными корабликами в руках пыталась построить живой мост между континентами. Нужно быть молодым и не самым умудренным в исторической преемственности взаимных обид, чтобы сделать шаг навстречу соседям. Символично, что этот образ оказался востребован по сути молодой биеннале в молодом государстве.

Другой важной темой, напрямую связанной с жизнью Шарджи, стала миграция. Большую часть населения в этом эмирате составляют выходцы из Индии, Пакистана и Бангладеш, которые являются самым настоящим рабочим классом и заняты практически во всех сферах деятельности, от вождения такси (а это важная отрасль в городе, не рассчитанном по большей части на пешие прогулки) до работы в порту. Собственно, в порту и располагается одно из главных высказываний на тему миграции. Японский художник Шимабуку продает мороженое с солью. Чтобы его попробовать, нужно взять лодку и переправиться на противоположный берег. Хитрость состоит в том, что, находясь в водном транспорте, который активно используется местными жителями, богемного вида журналисты, критики или художники оказываются окружены рабочими из порта. Один итальянский куратор резюмировал этот опыт так: «Вас всего двое или трое из мира искусства, а вокруг множество рабочих, которые на вас не смотрят, не обращают ни малейшего внимания, словно вас нет. Становится не по себе, непонятно, кто здесь в действительности занимает низшее положение в обществе — вы или они».

Кто же еще должен получить удовольствие от биеннале, как не те, кто ее строит и обслуживает?

Известный тайский кинорежиссер Апичатпонг Вирасетакун, который показывал в Шардже одну из видеопрограмм, совместно с художником Чай Сири сделал специально для биеннале видеоинсталляцию о быте работника из Бангладеш — одного из тех, кто строил новые выставочные пространства, открывшиеся незадолго до нынешней биеннале. По всей видимости, этот человек по имени Дилбар за счет актерской работы был частично освобожден от участия в строительстве. Во всяком случае, такой парадоксальный эффект съемок кажется реальностью, когда смотришь медитативное видео спящего или неподвижно стоящего Дилбара. Это видео снято по заказу Sharjah Art Foundation, а сам разговор о быте и положении мигрантов является темой государственной важности. Вирасетакун и Чай Сири использовали строительные шумы, чтобы создать эмбиентный саундтрек, работающий на ту же медитативность. Вообще музыка стала неизбежным спутником биеннале. Обладатель «Серебряного льва» прошлой Венецианской биеннале — британский художник Харун Мирза создал пространство света и музыки в одном из помещений бывшего банка, которое вскоре снесут, а пока оно используется как выставочная площадка. Оказавшись в небольшом зале, где располагалась работа Мирзы, мы вместе с российской участницей биеннале Таус Махачевой стали непроизвольно танцевать: именно на такую мгновенную реакцию и была рассчитана его световая и саунд-инсталляция. Впрочем, мы так же легко вышли из этого транса, покинув помещение.

Другой участник биеннале — египтянин Ваэль Шавки сделал куда более запоминающуюся работу. Его перформанс Dictums 10:120 — это песня о биеннале, собранная из характерных штампов художественной критики и теории, которую в традиционной манере каввали исполняют набранные им музыканты. Этому перформансу суждено было стать хитом биеннале. Когда эта песня на урду начинала звучать, узенькие проходы вокруг места проведения перформанса были забиты охранниками, уборщиками и строителями. Они снимали на мобильные телефоны и внимательно вслушивались в пение. Похожую работу я видел в Киеве: группа «Р.Э.П.» просила фолк-исполнителей из разных европейских стран петь о биеннале и музеях. Однако именно в азиатском контексте, где подобное пение является далеко не данью памяти, загнанной в резервацию туристической индустрии, а вполне живым и популярным явлением, такой жест обретает полную силу. Пускай лишь мимолетно и косвенно, но перформанс Шавки работал на социальную справедливость: кто же еще должен получить удовольствие от биеннале, как не те, кто ее строит и обслуживает?

Продолжение следует

Понравился материал? Помоги сайту!