Массимилиано Фуксас: «Будущее — вот наш единственный контекст»

В рамках программы «Политех на “Стрелке”» главная звезда итальянской архитектуры Массимилиано Фуксас прочитал лекцию и рассказал Ольге Мамаевой («БГ») о том, почему он не нужен Москве и как отстаивать независимость в профессии.

— Вы не раз говорили, что в детстве мечтали стать поэтом. То, что вы делаете в архитектуре, — попытка осуществить эту мечту иными средствами?

— Если я скажу «да», получится нескромно. Это должны решать люди. Во всяком случае, мне бы хотелось, чтобы то, о чем вы говорите, было правдой и мои здания можно было назвать поэзией. Работа архитектора состоит не только в том, чтобы построить некую конструкцию из бетона, железа и стекла. Задача архитектора еще и в том, чтобы наделить ее каким-то смыслом и, если хотите, поэзией.

— На лекции в институте «Стрелка» вы много говорили о том, что архитектор прежде всего должен быть художником. Не слишком ли романтичное представление о профессии, которая сегодня полностью подчинена рынку?

— Почему? Конечно, архитектор всякий раз выполняет конкретный инженерный проект, учитывая те или иные пожелания заказчика, но это не мешает ему быть художником, создавая объем, пропорции, придумывая различные метафоры. Несмотря на мощное наступление рынка, у архитекторов осталось кое-какая власть.

— Но ведь вам наверняка приходилось идти на определенные компромиссы, особенно когда заказчик — не частное лицо, а например, правительство Грузии, Китая или даже вашей родной Италии?

— Никогда. Архитектор свободен, он может сказать «да», может сказать «нет».

— Вы же понимаете, что это не так.

— Почему? Чем чаще архитектор говорит «да», тем хуже он как профессионал. Только отстаивая собственную независимость, он способен показать действительно высокий результат.

Архитекторы больше не строят дивный новый мир. Они просто помогают людям сделать жизнь чуточку лучше.

— Конечно. Но отстаивать независимость могу лишь единицы вроде вас или Захи Хадид. Остальные архитекторы, не обладающие звездным статусом, как правило, вынуждены подстраиваться под заказчика. Для России, где архитекторы вообще крайне невлиятельные люди, это особенно характерно.

— Я тоже стал известным далеко не сразу, но с самого юного возраста учился отстаивать свою профессиональную позицию. И до сих пор первое, что я говорю любому своему заказчику: если хотите архитектуру, вы обратились по адресу, если же вас интересует только бизнес, поищите кого-нибудь другого. Да, возможно, вы потеряете нескольких заказчиков, не заработаете, останетесь не у дел, зато сохраните профессиональное достоинство и репутацию. Через какое-то время все это будет работать на вас. И потом, не надо думать, что описанная вами ситуация существует только в России. Все везде одинаково. Во всем мире строительства больше, чем архитектуры. Во всем мире жадные девелоперы хотят вложить в проект минимум денег, а получить максимально качественный результат. Во всем мире заказчик пытается манипулировать архитектором. Просто кому-то это удается, а кому-то нет. Если мы сами не научимся быть жесткими, мы так и останемся безмолвными исполнителями воли заказчика.

— В России, как и во всем мире, наступление современной архитектуры часто происходит чрезвычайно агрессивно, в нарушение существующего культурно-исторического, пространственного контекста. Постепенно это становится этически приемлемо, многие ваши коллеги (например, Фрэнк Гери) заявляют, что архитектор имеет полное право пренебрегать контекстом. Так имеет или нет?

— Я думаю, контекст вообще имеет куда меньшее значение, чем принято считать. Не бывает архитектуры современной и несовременной. Бывает лишь плохая и хорошая. Будущее — вот наш единственный контекст, а вовсе не прошлое. В прошлое никто никогда не вернется, мы не в силах его изменить, а вот будущее полностью в наших руках. Через 20 лет на Земле будет 9 миллиардов человек. Всем им нужно где-то жить и работать. Вот какой контекст нас должен волновать. Историческое наследие, конечно, необходимо сохранять, но слово «контекст» не должно никого останавливать. Иначе мы замрем на месте и ничего после себя не оставим.

Чем чаще архитектор говорит «да», тем хуже он как профессионал.

— Так говорят многие звездные архитекторы. Как вы сами относитесь к этому слову — «звезда»?

— С известной долей иронии. Энди Уорхол еще в 1960-е годы верно подметил про 15 минут славы, которые получит каждый.

— Вам досталось все же больше 15 минут.

— Если серьезно, я никогда не определял себя как звезду. Когда я читал лекцию на «Стрелке», я говорил со студентами как обычный архитектор, просто как человек, который что-то умеет и хочет поделиться этим умением с другими. Называть меня звездой или не называть — это решают другие люди. Не я.

— Что вам представляется более важным — изобрести собственный почерк и неуклонно следовать ему или всякий раз придумывать новое решение?

— Хороший вопрос. Наверное, все-таки второе. Вам как кажется?

— Мне кажется, что если не знать, кто автор Центра госуслуг в Тбилиси, торгового комплекса MyZeil во Франкфурте-на-Майне и Дома мира Шимона Переса в Тель-Авиве, никогда не подумаешь, что все это создал один архитектор.

— Да, пожалуй. Я иду срединным путем, с одной стороны, учитывая историческое наследие, которое необходимо уважать, с другой — создавая то, что нужно людям здесь и сейчас. То, что я каждый раз строю здание, не похожее на то, что делал раньше, объясняется просто: я прислушиваюсь к людям, которые живут в том или ином месте. Откуда я знаю, что им нужно? Они говорят мне об этом, я вникаю, запоминаю, а потом воплощаю в проекте. Вот и получается, что каждый раз это что-то совсем другое, новое. И потом, у каждого места есть своя специфика, свой дух, который невозможно спрятать. Он все равно так или иначе пробьется. Поймите, я просто хочу быть частью своего времени. А время меняется. Мне не хочется быть интеллектуалом, живущим в стерильном пространстве и не чувствующим запаха времени и места. Этика, на которую часто плюют бизнесмены, для меня — самое важное.

— Вы часто говорите об этике и гуманизме в архитектуре. Что вы понимаете под этими довольно общими словами?

— Это очень просто: я хочу дать людям то, что им нужно, через единственно понятный мне инструмент — архитектуру. Других средств у меня, к сожалению, нет. Когда я проектирую новое здание, я думаю о том, что оно должно быть в первую очередь удобным, вдохновляющим, способным удовлетворить все потребности людей, которые в нем будут жить или работать. Вопрос самовыражения архитектора — на втором месте, если не на третьем. В этом и есть гуманистический аспект.

Контекст вообще имеет куда меньшее значение, чем принято считать.

— Какие здания выражают эту идею лучше всего?

— Следующее, которое я построю. Правда, оно еще не родилось в моей голове. О прошлых проектах я говорить не люблю.

— Поговорим о будущих. Для Москвы вы придумали пока только один проект (Музейно-просветительский центр Политехнического музея и МГУ им. Ломоносова, созданный совместно с российским бюро SPEECH и победивший на международном конкурсе в прошлом году. — Ред.). Вам хочется построить здесь что-нибудь еще?

— Москва — слишком сильный город, с бешеной энергией и скоростью жизни. Ей не нужен старый Массимилиано с его дурацкими советами. Мы живем не в XV веке и не в 1930-е, когда люди верили, что архитекторы могут изменить мир. Сейчас концепция совсем другая: архитекторы больше не строят дивный новый мир. Они просто помогают людям сделать жизнь чуточку лучше. Город принимает решения сам, никто не может ничего советовать такому гиганту, как Москва. Возможны лишь какие-то точечные решения, которые помогут жителям определенного района справиться с теми или иными проблемами.

— В случае с Политехом вы всем довольны или спустя время захотелось что-то изменить?

— Я редко бываю абсолютно доволен своими проектами, но здесь нам, кажется, удалось найти более или менее точное решение.

— Почему такой необычный материал — патинированная медь?

— Зеленый, желтый, медный — это цвета старой Москвы, которые активно использовались при строительстве в XV—XVI веках. Купола ваших церквей, крыши домов, кремлевские башни — мне захотелось продолжить эту тему в нашем проекте.

— Значит, контекст все-таки имеет значение?

— (Смеется.) Нет.

Понравился материал? Помоги сайту!