Елена Ковылина: «Дальше — покорение просторов Вселенной»

В московской Galerie Iragui проходит выставка участницы последней «Манифесты» Елены Ковылиной «Вечное время». На этот раз ее проект (и одноименный перформанс, состоявшийся на вернисаже в Galerie Iragui) посвящен изменению мира с помощью «квантовых технологий». Елена Ковылина рассказала COLTA.RU о том, какие отношения должны быть между художником и властью, как реагировать на войну и как искусство может перевернуть ход истории.

— Ваша выставка «Вечное время» сделана совместно с красноярской экспериментальной лабораторией «Ноосвязь». Вы утверждаете, что каким-то образом влияете на различные природные процессы и явления; расскажите об этом.

— Прежде я хотела бы сказать несколько слов о проекте «Вечное время» и о своем увлечении квантовыми технологиями. Ведь московская публика знает меня по радикальным феминистским перформансам. Многим может показаться неожиданным мой нынешний проект. Хотя я уже давно веду художественные исследования в данной области — сначала они носили факультативный характер, но последнее время захватили меня целиком и теперь нашли отражение в моем творчестве.

В моем понимании в современном мире инновационные достижения характерны не только для философии или визуальных искусств; лидируют именно экспериментальные междисциплинарные области знаний. При этом гуманитарные науки и искусство и тем более общественное сознание не поспевают за происходящими в этих областях открытиями.

Самые неожиданные открытия происходят у независимых исследователей — маргиналов, которые вместо того, чтобы тратить время на выбивание грантов у чиновников, сидя в течение 20 лет на собственном огороде, изобретают-таки вечные двигатели. Однако эти изобретения они скорее спешат засекретить.

Ситуация в экспериментальной науке сильно напоминает ситуацию в экспериментальном искусстве.

Сейчас я сотрудничаю с исследователями, и основное событие моего перформанса происходит на их территории. Можно сказать, что я эстетически оформляю технологию путем найденного художественного образа, пытаюсь наглядно донести до зрителя ту фантастическую реальность, которая благодаря открытиям группы дерзновенных безумцев становится нашей экзистенциальной возможностью.

Ситуация в экспериментальной науке сильно напоминает ситуацию в экспериментальном искусстве. Такое же отсутствие финансирования со стороны государства, люди существуют в похожем на наш статусе — как некие свободные художники. То есть и их можно назвать художниками в том значении, в каком Леонардо да Винчи был художником. Они — исследователи. Однако в отличие от контекстуальных художников, которые лишь констатируют, что жизнь несовершенна и ее как-то надо менять, но как — могут предложить лишь утопии, те нашли механизм воздействия на живую природу и материю, не нарушая при этом законов мироздания.

Технология «Ноосвязь» полностью дистанционна. Она может влиять на процессы, происходящие в живой природе, влиять на время, на вещество и материю. Я ничего не знаю, могу говорить только как интеллектуал, как человек, который год плотно общается, проводит совместные эксперименты, задает вопросы. Общение происходит в очень плотном режиме, потому что тут есть один нюанс: исследователи приходят к каким-то своим открытиям, но для культуры они порой не в состоянии их описать. Человек, имеющий биологическое или физическое образование, может не владеть талантом популяризатора, чтобы концептуализировать свою деятельность, донести до публики, и в этом как раз заключается моя роль как художника.

В своем перформансе «Вечное время» я вручную передвигаю минутную стрелку часов на огромном циферблате — в обратном направлении. Лаборатория использует меня как медиума для передачи ноосигнала в адрес аудитории. Сигнал активирует генетическую память таким образом, что в одной минуте протекают воспоминания одного года человеческой жизни. Дело в том, что информация никуда не девается из нашего информационного поля. Она лишь откладывается в неактивной форме. И вот тут она всплывает на поверхность. Человек может даже не успеть осознать, что с ним происходит, но вдруг ощутит какое-то странное волнение или радость от прожитого, момент дежавю…

Попадая в зону моего сигнала, зритель путешествует по своей жизни. Мозг так устроен — нейроны постоянно собираются в пучки и разбегаются, образуя различные комбинации, порождая те или иные воспоминания. Говорят, что воспоминания можно стирать, если стереть определенные траектории движения нейронов. Вот таким образом можно влиять на время. Но в нашем случае важно осознать ошибки, тогда уйдут негативные блоки, тормозящие развитие личности.

— Вы влияете на всех, кто рядом находится?

— Да, я влияю на находящихся рядом людей за счет силы сигнала, направленного на меня. Мы можем влиять друг на друга и без сигнала: ведь каждый человек — это генератор энергии. Сигнал же способен во много раз усилить энергетическое излучение и, следовательно, интенсивность воздействия. Мы не ставим задачу изменить ход истории. Находясь под действием этой программы, мы находимся в очень сильном потоке позитивной энергии, говоря простыми словами. А наше информационное поле, весь объем «отложившихся» событий, содержится в квантовой нелокальности: время будто отключается, оно интенсифицируется в «здесь и сейчас», и мы можем на него повлиять.

В активном состоянии мы пользуемся лишь малым процентом нашего багажа знаний и информации, полученных в течение всей жизни. И если мы чего-то не помним, это не означает, что этого нет в нашем поле. Поэтому ноосвязь является как бы протагонистом снятия психологических блоков, зажимов, непроработанных впечатлений. Возвращаясь в то время, возможно в одно мгновение прочувствовать суть явлений и в случае отыскания правильного к ним отношения освободиться.

— Это такая психотерапия?

— Психотерапевтический аспект присутствует в этой практике, но суть дела в другом — в попытке управления информацией, ее ретроактивации.

— Но если мы говорим о форме, получается, что эта выставка сочетает элементы artistic research, science art и перформанса — и с помощью перформанса вы воспроизводите ту информацию, которую нужно донести до публики, до сообщества?

— Да. Это просто новый вид перформанса, который пока никто еще не делал.

В 2000-е годы не только в России, но и вообще во всем мире понятие перформанса расширилось до необъятных границ.

— Вы изобретаете новый вид перформанса, но что мы можем сказать о перформансе сегодня, особенно в России? Это какая-то духовная практика или это гражданская позиция, если мы говорим об акциях, допустим, Павленского? Что это сегодня?

— Сегодня это действительно очень широкий спектр действий. Все, что вы перечислили, имеет место быть, но в 2000-е годы не только в России, но и вообще во всем мире понятие перформанса расширилось до необъятных границ. Фактически перформансом начали называть очень многое. Во многом благодаря Роузли Голдберг, открывшей «Перформу» в Нью-Йорке, а также «королеве» перформанса Марине Абрамович, которая с помощью последних ярких трендов, инициированных ею, буквально разрушила классическую парадигму традиционного перформанса, в котором нельзя было повторяться, а художник обязан был находиться здесь и сейчас, телесно присутствовать в своем действии. С введением реперформансов, повторов перформансов, в том числе с легализацией повторов работ третьих авторов критерий подлинности, столь характерный для перформанса (к примеру, настоящая кровь, в то время как в театре и в кино она должна быть искусственной), отошел на второй план, перформанс сегодня в значительной степени превратился в театр. А Павленский — это уже «пережиток», поскольку он работает с параметрами классического перформанса. И я со своей духовной практикой и со своими экспериментами на себе — тоже «пережиток». Через свое тело, через свою жизнь, через свою судьбу я это все пропускаю. Вообще получается, что в России законсервировался подход к перформансу как к чему-то настоящему, жертвенному, героическому, к чему-то такому, что претендует на внесение изменений в мир. Тогда как перформанс на Западе — уже просто некая интеллектуальная развлекаловка.

— Но в то же время раньше вы так же использовали собственное тело — до первой крови и в радикальных формах.

— Да.

— То есть сейчас вы от этого уходите?

— Нет, сейчас я мозг свой отдаю на «растерзание» ученым. Это вообще куда более рискованное предприятие, чем втыкать иголки в тело.

Я повстречалась со многими волхвами, магами, шаманами, экстрасенсами, народными целителями и изобретателями летающих тарелок. Сейчас я очень рада, что все это отошло.

— Да, вы уже не пытаетесь кого-то шокировать, но вы отходите от тех практик, которые использовали раньше.

— (Вздыхает.) Знаете, я не отвернулась от них. Я считаю, что весь этот наработанный мною багаж я сейчас очень плавно перевожу в новый виток перформанса, и в сущности, как бы я ни предала саму себя, я иду по пути риска, жертвенности и служения.

Я пришла к тому, что квантовая физика работает с той же областью, в которой по-своему специализируются экстрасенсорика, некие виды магии и, скажем, средневековая алхимия. Она объясняет многие вещи, практикующиеся в эзотерической среде, но с точки зрения физических явлений. То есть в конечном итоге мне кажется, что мне удалось что-то извлечь для себя полезное из этой аморфной среды — там же не за что ухватиться с точки зрения логики, культуры, ты проваливаешься постоянно, там не на что опереться во всей этой вязкой эзотерической гуще. И физика — это то, что как-то придавало каким-то эфемерным вещам, скажем так, научную основу. Но опять же: с точки зрения классической науки — псевдонаучную.

— В то же время, когда вы делали проект «Обряды», вы работали с ритуальной культурой.

— У меня был период, когда я встречалась с разными людьми. Писатели так делают, когда ищут материал для новой книги. Я находила в интернете какого-то человека, который написал статью «Шаманизм и глобализация», потом встречалась с этим человеком, при этом встреча могла происходить в лесу. Я повстречалась со многими волхвами, магами, шаманами, экстрасенсами, народными целителями и изобретателями летающих тарелок. Сейчас я очень рада, что все это отошло.

Бойкот — это суета. Сейчас бойкот, потом война, потом еще что-то... А искусство будет существовать. Довоенный период искусства, послевоенный период искусства.

— На последней, прошлогодней, «Манифесте» в Санкт-Петербурге вы воспроизвели перформанс «Равенство» (ранее он был показан в конце 2000-х годов. — Ред.). С чем это было связано? Почему именно он?

— Перформанс выбрала не я, а куратор Каспер Кёниг, пригласивший меня с конкретной работой, но я была только рада, что этот проект состоялся именно в таком масштабе. Внутри него заложена идея, которая работает по-новому, когда она масштабируется и проводится на одной из центральных площадей (на Дворцовой площади. — Ред.) нашей страны с участием ста человек. Я очень рада, что эту работу удалось сделать в таком качественном, профессиональном виде. Но я внесла туда новый смысл, между прочим.

— Да? Какой же?

— Все равны перед Творцом. Мы все уникальны, и в этой своей уникальности мы равны перед Богом.

— Вам не показалось, что актуальность этого перформанса изменилась в нынешней ситуации: бойкот биеннале, споры, весь этот информационный фон, который был вокруг «Манифесты»?

— Я вообще не обращаю внимания на суету. Бойкот — это суета. Сейчас бойкот, потом война, потом еще что-то... А искусство будет существовать. Довоенный период искусства, послевоенный период искусства. Ведь что такое бойкот? Метод информационной войны. Я не хочу войны ни в каком ее виде.

— Но бойкотировали в том числе художники, которые тоже не хотели войны вполне определенной. Я говорю непосредственно о войне на Украине.

— Художник говорит с помощью произведений, ученый — изобретений, спортсмен — достижений. Визуальный образ, искусство в миллион раз сильнее, чем лозунги или наша вербальность. Я создала образ, говорящий о единстве всех людей, которые — независимо от цвета кожи, социального статуса, состояния, возраста — равны. И плевать на то, что делают безумные политики.

— Но в то же время сейчас такой момент, когда государство, власть активно вмешивается в процесс, связанный с современным искусством. Здесь, конечно, стоит вопрос: каковы должны быть отношения художника и власти и должны ли они быть вообще?

— В древнегреческом полисе художник полностью был поддержан городским комьюнити. Города соревновались между собой, чтобы пригласить к себе известных художников. Они предлагали им мастерские и полное обеспечение, делали заказы на изготовление произведений. При этом художники не имели права обзаводиться семьей, имуществом, произведение принадлежало городу. Они служили обществу, богам и искусству. В эпоху Возрождения художников поддерживали знатные вельможи, отсюда пошел институт меценатства. Я полагаю, что искусству, а конкретно художнику, необходима поддержка. Без нее не возникнет ничего яркого и значительного в мировом масштабе. Власть обязана поддерживать искусство, науку, образование и другие общественно значимые сферы. Если она этого не делает — это плохая власть.

Мне повезло, мои детство и юношество прошли в СССР, я ходила в художественную школу, окончила Московское художественное училище памяти 1905 года, поступила в Суриковский институт. В 1990-е годы я научилась заниматься искусством без какой-либо поддержки, уповая на собственную предприимчивость. Для меня всегда было важно делать искусство во что бы то ни стало. Я горжусь тем, что никогда не разменивалась по мелочам, не тратила ни минуты своей жизни на посещение офиса и на халтуру ради денег. В 2000-е годы ситуация несколько изменилась, на искусство обратили внимание. Но этот период, по-моему, сейчас благополучно завершился.

Прямое сопротивление не всегда действенно. Действенно другое сопротивление — когда ты открываешь в себе те способности, которые в тебя заложил Творец.

— Я говорю еще и о том, что среди художников сейчас происходит разделение: ты или в оппозиции, или, скажем так, пытаешься делать какие-то проекты, которые могут получить финансирование или хотя бы не подвергнуться цензуре, и тем самым идешь на компромиссы.

— Мне неизвестно, что значит идти на компромиссы. Я делаю только то, что меня интересует в данный момент, что меня по-настоящему увлекает. А что касается общения с институтами власти… то порой достаточно что-то поменять в описании проекта и сделать то, что ты считаешь нужным. Я редко встречала людей, которые способны «читать» визуальные образы, они читают только их описания.

— То есть вам это не мешает, но и не способствует?

— В этом году планировалась моя ретроспективная выставка в ММСИ. В результате новой культурной политики музей не получил финансирования на выставочную деятельность. Возможно, отсутствие финансирования не будет способствовать продвижению моей творческой карьеры в связи с запланированной выставкой, но факт отсутствия никак не помешает моим занятиям искусством. Я буду его делать так и так.

— Я имею в виду еще какие-то внешнеполитические истории, которые сейчас тоже влияют на современное искусство в России, когда художники лишаются возможности куда-то поехать, получить гранты.

— В результате сложившейся в мире политической ситуации многие, не только художники, теряют какие-то возможности. От того, что художник куда-то не поедет, он не понесет урона. Художник всегда может остаться дома, взять карандаш и листок бумаги, «вылить» на бумагу все то, что он хотел сказать в другом медиа. Это произведение останется на сотни лет.

Мне кажется, художник — это отдельный мир, который выше и сильнее государства.

По моему скромному мнению, прямое сопротивление не всегда действенно. Действенно другое сопротивление — когда ты открываешь в себе те способности, которые в тебя заложил Творец, максимально, невзирая ни на что, честно и последовательно их реализуешь. В какой-то момент это обязательно «выстрелит» и попадет в цель. Когда же художник получает лоббирование от той или иной институции, он становится уязвим: от него требуют принести присягу определенной идеологии. Этот момент ограничивает художественную свободу. Поэтому я предпочитаю сохранять независимую позицию.

— Но при этом вы всегда в вашей работе говорите о том, что вас беспокоит больше всего в данный конкретный момент времени. Сейчас это работа непосредственно со временем?

— Сейчас меня интересуют вопросы духовного развития и оздоровления общества. Идеология потребления неминуемо ведет общество к смерти, так как потребление активирует инстинктивные механизмы деградации как отдельной личности, так и общества в целом, способствует расхищению ресурсов нашей планеты. В своем проекте я обращаюсь к теме вечного времени как к некоему универсальному ориентиру для возрождения, как к обязательному условию выживания.

14 января этого года стартовала еще одна наша совместная акция с лабораторией «Ноосвязь» — мы подключили к сигналу наиболее значимых людей российской и интернациональной художественных сцен.

— То есть духовное оздоровление российской художественной сцены?

— Мы начали с людей, отвечающих за культурную ситуацию. Я выбрала ключевые фигуры, и они все сейчас подключены к духовной программе. Была сделана рассылка, информирующая о подключении: многие восприняли это как проект, кто-то подумал, что я шучу, кто-то — что разыгрываю. Но некоторые представители арт-мира отозвались, пишут мне о своих изменениях…

В какой-то момент — наверное, после того как я уехала в деревню — мне стали открываться высшие смыслы бытия.

— Вы ведете оздоровление не только мировой художественной сцены, но и вообще в целом планеты, если так говорить? То есть планета все-таки больна?

— Мы буквально висим на волоске. Если люди сейчас не «очухаются», как говорил Георгий Гачев, наша цивилизация просто перестанет существовать.

— Поскольку вы сказали, что художник сильнее, чем власть, то оздоровленное художественное сообщество может изменить эту ситуацию?

— Люди давно воспринимают информацию через картинки, им некогда погружаться в тексты. Культурная и особенно художественная элита способна эффективно влиять на общественное сознание, так как образ первичен. Он входит в мозг через глаза, минуя все преграды вербальных установок, и трансформирует личность на уровне бессознательного.

— Надеюсь, у вас получится.

— Я тоже верю. Хотите, я вас тоже подключу? Я просто не знала вас лично.

— Да? Давайте.

— Если вы хотите, я с радостью.

— Да, мне интересно. Мне интересно, что дальше. У вас есть какой-то план, может быть?

— Дальше — покорение просторов Вселенной. Но сначала нужно провести огромную работу по самосовершенствованию. Человечество — безумный маленький ребенок, который никак не может выйти из инфантильного возраста. В нас заложены бесконечные возможности, а мы вместо того, чтобы их развивать, зациклились на примитивных функциях. Ноосвязь — это технология, которая поможет человечеству активировать божественные возможности и расширить свое присутствие до космических масштабов.

— То есть если раньше в вашем перформансе «Не хотите ли чашечку кофе?», другое название которого было, по-моему, «Сожги мир буржуазии», был локальный посыл, то сейчас он более глобальный?

— Тогда я существовала очень плотно в феминистском, левом дискурсе, но в какой-то момент — наверное, после того как я уехала в деревню — мне стали открываться высшие смыслы бытия.

— Вы поняли, что такими методами невозможно ничего изменить?

— Критическое искусство только констатирует, что мир несовершенен, что мир плох, что его надо как-то менять, при этом как — это только революция или война. В результате разрушений и бессмысленных страданий общество откатывается назад, до какого-то более примитивного уровня, потом вновь восстанавливается. Через несколько лет ситуация стабилизируется, и все повторяется. Это такой порочный круг, из которого необходимо выходить каким-то образом.

На фоне разочарования в действенности современного искусства мое знакомство с кругом ученых, создавших технологию, с помощью которой мы можем решить многие проблемы человечества, стало настоящей творческой удачей.

По-человечески я была поражена их самоотверженностью: ведь испытания длились более 20 лет без какой-либо государственной поддержки. Как известно, Красноярск в советское время был наукоградом, и те разработки, что велись в области психотроники, никуда не исчезли. Благодаря энтузиазму современных специалистов, преемников советских ученых, эти разработки переросли в уникальную технологию, которая может перевернуть ход истории.

— А сейчас у них тоже нет господдержки?

— К счастью, наконец на них обратили внимание. Ведь с помощью ноосвязи можно не только активировать способности человека, но и лечить многие ранее неизлечимые болезни, влиять на погоду и урожай. Создано некоммерческое общество «Ноосвязь», учредителями которого стали видные представители науки. Правда, ни о какой финансовой поддержке пока не идет речи.

— Если такой инструмент дистанционного воздействия получит, допустим, государство?

— Данная технология способна принести много вреда, если попадет в руки глупцам, поэтому она полностью засекречена. Она не может служить другим целям, кроме эволюции. Ее использование кем бы то ни было возможно только в мирных целях. Как работает технология, известно только ее создателям — специалистам, и они же выступают гарантами правильного ее использования.

— Пока вы занимались этим проектом, вы пришли к каким-то фундаментальным выводам?

— Я наконец осознала, насколько ошибочна идея эпохи Просвещения о том, что человек — венец творения. Я не ставлю более на эгоистический бунт и ничего от него не жду. Мне кажется, что я нашла возможность создавать что-то фантастически интересное для себя (надеюсь, что для других тоже), находясь на территории искусства, работая сообща с учеными, руководствуясь целями, направленными на всеобщее совершенствование и процветание.

Понравился материал? Помоги сайту!