Почему я не буду работать на COLTA.RU

Сейчас, когда старый OpenSpace.ru прекратил свое существование, я чувствую необходимость объяснить своим прежним читателям, что я о нем всегда думала – а также почему я не хочу продолжать работу в старой команде на новом домене. Несмотря на то, что команда эта сложилась в свое время более или менее случайно и никогда не могла (да и не хотела) предъявить никакой самоидентификации, кроме «качественного письма», на самом деле лицо культурного OpenSpace.ru было довольно ясно.

OpenSpace.ru зародился в конце 2007 года, и он – как почти все культурные инициативы тогда – был не самоорганизованным ресурсом, но заказом. Сейчас уже мало кто это помнит, но он изначально явился расширением ресурса, посвященного арт-рынку, и тот какое-то время продолжал занимать в OpenSpace.ru свое довольно большое место (не подчиненное мне). Мои коллеги в OpenSpace.ru были не в восторге от этой излишней фокусировки и считали ее случайностью, однако мне представляется, что эта генеалогия не есть просто причуда тогдашнего хозяина. В каком-то смысле она отвечала интересам самого коллектива, если учесть, что вплоть до последнего времени рейтинги арт-рынка постоянно появлялись в новостях. Ключевым тут было не слово «арт», но слово «рынок».

Арт-рынок – сфера, которая бесконечно далека от интересов 99,999% людей. Сколько стоит то или иное произведение – не имеет значения ни для оценки его качества, ни даже для уровня «звездности» художника, а тех, для кого эта информация имеет практический смысл, единицы. В иностранных газетах страница арт-рынка в основном посвящена антикварной мебели и чему-то такому, что средний класс из этих старобуржуазных стран может захотеть купить или продать; в России это всегда была в чистом виде идеологическая фикция. Тем не менее в середине 2000-х все российские СМИ, даже далекие от искусства, были просто больны арт-рынком.

Сегодня понятно, что эта зачарованность миллионами арт-рынка была на самом деле зачарованностью финансовым капитализмом вообще. Это была та зона, где капитализм был красив и престижен. Возгонка цены к заоблачным высотам под звон молотка, рост огромного пузыря из ничего – это был тот узел, где связались в общественном сознании эрос рыночной экономики и волшебная сила современного искусства, которое, как представляется, создает ценности из предельного сора. Не последнюю роль сыграл и подъем России с колен (это только кажется, что то был исключительно дискурс власти и журналистам и интеллектуалам он был противен; это не так, он им был, конечно, выгоден, поскольку сулил рост зарплат). В финансовом росте и этом подъеме с колен искусство – в широком смысле слова, все виды искусств – должно было сыграть ключевую роль: и само по себе, и как метафора волшебности перемен.

В этой связке культура понималась не как сфера образования или тем более сфера «общего», commons, не как интеллектуальное сопротивление разрушительной и опустошающей логике капитала и обслуживающего его маркетинга, но как, напротив, художественная поэтизация финансового пузыря, тем более эффективная, чем более она художественна, то есть якобы «незаинтересованная», «неполитическая», «профессиональная» и неполитически «качественная». В понятие этой качественности могла включаться и рефлексия, и даже доля поверхностной, ироничной и хорошо написанной критики.

Поэтому те институции, и в том числе СМИ, где делался подчеркнутый акцент на культуре, как раз отлично вписывались в эту финансовоцентричную картину мира. А OpenSpace.ru с самого начала мыслился как ресурс не просто даже по культуре, а по разным видам искусства. Культура понималась именно как искусство: индивидуальное производство объектов эстетического восприятия, общественное или тем более политическое значение которых неважно или даже нежелательно. Раздел «Общество», как это было во всех СМИ еще в девяностые, был введен поначалу для материалов, которые трудно было отнести к одному из этих искусств.

Для меня этот ресурс – многосоставный, но при этом без раздела политики – с самого начала был как бы добровольно обезглавленным. Потом политика взяла свое – проползла всюду, в какие-то разделы больше (и уж точно в «Общество», с которым все эти годы я чувствовала наибольшую солидарность), в какие-то меньше, но все равно это были щели, не дававшие возможности сделать, например, громкое и прямое заявление. OpenSpace.ru менялся, но то, чем он был в момент своего формирования, невозможно оказалось полностью стереть.

Своя роль в этой типичной связке капитала и культуры середины 2000-х отводилась и журналистам. Хотя это не было, вероятно, прописано ни в одном контракте, по всем СМИ было видно, что журналисты если и не исполняли заказ прямо, то инстинктивно понимали, чего не следует писать, чтобы не подорвать выгодный им порядок. Связь эта была далеко не прямая, все это была система негласного пакта, выработанного еще в девяностые, когда масса обнищавшей интеллигенции стала работать в частной прессе (и я не исключение) и какое-то время искренне полагала, что просто берет деньги у новых буржуа и делает что хочет, а не поддерживает ценности нового режима. В 2000-е годы система конкретизировалась, часть журналистов занялась точечным обслуживанием нового класса в журналах «про товары» (еще называемых «глянцевыми»), а часть глянец презрела, укрепилась в сознании собственного превосходства перед ним и стала искать способы совместить интересы класса собственников и гуманитарной интеллигенции.

Одним из таких способов стала система экспертной оценки. Вообще еще с концом советской власти диктат профессионалов в культуре начал рушиться, и отряд интеллектуалов забеспокоился, что кое-где могут обойтись и без них (стали же издавать книги без редакторов и корректоров). Отсюда настаивание на необходимости экспертного мнения, а также, разумеется, на том, что объект экспертизы настолько сложен, что профан в нем разобраться не может. Отсюда, начиная с девяностых, витиеватое письмо российских критиков: форма самозащиты, но также и форма рекламы своего продукта (текста) как особо элитарного, то есть, в сегодняшней системе координат, особо ценного для тех, кто является элитой финансовой, и отметающего тех, кто «не понимает» (не является элитой никакой – ни интеллектуальной, ни финансовой). Говоря проще, интеллигенция продала свои мозги не столько даже за деньги, сколько за право поставить знак равенства между мозгами и деньгами, за право встать рядом с «состоятельными» и отделиться стеной от «масс», к которым в результате обнищания в девяностые она стала опасно близка.

Мы все в разделе искусства – я и мои авторы – просто сдвинулись в сторону самовыражения с, я надеюсь, более прогрессивных и общественно ответственных позиций. Но обезоружить буржуазию фактами никто так и не захотел – или не смог.

В этой точке во множестве изданий – и OpenSpace.ru не исключение – стали возникать серьезные и порой сюрреалистические противоречия между интересами журналистской команды сохранить свою «элитарность» (то есть незаменимость и классовую самооценку) и интересами владельца вернуть вложенные деньги за счет увеличения массовости ресурса, но при этом не впадая в политически неприемлемый подлинный демократизм. Решением этой дилеммы в других изданиях обычно бывала реальная или фейковая реклама товаров класса «люкс», но на OpenSpace.ru, к счастью, рекламы особо никогда и не было. Зато было добровольное подчинение логике бестселлера, рейтинга, маркетинга и брендинга…

Возвращаясь к экспертизе: речь всегда шла не об анализе, а именно об оценке. Еще с начала девяностых деятельность критика в постсоветской России сводилась к экспертизе коммерческого продукта, а страница культуры в любом СМИ (не только в «Афише» и «Коммерсанте») – к аннотированному каталогу таких досуговых продуктов, то есть набору рецензий. При этом сама оценка могла быть сколько угодно субъективной, негативной, даже немотивированно негативной – это как раз приветствовалось, так как привлекало внимание к СМИ. Именно такое письмо стало модным, и оно же стало точкой консенсуса: культурные журналисты и критики гордились им как проявлением своей независимости, а владельцы – как формой оригинального пиара.

OpenSpace.ru начался с той же самой идеи экспертного, оценивающего ресурса, но оценка эта должна была осуществляться более качественно, профессионально, «не глянцево» и «нелицеприятно». Мои коллеги гордятся тем, что на OpenSpace.ru были «раздражающие» материалы, да я и сама вспоминаю некоторые из них с нежностью, но важно понимать, что это тот тип раздражения, который предусмотрен системой и не наносит ей никакого вреда, а выдвижение раздражения в качестве критерия тоже есть часть этой системы.

Что не вписывалось бы в систему и взламывало бы ее изнутри, так это расследование причин и установление фактов. Буржуазия не любит фактов, писал Осип Брик. Но для этого требуются политическая воля автора и наличие у него времени, оплаченного соответствующим гонораром; с тем и другим в 2000-е годы были проблемы. Хотя выше я для простоты постоянно употребляла термин «журналисты», имея в виду людей, которые перенесли свои профессиональные умения из академической области в СМИ, на самом деле настоящая культурная журналистика в 90-е и 2000-е годы не только не расцвела, но, наоборот, была убита в зародыше. Вся система СМИ, построенная на высоких гонорарах для сильно загруженных штатных авторов и низких – для авторов внешних, привилегировала быструю эксплуатацию полученного авторами фрагментарного образования, то есть субъективные колонки, но не журналистские расследования. Такая система, созданная ельцинским режимом, шла очень на пользу режиму путинскому, который некому стало расследовать и критиковать. И найти людей, способных заниматься общественно значимой журналистикой, а не самовыражением, оказывалось очень непросто. В моем разделе, например, это так и не удалось. Мы все в разделе искусства – я и мои авторы – просто сдвинулись в сторону самовыражения с, я надеюсь, более прогрессивных и общественно ответственных позиций. Но обезоружить буржуазию фактами никто так и не захотел – или не смог.

Моя собственная сверхзадача в разделе искусства была поначалу скромной и заключалась в создании пространства публичной дискуссии о современном искусстве – к 2007 году такой дискуссии вообще не было. Современное искусство – если только не в «Художественном журнале», который значительную часть арт-сцены просто игнорировал, пользуясь ее полной взаимностью в этом вопросе, – рассматривалось исключительно как продукт. К концу 2008 года мы сделали несколько материалов дискуссионного рода, которые стали беспрецедентно скандальными; среди них было обсуждение того, что Премию Кандинского получил ультраправый националист, а члены жюри настаивали на том, что нужно смотреть только на «чистое искусство». Мои позиции многими были приняты в штыки – из тех соображений, что упоминать о политических взглядах художника неприлично. Это была битва за смысл искусства, которая для меня до сих пор продолжается; но что касается самого права на дискуссию, то победа была одержана легко. Уже летом 2009-го после моей довольно злой статьи о российском павильоне в Венеции в Московском музее современного искусства состоялось обсуждение этого павильона (но не моей статьи). Оно переросло в острую перепалку, и после нее все участники, помню, расходились совершенно счастливые, какими их давно не приходилось видеть. После этого все стали обсуждать всё и везде.

Довольно скоро, однако, мне стало ясно, что инъекции полемики недостаточно, тем более что такая полемика очень быстро вырождается в прекраснодушную либеральную практику «дебатов», на которых обязательно должны быть представлены все позиции, аполитичный «широкий спектр мнений». Мне всегда казалось, что идея разнообразия мнений является чисто рыночной, что нам жизненно необходимы сейчас скорее настаивание на своей позиции и, главное, способность эту позицию обрести, способность прозреть и увидеть, что позиции у тебя не было, что ты пассивно плыл по течению. Поэтому раздел искусства, как прекрасно знают те, кто его внимательно читал, в последние годы сильно сдвинулся в сторону активистского ресурса и на этом потерял часть читателей, о чем я, признаться, нисколько не сожалела, ценя тех, кто остался ему верен, и тех, кто присоединился к нему именно в этот момент.

В начале своего существования OpenSpace.ru мыслился (хоть и не мною) как «“Афиша” для взрослых», к концу под влиянием политических событий принял вид чего-то среднего между «Новой газетой» и «Снобом» (слишком часто опасно близкого к последнему). Новое название Colta, на мой вкус, еще больше знаменует это настаивание на культуре, на ее классовом превосходстве (слово красивое, латинское, интеллигентное, а не низменно-офисное англосаксонское Openspace). Настаивание на эрудиции – а эрудиция есть знание «в себе» и для себя, аналог «искусства для искусства». Это вкус Серебряного века, эстетизма, символизма, который, как мы знаем по истории – и в частности, истории Италии, – оказался слишком неустойчив к политическим влияниям, поскольку не рефлексировал собственную политику. Как это бывает при таком абстрактном понимании культуры, на этом слове слишком легко соскользнуть в темные глубины прошлого, где культура есть возделывание традиции, почвы и судьбы, где собранный урожай (colta) связывается в снопы (fasci)… Наверное, у меня паранойя, но мой лингвистический радар сигналит мне «стоп». Атмосфера офисного оупенспейса пахнет кондиционером, да. Но здесь пахнет чем-то, на что у меня слишком серьезная аллергия.

Политический ландшафт в последнее время поляризировался. Стало ясно, что либеральная критика нынешней власти есть во многом критика ее справа – как власти классово чуждой, необразованной, некультурной, не дающей свободы предпринимателям, не завершившей рыночные реформы, заигрывающей с «народом». Критика справа – это призыв «власть образованным», «больше культуры», «больше интеллигентности», «больше свободы», в том числе экономической, – то есть меньше планирования, социализма, равенства. Это и были до недавнего времени позиции «Афиши», «Большого города», «Сноба», «Коммерсанта», «Ведомостей» да и OpenSpace.ru, во многом и «Новой». Всей прессы, которая считает себя либеральной (то есть защищает свободы), не желая замечать, что является неолиберальной (то есть защищает капиталистический порядок). Прессы, которая полагает свои позиции «нормальными», неидеологическими, гуманными, позициями «здравого смысла» и «профессионализма».

Это самоослепление продолжаться больше не может. Весь этот блок должен будет либо открыто признать свою принадлежность правым (что наиболее последовательные авторы, типа Григория Ревзина, эксплицитно делают), либо сильно сдвинуться в сторону левой повестки, включая и леволиберальную (что отчасти происходит тоже, но пока очень ощупью). Я знаю, что моим коллегам придется сделать выбор, но я лично для себя его уже давно сделала.

Критика слева только формируется. Вопреки тому, чем пугают, она отнюдь не означает призыва к пролетарской революции, скорее к отвоеванию (сохранению или созданию) такой зоны внутри капитализма, где законы профита были бы недействительны, – зоны образования, зоны критической мысли, зоны политического высказывания и прямого действия, да хотя бы даже зоны личных отношений, потому что неолиберальный порядок замахнулся и на это. Для культурных производителей она означала бы осознание собственного типа культурного производства, разрыв с этикой и эстетикой креативного класса «Красного Октября», прекращение самодовольного упоения тем, что ты лучше других и уж тем более лучше власти, прямой взгляд на экономические основания своей деятельности, пересмотр своего презрительного отношения к Марксу (Маркс не есть, с моей точки зрения, панацея, но на вытеснение его в последние двадцать лет ушло так много душевной и интеллектуальной энергии, что ни на что больше сил не осталось).

Наступающая эпоха властных репрессий и циничного отъема политических и экономических прав зовет к самоорганизации, но этого недостаточно. Она еще зовет к сознательности, к политической позиции. Будущее, которое уже здесь, настолько жестко, что противостоять ему нужно гораздо более прямо. Желаю моим бывшим коллегам удачи в этом противостоянии, избежать которого под шатром культуры уже не удастся.

Понравился материал? Помоги сайту!