Культурный лосось

Словосочетание Barents Spektakel и топоним Киркенес я слышала впервые — из норвежского посольства пришло письмо с приглашением посетить это мероприятие, но на вопрос, что это такое, сказали только, что это фестиваль, который делает русско-норвежская группа кураторов «Девушки на мосту» (Pikene på Broen), что будут русские художники и музыканты, что журналисты из России раньше ездили и возвращались всегда под впечатлением. «Программу посмотрите на сайте». Покопавшись в памяти, я вспомнила, что знакомые музыканты пару лет назад ездили куда-то в Норвегию играть реконструкции авангарда среди снегов и льдин, а потом еще всплыл «Приграничный мюзикл» группы «Что делать?», сделанный как раз на основе местной проблематики. А это в случае города Киркенес в8 километрах от границы, отделяющей Норвегию от Мурманской области, как несложно было выяснить после небольшого гугл-ресерча, — проблематика приграничного сотрудничества, соседства одной очень благополучной и другой не такой благополучной страны с сильно пересекающимися сырьевыми интересами, а также проблематика вечно парадоксальных отношений российской федеральной политики и регионального уровня, то есть, собственно, уровня реальной человеческой жизни. Из программы же фестиваля не следовало вообще ничего — шоу-балет на открытии, выставка, воркшоп по перешиву старой одежды, ярмарка на площади, конференция, концерт органной музыки, дискуссия, еще концерт: что именно за культуру собрали тут организаторы, из программы понять было невозможно, ясно было только, что культура, как всегда, была тонким слоем размазана по некоей проблематичной локальной ситуации. Единственным знакомым художником из упомянутых в релизе была Ольга Житлина — но она ничего не смогла мне сказать про фестиваль, ее просто попросили дать видео (о гастарбайтерах в Петербурге) — она и дала.

Тот случай, когда, приезжая как культурный журналист, думаешь, что лучше бы кураторских выставок и концертов, которые должны стимулировать обсуждение, вообще не было.

Норвежцам важно, чтобы в России каким-то образом были озвучены местные проблемы приграничного взаимодействия (аналогичные усилия по налаживанию культурных связей Норвегия предпринимает в отношении Архангельской области, этим занимается организация «Баренц-секретариат»), — и фестиваль целиком устроен как повод говорить об этих проблемах. Отлично; единственное, что превращало все это в тяжелое испытание, — так это то, что кроме занимательных проблем локальной жизни, связанных с туристическими русско-норвежскими пароходными маршрутами до Мурманска, перспективами нефтедобычи в Баренцевом море (которая может потенциально превратить Киркенес, переживший уже одну депрессию после закрытия шахт в 1990-х, в куда более значительное место на карте), а также экспорта норвежского лосося под санкциями, нужно было что-то думать и о самой этой вспомогательной культуре. Тот случай, когда, приезжая как культурный журналист, думаешь, что лучше бы кураторских выставок и концертов, которые должны стимулировать обсуждение, вообще не было. Потому что долгие флегматичные видео, инсталлированные в пустых холодильниках, про местный бизнес по разведению королевских крабов, находящийся под угрозой из-за более крупных инициатив по нефтедобыче в Баренцевом море, — это воплощение того бессильного прекраснодушия, социал-демократического (стремящегося к демократической справедливости через косметическую коррекцию реальности) по намерению и неолиберального (то есть на деле попадающего в ситуацию, когда его напрямую инструментализируют бизнес и административные интересы) по реализации, за которое иногда так ненавидишь искусство в его сегодняшнем виде.

Примерно того же мнения придерживалась пожилая медсестра авиационной скорой помощи, которая зашла погреться в бар отеля и выпить бокал вина, в пересчете на рубли стоивший астрономических денег. Растирая ногу в шерстяном носке, она объяснила мне, что вообще-то «Баренц-спектакль» всегда приходится на ее день рождения и для нее это всегда приятное обстоятельство. Вот только в этом году шоу открытия было немного идиотским. Действительно — это было странное зрелище: на площадке около гигантских очистительных сооружений собравшимся киркенесцам и гостям фестиваля был представлен эротически-танцевальный дуэт некоего гастролирующего танцора с экскаватором. Под живое оперное пение. Поджарый человек, в арктический мороз одетый в одну белую рубашку и черные брюки, то силой своих тренированных рук повисал на ковше вращающегося экскаватора, то отпрыгивал от, как казалось, слегка удивленной машины в любовном отчаянии, то снова, преисполнившись неясных надежд, бросался в его жесткие объятия. Балет метафорически выражал чувственные отношения между храбрым жителем Севера и техникой, но выглядел несколько избыточно — в том смысле, что вдоль норвежских шоссе ровно такие же экскаваторы работают и днем, и ночью, бесконечно уточняя и расширяя и без того идеальные дороги. И уж это действительно завораживающее зрелище. Балет же выглядел как жестокая ирония и китчевая констатация невозможности подлинно пролетарской культуры в условиях сворачивания умеренной социал-демократии и перехода к умеренному неолиберализму.

Киркенесцы топтались на скрипящем снегу и посмеивались. А делегации из администрации города Заполярный (вместе с поселком Никель ближайший к Киркенесу населенный пункт с другой стороны границы; как и в Никеле, там расположено никеледобывающее производство, принадлежащее концерну «Норильский никель»), прибывшей на открытие на автобусе, вроде бы понравилось. Глава администрации (им оказался первый же человек, у которого я спросила о впечатлениях) протянул визитку с золотым тиснением и предложил зайти поговорить, если буду в Заполярном. Моя же новая знакомая, медсестра, сочла, что это шоу было «немного чересчур». Шоу фейерверков в прошлом году было попроще и повеселее. В любом случае ее любимая часть фестиваля — это вообще-то Transborder Café. Что-то типа маленького ток-шоу под пиво, на котором обсуждаются местные проблемы с приглашенными специалистами, — то же, что на большой Киркенесской конференции, но неформально. Ясное дело, в этом году разговоры и в Transborder Café, и на большой конференции — про санкции и как теперь под ними жить. На Transborder Café приезжали люди из Калининградской области делиться опытом. Все сходились на том, что в сложившейся ситуации остается только «сотрудничество от человека к человеку». Ну и «бизнес лечит», конечно. После этого податься некуда, кроме как в местную церковь на органный концерт.

В предназначенной для культурных журналистов программе фестиваля Киркенесская конференция значилась одним скромным пунктом между ярмаркой и воркшопом в местном секонд-хенде, где за гигантские по русскому курсу деньги можно купить поношенные зимние штаны. В свою очередь, в программе конференции фестивальные мероприятия фигурировали в качестве приятной бонусной рекреации после целого дня докладов и обсуждений. И, похоже, конференция была мероприятием поважнее — тут водились более крупные лососи. Пока гости фестиваля учились под надзором волонтеров из Мурманска и художницы-дауншифтера из Норвегии разводить бактериальные культуры для производства традиционного йогурта (попытка восстановить низовые соседские отношения, основанные на одалживании друг у друга бактерий вроде чайного гриба; правда, по моему мнению, остроумное определение «бактериальный коммунизм» заставило художницу вздрогнуть), на конференции выступали министр иностранных дел Норвегии и губернатор Мурманской области Марина Ковтун. Та самая, которая совсем недавно прославилась, запретив к показу в кинотеатрах области «Левиафан», снимавшийся в Териберке — это вообще-то все те же места под Мурманском. Между тем в киркенесском кинотеатре, похожем на кубик из детского конструктора (здесь все дома похожи на такие милые кубики и отличаются только надписями — «библиотека», «школа» или в данном случае «кино»), в прокате шел именно «Левиафан». Правда, за идеологическую невинность Заполярного, Никеля и Териберки губернатору беспокоиться было в принципе нечего — кино там не показывают с середины 1990-х, с тех пор как местные ДК, где стояли киноустановки, были сданы в аренду, а советская киносеть перестала существовать.

Прежде чем начать говорить о туризме, экспорте лосося (после контрсанкций Норвегия лишилась своего основного рынка сбыта, но переориентировала экспорт и в результате увеличила его на 12%) и его разведении в России (у нас же в результате санкций и обвала рубля затормозилось его разведение, поскольку все технологии, материалы и корма норвежские и теперь стоят вдвое больше), о культуре и добыче нефти в Баренцевом море, с каждой стороны должны были озвучить неизбежные идеологические мантры. Это был драматический парад параллельных дискурсов, которые явно транслировались тут без расчета на то, чтобы быть услышанными. Печальная, но необходимая дань «федеральному уровню».

«Впервые, — сказал открывавший конференцию министр иностранных дел Норвегии, — со времен Второй мировой войны одно государство в нарушение международного права покусилось на целостность другого государства. Мы должны встретить новые вызовы, связанные с международной политикой России, вместе, как соседи. Воля к сотрудничеству сохраняется. Но это страна в шесть раз большая, чем наша, по территории, с ней мы близко граничим, и там я вчера обедал. Это та же Россия, которая использует военную силу против своих соседей. Норвегия не принимает этих действий, мы должны противостоять этому».

«Не могу адекватно ответить на позицию министра, — сдержанно, но эмоционально ответила на это губернатор Марина Ковтун, — я не министр иностранных дел. Но как русская женщина, носящая украинскую фамилию, у которой дети говорят на русском и на украинском, — для меня это личная драма, и таких, как я, в России много. В Арктике живут четыре тысячи украинцев».

Своих варежек не ткали и не вязали — вся промысловая романтика оказалась чистой фантазией.

«Потрясающе, приграничное сотрудничество и сотрудничество от человека к человеку победили федерального Левиафана», — подумала было я, но ошиблась.

«Россия не отнимала Крым, он добровольно пришел к нам, — продолжила губернатор. — Жаль, что европейские партнеры не видят, что в Европе поднимает голову фашизм. Там поднимает голову свастика. Для нас это рана по сердцу, если хотите знать мое личное отношение. И мы ценим память норвежцев об освобождении Восточного Финнмарка от нацистов — мы благодарны за уважение к подвигу советского солдата. В сентябре мы отпраздновали семидесятилетие этого события широкими совместными мероприятиями. Факельное шествие с детьми и молодежью Восточного Финнмарка было трогательным и волнующим событием — мы очень этим дорожим, поверьте».

Возможно, это была самая двусмысленная благодарность, которую мне приходилось слышать. Похоже, общая память о Второй мировой оказалась тут в крайне противоречивом положении: даже в Арктике стороны пытаются определить, какая из них ближе к фашизму. А моя знакомая авиамедсестра, между прочим, ездила в молодости в турпоход в Апатиты смотреть на сбитый фашистский самолет. И вообще она считает, что военной памятью спекулировать нехорошо. Но все же этот напряженный обмен идеологическими предуведомлениями был просто интермедией, после которой к микрофону вышли специалисты по руде и туризму, и про фашизм и федеральные санкции постарались немедленно забыть.

«Таких отношений в Европе больше нет — мы должны превратить их в продукт», как выразилась та же Марина Ковтун. «Бизнес лечит» — опять же.

Например, как на городской ярмарке, которая проводится тут раз в месяц. Женщины из России приезжают торговать шерстяными варежками, шалями и хрусталем. Несколько лет подряд группа немецких художниц налаживает с этими женщинами контакты, выпущена даже книга об этой коллаборации. На конференции художницы сделали презентацию проекта: о попытке вернуться к промыслам и ярмарочной торговле, которые опять же могут на фоне злобного федерализма и глобального капитализма поддержать тонкие низовые связи от человека к человеку. В качестве вклада в проект художницы даже сами выткали полотенце с традиционным русским орнаментом. Но стоило немного поболтать с женщинами на ярмарке, и выяснилось, что своих варежек не ткали и не вязали — вся промысловая романтика оказалась чистой фантазией. Их товар — те самые рукавицы, что продавали раньше старушки по всей Москве и всей России. Только раньше их вязали сами, а в последние несколько лет самодельных почти не встретишь — все они сделаны на фабрике, только продаются с лотков. В Москве по 300, а в области по 250 рублей. Мурманские женщины, стоящие на ярмарке в Киркенесе, ездят за этими машинными варежками в Москву, а за хрусталем — в Белоруссию. На базаре в Киркенесе варежки стоят вдесятеро дороже, чем в Москве. Огромная разница в курсах делает торговлю выгодной: дешевле съездить за варежками в Москву, чем вязать их из шерсти самим. Похоже, для женщин из Мурманской области это единственный способ заработать — и корнями он восходит не к стародавним ярмаркам и деревенскому обмену, а к вынужденному челночеству 1990-х, когда из застойной, но не нищей изоляции социализма мы вышли в пространство мирового рынка рукавиц и хрусталя. Как говорят местные кураторы, «железный занавес пал, и люди увидели, что по ту сторону — такие же люди». Еще один эффект обвалившегося рубля заключается в том, что норвежцы, как министр иностранных дел, ездят через границу обедать, закупаться мелочами и заправляться. История с варежками — как раз тот случай, когда искусство, ориентируясь на благо и желая восполнить проседающие социальные связи, оказывается ослепленным собственным прекраснодушием, основанным на экзотизации традиционных элементов культуры, — но в конечном итоге это то, что хорошо выглядит в фестивальной программе с локальным колоритом.

Там же, на конференции, выступал канадец, который уже год живет в Киркенесе, работая над своим Ph.D. в Баренц-институте. В Канаде арктический регион занимает две пятых страны, и проблемы заселения и развития северных городов у Норвегии и Канады похожи. Этот канадец оказался архитектором и занимался урбанистикой арктических городов — есть и такая: его проект, который он представил на конференции, был чем-то средним между приложением для телефона по городским улучшениям и программой паблик-арта для городов с населением в 5000 человек, где большую часть времени стоит полярная ночь. Его приложение еще в стадии разработки. Оно должно объединить жителей Мурманска и Киркенеса: все они через приложение будут отправлять замечания о том, что хотят исправить в своих городах, на форум, там же будут обсуждаться предложения по улучшению. Его, конечно, не может не смущать, что в силу определенных причин предложения мурманчан будут услышаны с меньшей вероятностью, чем предложения киркенесцев. Но ответов на этот вопрос урбанистика не дает. Вопросы вызывает и то, какое действие оказывает на жизнь арктического города большое граффити на стене одного из прибрежных домов-кубиков. Опросов жителей еще не проводили.

Обратно в Мурманск, как и из Мурманска в Киркенес, нас вез водитель из поселка Никель. Всю дорогу, четыре часа, мы только и говорили, что о приграничной жизни. Про паспорт приграничного жителя, позволяющий ему зарабатывать извозом между странами без визы; про печи в Заполярном и Никеле; про «Норильский никель»; про дым, который идет прямо на поселки; про нарушение технологий при открытии новых печей; про сверхсовременные корабли «Норникеля», вывозящие руду по морю; про астму у детей в поселках, которой стало больше в последние пару лет, когда стали наращивать производство; про экологические заботы норвежцев, на которых идет дым; про закрывшиеся кинотеатры; про желание норвежцев сотрудничать и про бюрократические препоны; снова про лосося; про закрывшиеся пушные фермы и колхозы, которые мы проезжали; про бои в ВОВ на сопках, через которые бежит шоссе; про блиндажи и мемориалы, видневшиеся тут и там; про новый монастырь, куда мы заезжали по дороге, — его построили на пожертвования сырьевых корпораций; про норвежских туристов, которые приезжают охотиться и кататься на снегокатах; про крабовое сафари и про пароходные маршруты; про военные части на побережье (мы проезжали базу, откуда ушел в последнее плавание «Курск», и поселок «Спутник», откуда сейчас, говорят, отправляют контрактников на Украину). Здесь добывают руду, строят деревянные монастыри под XVII век, здесь плавают по озерам на танках и не ходят в кино. А про то, что было на концертах и выставках, мы дорогой ничего не говорили.

Понравился материал? Помоги сайту!