Каждый, кто это прочтет, будет гореть в аду

24 июля 2013 г. В Киеве планируется антиклерикальная акция протеста по поводу празднования 1025-летия крещения Руси и открытия выставки «Великое и величественное», которая к этой дате должна состояться в «Мыстецком арсенале». Киевский архимандрит Гедеон говорит об участниках акции: «Если эти люди не покаются, они будут гореть в аду. Они унаследуют муки вечные, на которые обрекают и себя, и своих родственников, и весь свой род. Сначала в ад попадет душа, а по воскресении из мертвых они получат такие отвратительные телеса, что душа не восхочет в них входить. И тела эти будут подвергнуты мучениям вечным».

25 июля. Директор «Мыстецкого арсенала» Наталья Заболотная отдает распоряжение покрыть черной краской мурал Владимира Кузнецова «Колиивщина: Страшный суд», который создавался для выставки «Великое и величественное». На работе Кузнецова изображен ад, в котором горят тела и души грешников: продажных чиновников, нечестивых священников, ментов-оборотней. Выставка, которую на следующий день планирует посетить президент Янукович в сопровождении свиты, состоящей из высокопоставленных духовных лиц, должна, по заявлению организаторов, «продемонстрировать цивилизационное влияние христианства на развитие культуры в Украине». Ее временной охват — приблизительно 15 тысячелетий (несмотря на то что официальным поводом к созданию выставки послужил скромный отрезок в 1025 лет, прошедших со времен крещения Руси). Самый древний из объектов, представленных на выставке, — орнаментированная кость мамонта времен позднего палеолита. Самый недавний — работа Владимира Кузнецова, создаваемая непосредственно перед открытием выставки в его авторской импровизационной манере, с визионерскими отсылками к текущей общественной ситуации. Когда архимандрит Гедеон обещал своим оппонентам вечные муки в аду, котел с горящими в нем попами-беспредельщиками уже был изображен на стене «Арсенала».

26 июля. Во время открытия выставки «Великое и величественное» под стенами «Мыстецкого арсенала» собирается публика с черными прямоугольниками, вырезанными из картона, бумаги и других подручных материалов. За последние сутки черный прямоугольник, скрывающий работу Кузнецова, начал восприниматься как самый важный для местной художественной ситуации артефакт со времен «Черного квадрата» Малевича. В ответ на предсказуемый шквал критики, спровоцированный уничтожением произведения искусства, директор «Мыстецкого арсенала» делает два заявления: сначала — что закрашивание работы Кузнецова было ее собственным художественным актом, потом — что критиковать Родину так же неприемлемо, как критиковать мать. Тем временем участникам акции под стенами «Мыстецкого арсенала» зачитывают решение суда об ограничении свободы собраний в связи с юбилеем крещения Руси. Вокруг людей с черными прямоугольниками формируется того же цвета овал из оцепляющих акцию омоновцев. Получается спонтанная супрематическая композиция. Архимандрит Гедеон ошибся: участники акции попали не в ад, но в автозак.

Последствия этой серии событий вполне предсказуемы. Наметившийся было союз между православной церковью и украинским современным искусством был разрушен одним-единственным метким творческим жестом. Под угрозой оказался и союз между современным искусством и государством, все более срастающимся с церковью. Кажется, еще никогда в истории Украины не поднималась такая волна общественной солидарности с художественным сообществом: ведь уничтожена не какая-то эпатажная, снобистская, чуждая массам пощечина общественному вкусу, а работа, целиком отвечающая народным настроениям — к тому же вполне доступная массам по своему образному языку. Как и следовало ожидать, «Колиивщина» оказалась единственной работой на выставке, которая была действительно увидена, рассмотрена и проанализирована. При этом баннер с афишей выставки «Великое и величественное», который заслоняет черный прямоугольник на месте работы Кузнецова, стал ширмой, скрывающей от взгляда публики масштаб происходящего.

Когда архимандрит Гедеон обещал своим оппонентам вечные муки в аду, котел с горящими в нем попами-беспредельщиками уже был изображен на стене «Арсенала».

Скандал в «Мыстецком арсенале» привел к тому, что в самой активной критической дискуссии за последние годы речь идет о чем угодно, только не о содержании выставки «Великое и величественное», ее концепции и возможных последствиях этого проекта для культурного поля. К примеру, Инициатива самозащиты трудящихся искусства выдвинула «Арсеналу» ультиматум, касающийся в основном оформления отношений между творческими работниками и этим учреждением. Единственным откликом на это требование стала новость, что главный куратор «Мыстецкого арсенала» Александр Соловьев, который уволился в знак протеста против цензуры и вандализма в этой институции, продолжит с ней сотрудничать, но уже в условиях нестабильной занятости — «на договорных основаниях, без права официальной подписи в этом учреждении». При этом Наталья Заболотная в интервью делает угрожающее заявление о том, что теперь всем художественным институциям стоит задуматься о «вопросах жесткого контракта», «утвержденных предварительных эскизах», а также о границах понятия «свобода творческого проявления». Суконный язык интервью, будто бы сочиненного в недрах Администрации президента, подсказывает, что эти угрозы стоит воспринять всерьез. Но их истинное значение — как и значение всего происходящего в украинском культурном поле — невозможно оценить без политического прочтения самой выставки «Великое и величественное», которая, несомненно, задаст новые координаты отношений между искусством и властью.

Любая из выставок, проходящих в киевском «Арсенале», в той или иной степени определяется соседством с находящейся через дорогу Киево-Печерской лаврой. Она вторгается в выставочное пространство, не только виднеясь сквозь его окна, но и путем вмешательства во внутреннюю политику институции. Лавра, все более погрязающая в сребролюбии, чревоугодии, тщеславии и прочих грехах, вот уже несколько лет пытается не только ликвидировать находящиеся на ее территории музеи и другие светские учреждения, но и воспрепятствовать небогоугодным проектам далеко за своими пределами. Выставка «Великое и величественное» должна была освятить триумфальное вхождение церковников в художественное поле — но это вхождение оказалось омрачено не только скандалом с работой Кузнецова.

Удалить дорогой автомобиль из залов «Арсенала» было бы куда труднее, чем закрасить работу Кузнецова.

Проблемы с восприятием выставки «Великое и величественное» начинаются еще за ее формальной территорией. Существующая в «Арсенале» традиция выставлять элитные автомобили, предоставленные спонсорами, наряду с произведениями современного искусства стала притчей во языцех еще во времена первой Киевской биеннале. Но в этот раз она сыграла с устроителями выставки злую шутку. Дорогой автомобиль, который вращается на рекламном постаменте у входа в богоугодную экспозицию, безошибочно отсылает к масштабному скандалу, недавно потрясшему Украинскую православную церковь. Речь идет об афере с «похищением монашек» из Киево-Печерской лавры, где проворачиваются многомиллионные сделки, связанные с покупкой элитных авто. Не исключено, что похищение двух монашек из Свято-Покровского монастыря является попыткой дискредитировать одно из крыльев церковной иерархии, вовлеченное в скандал с беспошлинной покупкой партии «лексусов». Так или иначе, механизм одной из нелегальных финансовых схем, практикуемых в Киево-Печерской лавре, стал достоянием общественности. Реклама автомобилей на входе в «Великое и величественное», таким образом, воспринимается в качестве симптома всей выставки. Но удалить дорогой автомобиль из залов «Арсенала» было бы куда труднее, чем закрасить работу Кузнецова.

Рассмотрение спонсорской продукции в ряду художественных артефактов можно было бы считать натяжкой, если бы тот же принцип не задавал тон первого же зала. Здесь в сжатом виде представлен кураторский подход: сопоставить «духовные сокровища» прошлого с актуальными произведениями искусства, распространив таким образом вездесущее влияние православия на совершенно чуждые ему сферы. Но непристойная изнанка этого подхода лезет наружу уже с порога. Экспозиция выставки начинается с изображений ангелов работы неизвестного львовского мастера начала ХХ века, картины «Алипия» недавно ушедшего живописца Александра Гнилицкого, а также мультимедийной инсталляции авторства Петра Ющенко, который вместе со своим братом, бывшим президентом Украины, входит в совет «Мыстецкого арсенала». Тот факт, что работа Петра Ющенко формально не является экспонатом выставки, а всего лишь представлена в ее пространстве, не должен вводить в заблуждение: без сомнения, многие посетители выставки воспринимают ее примерно в том же сакральном модусе, что и представленные рядом иконы. Известный многочисленными коррупционными скандалами Петр Ющенко, несомненно, является главным художественным открытием выставки. Стихийная инсталляция, посвященная его собственной версии истории крещения Руси, — это последовательная реализация чиновничьего стремления вслед за попами, политиками и олигархами примерить на себя роль тотального художника-демиурга. Попытка даже более последовательная, чем черный прямоугольник Натальи Заболотной.

Я не случайно уделяю столько внимания этому курьезному персонажу, лезущему в художественный монастырь со своим уставом. Его появление на выставке — это, возможно, ключ ко всему парадоксальному проекту, который пытается примирить непримиримое: религиозную пропаганду и критическое искусство, языческие изделия и духовную живопись, российское православие и украинский национализм. Не нужно глубоко разбираться в украинской политике, чтобы понять, что Виктор Ющенко и его брат-чудак — весьма богопротивные фигуры в восприятии Московского патриархата и их при создании государственного проекта под патронатом этой церкви можно было бы легко проигнорировать, учитывая их маргинальный политический статус. Появление на выставке продвигаемых ими «еретических» теорий, как и появление там работы Кузнецова, — это скорее демонстрация благодушной открытости, всепоглощающего плюрализма и готовности к «диалогу» с каждым из юродивых обитателей как околохудожественного, так и околоправославного мирков. С одним только условием — эти убогие мирки должны найти общий язык и научиться жить вместе, на одной территории.

Тем временем православные деятели, окончательно освоившись в мире политики, начинают осваиваться и в мире искусства — уже не в качестве заказчиков или меценатов, но как полномасштабные демиурги.

Именно эта идея позволила создателям выставки свести в ее пространстве таких авторов, как Малевич и Репин, Приймаченко и Яблонская, Ройтбурд и Кузнецов. Кости мамонта зарифмованы с абстракциями Тиберия Сильваши, а трипольские фигурки — с рисунками Анатоля Петрицкого (гид по экспозиции можно посмотреть здесь, здесь и здесь. — Ред.). В одном из залов ни с того ни с сего демонстрируется «Человек с киноаппаратом» Дзиги Вертова — почему бы лишний раз не напомнить, что этот великий фильм снимался в Киеве? В другом — том же, где должна была находиться «Колиивщина», — выставлена картина Михаила Дерегуса, где красноармеец в образе украинского народного героя стоит над поверженным телом врага с желто-голубой лентой на рукаве. Но этот непатриотичный ход уравновешен десятками метров полотен народных и национальных художников. Здесь должно было найтись место и для пошлого современного искусства «про историческую память» (работа Гамлета Зиньковского), и для критического высказывания про весь этот бардак (работа Владимира Кузнецова). Но этого не случилось. Потому что все это великолепие и разнообразие форм, по замыслу организаторов, должно было явственно следовать из фундаментального влияния православной религии. А эта религия в ее нынешнем состоянии не терпит ни открытости, ни плюрализма, ни диалога.

Авторов проекта «Великое и величественное» было бы легко обвинить в потакании государственной идеологии, если бы такая идеология существовала. В действительности они сделали нечто гораздо более опасное — сконструировали и преподнесли власть имущим модель синтеза государственной и культурной идеологий, который при помощи видимого разнообразия форм и имитации прогрессивных подходов создает почву для тихого вторжения православия, «общественной морали» и прочего мракобесия на совершенно новые территории. Для многих остается загадкой: ну зачем было звать на выставку художника-правдоруба Кузнецова? Зачем было заманивать туда чуть ли не каждого из критических художников нового поколения (которые почти поголовно отказались) и компрометировать участием в проекте современных художников постарше (которые почти поголовно согласились)? Разве нельзя было тихо и спокойно завесить «Арсенал» иконами, а потом вернуться к привычному выставочному процессу? Нет — «Мыстецкий арсенал» решил пробежаться впереди паровоза, предложив государству удобный способ включить современное искусство в систему государственной идеологии. Этот способ вполне соответствует геополитической позиции украинской власти, сидящей, по традиции, на шпагате. С одной стороны, нужно не разочаровать Запад: в нашем случае это означает реализацию амбициозных, но рискованных проектов вроде биеннале и построения собственной когорты звездных международных художников, которыми «будет гордиться Украина». С другой — нужно и Кремль не обидеть, а для этого достаточно время от времени разбавлять продвинутые международные выставки небольшими дозами мракобесия, самодержавия и духовности. Как ни печально, этот расчет почти сработал: фактически его сорвал простой бескомпромиссный жест одиночки. В результате выставка функционирует точно так, как работает реальная украинская идеология, то есть как флюгер. Кузнецова закрасили, баннер повесили. Цаголова сняли, повесили невесть что. Картину Виктора Пальмова, на которой изображен большевик, погибший за советскую власть, то убрали из экспозиции, то вернули на место. Выставка находится в постоянной трансформации, как наша текучая современность.

Выставка «Великое и величественное» — это попытка грубой фальсификации образа современной православной культуры как открытой к критике, диалогу и влиянию извне. Присутствие на выставке радикальной работы Кузнецова должно было показать, что православная церковь — вслед за художественным сообществом — набралась терпимости, смирения и прочей толерантности. Но в действительности эта церковь занята охотой на «раскольников», бизнес-конкурентов и геев. Представители этой церкви (или, точнее, одной из этих церквей, хотя различия между ними лишь ситуативные) грозят своим оппонентам вечными муками и выселяют с территории Киево-Печерской лавры больницу для ВИЧ-инфицированных, потому что «эти люди нагрешили». Ее политические агенты пишут законопроекты о запрете абортов, под шумок застраивая остатки городских парков уродливыми позолоченными сараями. В конце концов, это та самая церковь, которая гноит в лагерях участниц группы Pussy Riot, чье изображение, кстати, вместе с другими скрыто под слоем краски поверх работы Кузнецова.

Фиктивный брак между церковью и современным искусством на Украине распался еще перед его официальным оформлением. Но в выигрыше от этой несостоявшейся сделки вполне может оказаться церковь. На фоне международных призывов к бойкоту «Мыстецкого арсенала» эта институция начинает готовить II Киевскую биеннале, которая вполне может оказаться глобальным смотром богоугодного искусства. Силы прогресса и просвещения, по своему обычаю, стремительно самоустраняются. Тем временем православные деятели, окончательно освоившись в мире политики, начинают осваиваться и в мире искусства — уже не в качестве заказчиков или меценатов, но как полномасштабные демиурги.

Несколько месяцев назад в Харьковском художественном музее произошел необычный случай. В этот музей пожаловал московский священник, почитаемый в Харькове в качестве духовника Путина — несмотря на то что этого священника зовут не Тихон Шевкунов, а Артемий Владимиров. Большой любитель искусства, он жадно осмотрел экспозицию, пообщался с портретами Павла I и Ивана Грозного и благословил каждую из музейных смотрительниц. Полюбовавшись одним из произведений графики, он вдруг подошел к рисунку и собственноручно накрыл его специальной серой тканью. Выходя из музея, он признался, что ему теперь самому хочется взяться за кисть. Прикосновение к искусству открыло для него неожиданную перспективу стать художником-авангардистом: простым жестом руки он расправился с мирской репрезентацией, превратив музейный рисунок в висящий на стене серый квадрат. Этот жест расправы не мог не прийтись ему по душе, ведь его церковь все чаще действует в отношении неугодных ей образов именно так.

Когда церковь присваивает практики из арсенала искусства, ничто не мешает искусству присваивать практики из арсенала церкви. Например, по своему усмотрению посылать грешников гореть в аду. Своим «Страшным судом» Кузнецов убедительно показал, как это делается.

Понравился материал? Помоги сайту!