Алые салфетки

COLTA.RU продолжает публикацию дневника Дмитрия Волчека, журналиста и писателя. Другие фрагменты за 2016 год можно прочитать здесь, здесь, здесь и здесь.

23 октября, Вена

В тумане приезжаю на Виеннале. Опаздываю, нет времени покупать сигареты. Решаю, что это знак свыше, и не курю.

Опять вспоминаю историю, как моя няня задержалась, родители ушли, а на лестнице кто-то принялся стучать молотком — там стояли огромные лари с барахлом. И мне (лет шести) почудилось, что грабители и убийцы пытаются взломать дверь. Я рыдал, уверенный, что минуты мои сочтены. В окно я видел, как няня медленно, раскачиваясь, как утка, идет по дорожке к дому, но ясно было, что меня разрежут на куски до ее прихода. Это был день знакомства со смертью. Теперь так же пугают детей клоуны с циклопическими молотками.

Фильм Гироди отличный: как всегда, *бут уродливых стариков в Лангедоке. Потом программа покойника Питера Хаттона, трудно высидеть полтора часа в абсолютной тишине, когда зал полон и каждый шорох слышен всем. Парень рядом со мной постоянно глотает слюну, и этот интимный звук звучит непристойно, словно мы лежим в постели. Следом фильм, снятый негритянкой в парижском госпитале для беженцев. Умудренные врачи из первого мира на ломаном языке беседуют с примитивнейшими существами и прописывают им горы антидепрессантов, словно калифорнийским домохозяйкам, и, словно калифорнийские домохозяйки, беженцы из Конго страдают от бессонницы и тоски.

Последний фильм — история итальянских левых радикалов с отрывками из «12 декабря». У них были достойные развлечения: раздевались догола и водили хороводы, экспроприируя непомерно дорогую курятину.

Квартира, которую я снял, выше всех похвал. Новая, без теней забытых предков, на линии U-3, под крышей; ключ ждет меня в сейфе.

24 октября

Единственное, что плохо в Австрии, — рабочим разрешают трудиться в 6:30 утра по заветам кайзера. Просыпаюсь от стука отбойных молотков.

Que faire? Идея, которая ест меня поедом: переехать в Мариенбад и читать собрания сочинений Ремизова, Леонида Андреева, Бунина, Чехова, все подряд. Погрузиться в полное одиночество и бездействие. Может быть, даже ходить в оранжевом монашеском одеянии. Это так заманчиво, что невозможно не мечтать об этом постоянно.

(Но при этом раз в год на месяц ездить в Вену и на месяц в Венецию. Ну и в Берлин и Париж, конечно.)

10 ноября в синематеке будет двойной вечер Беннинга, сразу после американских выборов. Победит Трамп, и мир покатится в тартарары.

Хотел посмотреть шесть фильмов, а получились три из плана + один извне.

Воспоминания друга Оливейры с цитатами: человек в маске свиньи играет на скрипке, девушка бросается в море к спеленатому трупу возлюбленного, другая несет распотрошенную курицу как свою пи*ду. В финале — фильм по замыслу Оливейры о проститутке, которой отец сжег руки. Он был садистом, пока не стал стариком.

Рассказ Фолькера Кёппа о бывших гэдээровских крестьянах, теперь они занимаются экологическим земледелием. До Стены ездили в Зап. Берлин продавать яйца. Потом закрылись границы, и они побежали в Канаду. Когда у них отбирали скот и загоняли в кооперативы, крестьяне вешались. Теперь другие заботы: в Аргентине выращивают сою и кормят ею цыплят, самых дешевых в мире, рожденных на фабриках, где все автоматизировано, присматривают только два человека. Потом продают этих цыплят в Африку, разрушая примитивное животноводство и разоряя фермеров, и от этого африканцы бегут в Германию. Немецкие крестьяне неизмеримо умнее русских интеллектуалов, и этот разрыв непреодолим.

Хотел пойти на Родригеша, но вместо этого ем веганский борщ на Нашмаркте. Потом оказываюсь на фильме Серры о Людовике XIV и встречаю Лозницу. Серра снимает как Сокуров, безликий Жан-Пьер Лео превратился в благородного старца.

Возле дворца Евгения Савойского стоит очень красивый автомобиль с открытой дверцей, в бардачке копается красавец с идеально подстриженным затылком, и от него так шокирующе пахнет духами, что я ахаю от изумления.

25 октября

Опять строители поднимают меня в 6:30. В потолке мансарды окно, и стрела башенного крана крутится прямо над моей постелью.

Фильм о Петере Хандке: он написал дикое количество книг, камера пять минут ползет по стопке. Снимала цаплевидная дура с восторженной кашей в голове. Хандке пишет от руки, потому что в компьютере нет ничего эротичного, сам расшивает свои рубашки золотыми и алыми нитями, ездил на похороны Милошевича и любит собирать белые грибы, поскольку они красиво скрипят, когда их режешь.

Лозница отвечает на давно мучивший меня вопрос: почему, если у меня спрашивают дорогу на улице, я не могу объяснить, даже если знаю (сейчас уже могу, но прежде это была катастрофа). Оказывается, этим страдают многие люди, родившиеся за железным занавесом. Инстинкт заставляет видеть в прохожем шпиона и не выдавать военную тайну. Поразительно точное наблюдение! В первые годы после «бархатной революции» прохожие в Праге не могли объяснить самые простые маршруты, лишь беззвучно топтались, как пингвины, и меня это бесило, но теперь понимаю, что советская печать сковала их уста.

Остаюсь на фильм Родригеша, это очень плохо выдуманное глумление над христианством: больной СПИДом святой Антоний е**тся с Иисусом, потом убивает его, оживляет Фому, вставляя персты в его раны, и идет с ним в паломничество в Падую, к храму своего имени. Что все это значит? Нонсенс. Лозница убегает, перепрыгивая через кресла, словно лань.

Отличная программа кубинской кинохроники 1960—1961 гг. Рауль появляется чаще Фиделя, а Че довольно редко. Фидель приезжает в Америку и переселяется из пристойного отеля в гарлемскую «Терезу», приглашает на ужин горничных и встречается там с Хрущевым. Высадка в Плайя-Хироне. Смерть Лумумбы. Гагарин в Гжатске, Белка и Стрелка. Проделки янки. Неравенство на кладбищах. Час говорит только диктор, других голосов нет, но вдруг включается звук, и на вопросы молодежи отвечает неграмотная старуха 106 лет, решившая изменить свою судьбу ради революции. Я поеду на Кубу, только когда коммунистов повесят и вернутся американцы.

В Концертхаусе по случаю завтрашнего праздника избавления от портянок (последний советский солдат покинул австрийскую землю) играют австрийский гимн. Все встают, в том числе я & бесчисленные японские туристы. Скрипичный концерт Бруха и шестая симфония Брукнера. Я купил дурацкий билет на «эстраду», это сбоку от партера и слишком далеко от оркестра, не могу сосредоточиться, но ясно, что все неудачно и советские солдаты вернутся.

Последний ночной фильм в «Урании»: история джазового музыканта Ли Моргана, которого в 1972 году застрелила в клубе ревнивая жена. Можно было бы и не смотреть, но я все равно счастлив. Предпраздничное метро работает всю ночь. Толпы пьяных. На платформе Шведенплац непостижимо пахнет марихуаной. Голова иногда кружится, но ин дженерал чувствую себя значительно лучше. Три дня не курю.

26 октября

В день избавления от советских войск в 6:30 не гремят, но к десяти вновь начинают варить и сверлить. Пропускаю свой поезд и вижу на платформе, как страшный хулиган, похожий на Дацика, гонится за седым субтильным мужичонкой и орет на него: «Arschloсh!» Публика отстраняется, но все кончается миром. День Австрии! Иду на фильм Клер Дени про Риветта, я уже забыл историю Паскаль Ожье, которая умерла вскоре после «Северного моста». И эта сцена, когда она три раза объезжает вокруг льва на площади Денфер-Рошро и грозит ему кулаком! Я скоро увижу льва снова, если буду хорошо себя вести. Бюль Ожье говорит, что Риветт очень скрытен.

После долгих разговоров Сержа Данея с Р. иду в Венский музей, и по дороге на Карлсплац что-то происходит, я так и не понимаю что, потому что полностью погружен в телефон. Вроде бы я ногой сбиваю какую-то стоящую на земле стеклянную конструкцию, слышу хохот: толпа экскурсантов и гид с микрофоном, я сбил что-то важное, но не могу ничего понять, прошу прощения, вроде бы какая-то коричневая бутылка. Мне даже кажется, что это розыгрыш вроде тех, что показывают в самолетах, развлекая тупых пассажиров трансатлантических рейсов. Но я спешу на выставку «Секс в Вене». Тут толпа, бюргеры решили потратить выходной на разврат. Есть занятные вещи: история детского балета, использовавшегося в XIX веке педофилами, пояс для мальчиков, предотвращающий мастурбацию, картонка из уголовного дела, заведенного в нацистской полиции на парня, который подкладывал ее под колени, когда сосал х*и. В деле написано, что такие картонки могут служить доказательством гомосексуальности их владельцев. Есть еще клетка из секс-клуба, который сейчас па ремонте, но скоро заработает вновь. Закрыт на ремонт и Кунстхаус (до осени 2018 года — доживу ли я?), а музей Эссл, оказывается, разорился и закрылся вообще, так что я был на последней выставке, сам того не зная.

Успеваю съесть соевый бургер. В веганском кафе полно молодежи, гей-пара (блондин красивый) бросает на меня непостижимые взгляды. Как говорил Арто, «они сварили и жрут вагину в зеленом соусе».

Иду на кубинскую программу: 1962—1963, стиль меняется, все больше хаоса. Пляжная зарисовка на Копакабане, потом югославское шапито, затем Фидель на охоте с Хрущевым. Очень интересно: Х. щупает сапоги Ф., потом Ф. убивает двух уток. Ни слова о советских ракетах. Последняя серия — ураган, который сносит пол-острова, и этому радуются империалисты.

Student Nurses: ЛСД и свободная любовь в Калифорнии.

Выставка фотографий Патти Смит: костыли Фриды Кало, чучело медведя Льва Толстого, белое покрывало на постели Китса, могила дедушки Берроуза в Сент-Луисе, все черно-белое, как будто украдено из старого уголовного дела. «Я не фотограф, я любитель». Во вторник будет ее концерт, но я уеду.

Заказываю божественный маковый пирог, и вдруг у меня начинает идти кровь из носа. Вся салфетка, которую принес к пирогу изнуренный гей-официант, алая от крови, красивый цвет. Голова кружится, если стою прямо. Впереди день X, когда я свалюсь на улице. Но думаю не об этом, а о том, как исхитриться попасть и в Турин (есть вариант — в Милан, а оттуда на поезде), и на премьеру Беннинга. И 5 ноября можно поехать в Брно искать утраченный дом Жана Жене.

Несмотря на предостережения свыше, иду на «Ноктюраму», и это нечто чудовищное по бредовости, пародия на роман «Гламорама». Бонелло остронос и похож на стареющего Пьеро. Убегаю на фильм о Роберте Франке, его ранние фотографии про Алабаму и прочую плохую Америку были вполне гениальные, потом он стал выпендриваться и снимать хуже. Его дочь разбилась на самолете в Гватемале, сын сошел с ума и умер. «Я люблю все, что по краям. Не хочу ходить по середине дороги». Поначалу его задерживала полиция («говорит с иностранным акцентом»), Америка была scary, потом стала лучше, но я ничего не понимаю про Америку.

Еду домой на убере с водителем из Дагестана, окончившим в Петербурге финансово-экономический институт. Он делится своими размышлениями о жизни.

27 октября

Лучший фильм Виеннале — «Дом искупления», фортеанское расследование о пожаре в Рингтеатре в 1881 году; чудом не сгорел Фрейд, потом открыл в доме, построенном на пепелище, свой кабинет, но уехал, когда его пациентка бросилась с крыши. Перед фильмом показывают короткометражку о Техасе, полностью меняющую мой маршрут: нужно ехать в Марфу, в музей Дональда Джадда.

Покупаю рубашку в синюю крапинку (кажется, у меня есть точно такая же) и сомнительный бомбер: совершенно не то, что я хотел, но нет сил ходить по магазинам. Зато иду в Альбертину на выставку пуантилистов, и ничего мне там не нравится, кроме нескольких картин Ван Гога, я даже чуть не проваливаюсь в одну (зеленое небо и старуха из психлечебницы): то ли синдром Стендаля, то ли загадочная хворь сбивает меня с ног. В русском павильоне «Царевна» на Нашмаркте ем веганский борщ. От некурения стало гораздо лучше, но от общей слабости постыдно засыпаю на фильме Питера Хаттона о shipbreaking yard в Пакистане. Невозможно смотреть без звука. А с бессвязного Ван Бина о беженцах из Бирмы и вовсе убегаю. Еще успеваю посмотреть «Дьявола и Дэниэла Уэбстера», американское подражание Мурнау, снятое актером, игравшим в «Фаусте».

28 октября

Две кубинские программы: Фидель и Плисецкая, Марсель Марсо и Бобби Фишер в Гаване, смерть Камило Сьенфуэгоса, смерть Че Гевары. Снято роскошно, словно фильм Аньес Варда или Годара. Интересно наблюдать за Фиделем. Он выглядит неуверенным неврастеником, ему тяжело выступать, он рыхлый мямля без всякого обаяния. Опрометью убегает с трибуны, как жулик, выкрикнув «Родина или смерть». И вот этот убогий бородач сохранил власть на 60 лет, пережил всех своих врагов — Эйзенхауэра, Кеннеди, Джонсона — и всех друзей тоже, в хронике вокруг него и Рауля — одни покойники. Почему Господь решил подарить этим братьям из ларца такую неуязвимость? В этом должен быть какой-то смысл. Вот и с Путиным то же самое.

Операторы снимают военный парад, речь Фиделя, и вдруг несут женщину на носилках (видимо, обморок от восторга) или все аплодируют, но камера задерживается на человеке, который не хлопает, потому что у него рука в гипсе. Выступает прогрессивная певица из Франции, приехавшая поддержать Кубу, и камера первым делом показывает кривые пальцы ее левой ноги в прорези босоножки. Вредительство!

Пока сидел на Нашмаркте в паршивом китайском ресторане, голова закружилась так, что я чуть не упал носом в тарелку. Кескесе?

Вечером в Концертхаусе — сочинение композитора-панка Бернарда Гандера «Холодный труп с тринадцатью жуткими шрамами» («Cold Cadaver with 13 Scary Scars») и дискордия Михаэля Вертмюллера (родственник Лины В.?). Дискордия значительно лучше трупа, похожего на оптимистичные сочинения Георгия Свиридова. Фурор. Идем по ночному мосту, на котором стоят четыре огромных пластиковых носа. В квартире (сосед из гриндра в 18 метрах от меня, как в тюрьме или борделе) наконец нахожу сносные билеты в Турин.

29 октября

Не зря вчера Карина спрашивала меня про Кастеллуччи. Открыл его сайт и обнаружил, что он ставит в Антверпене «Черную вуаль священника» с Уиллемом Дефо. В церкви! Покупаю билеты и на вуаль, и на премьеру Беннинга. Пуркуа нон?

Фильм про Тони Конрада, сочинившего музыку к «Flaming Creatures» и умершего в апреле. Он хотел существовать вообще без денег, питаясь куриными сердцами. И это он придумал фликр, а не Гайсин.

С Кариной в 21er haus, встречаемся с Анной Ермолаевой, которая 30 лет назад была маленькой антисоветской девочкой, а теперь стала знаменитой австрийской художницей и выставляется рядом с Ай Вэйвэем (у него миллион носиков, оторванных от чайников, символизирующих горечь изгнания, у нее — две пирамидки «обе белые»), и мы говорим о том, как она бежала через Польшу в Вену, жила в беженском лагере, а потом стала звездой и ее работы покупает Бельведер.

Возвращаемся на Карлсплац: кубинцы, потом «Северный мост», который представляет Бюль Ожье. В 1985 году, когда я смотрел этот фильм в первый раз во французском консульстве, я был потрясен его непостижимостью, не понял вообще ничего. Но и сегодня, когда мир стал прозрачнее, я тоже понимаю едва ли половину, хотя Ожье объяснила, что это Дон Кихот. Делаю портрет Ожье, инфернальный, с серыми проводами, уходящими прямо в «Твин Пикс». Кто бы мне рассказал в 1985 году, что это история с таким продолжением (или уже финалом?).

Вечер: добротный фильм Кертиса по роману идиота Хемингуэя, потом полчаса бездарной чепухи про группу Daft Punk. В полночь ужинаем в «Марриотте» (веганский бургер).

30 октября

После вчерашнего Кертиса (мужественные мужчины и женственные женщины) отрадно смотреть работы студентов калифорнийского музея искусств. Первый фильм — про геев-дошкольников, второй — про поиск белокожей девушкой афроамериканской бабушки, третий — про сложности адаптации пожилого эмигранта из Кореи, четвертый — концептуальная переделка финала «Токийской истории», пятый — по феминистской линии. Как хорошо, что времена Хемингуэя прошли. И если победит Хиллари (разрыв с Трампом 2%), историю можно считать завершенной. Потом сделанный по лекалам Шаброля фильм о продюсере Бернаре Натане, владельце студии Pathe, погибшем в Освенциме, занятный итальянский фильм, что-то между Алонсо и «Брильянтами ночи», про волка и бледную девушку + программа мерцаний в духе Конрада, и я иду есть блины с Поликаровым, который отлично выглядит и работает сочинителем текстов для компьютерных игр.

31 октября

Кардиолог присылает отчет: ничего не обнаружено. Чувствую себя изрядно лучше, хотя голова кружится. Последнее утро в венской квартире: сплю 9 часов, что очень необычно, выбегаю в супермаркет, покупаю малину на завтрак и иду в музей Леопольда на выставку африканских и полинезийских статуэток и масок. Кое-что есть и у меня: статуэтки близнецов, которые тайно дергали меня за плечи, когда мы выезжали из страны догонов, — их делают после смерти близнецов из народа йоруба, наделенных магическим даром, и шаман натирает их снадобьем, равно как и nkisi, фетиши, связывающие два мира. Есть еще akuaba, кукла плодородия из Ганы с широким лицом-солнцем, и (в моей коллекции такой, кажется, нет) blolo bla — изображение призрачной жены, которая имеется у каждого мужчины. Вместо фиделевой Кубы нужно поехать в Конго, во владения племени куба, известного своей изощренностью. Хожу по выставке почти три часа кругами, потом еду в «Уранию» на «Noroit» Риветта (выступает его то ли вдова, то ли дочь, зал пустой), это гениальный фильм, непостижимый, с костюмами-галлюцинациями, малиновая кожа, сиреневый шелк.

Надо поменять жизнь: каждый вечер смотреть по фильму Риветта, все заново, потому что 20 лет назад я не понимал и половины того, что понимаю сейчас, хотя и сейчас ничего не понимаю.

Поликаров уезжает на Центральное кладбище, а я обедаю с Кариной на Нашмаркте (продавец, у которого я покупал сыр четыре дня назад, узнает меня и спрашивает, хорош ли сыр), потом идем смотреть дом Лооса, но он, вопреки гугл-картам, закрыт, заходим в соседнюю церковь, очень темную и тревожную, здесь впервые исполнялся Реквием Моцарта, и в честь этого события у дверей висит бронзовый череп. Ставлю две свечи: Святому семейству и Богоматери с обещанием не курить.

Уезжать из Вены не хочется, но впереди новые приключения. Оказалось, что и Гироди, и Родригеша покажут на квир-фестивале в Праге, можно было не спешить. Возвращаюсь в пустом автобусе, только из глубин доносится голос смуглого юноши, беспробудно разговаривающего по телефону: «Салам алейкум».

1 ноября, Прага

У Трампа все больше процентов, и я не сомневаюсь, что он победит. Выстраиваю почти невозможный маршрут по Техасу: через Марфу (покупаю билет на огромную экскурсию в поместье Дональда Джадда), Розуэлл, где разбилась летающая тарелка, через испанские миссии и каньоны с петроглифами.

Разоряется компания, торговавшая нашими книгами со времен царя Гороха. Все приходит в упадок, но мы несем наше знамя вперед и вперед на погост.

2 ноября

Сажусь за правку гигантского текста Ильянена, лежавшего два года, и, стиснув зубы, переставляю скобки и запятые. В гр. возникает человек в ста метрах, спрашивающий, нет ли поблизости вольного пера. Это клерк, трудящийся в канцелярии, как Кафка. В несбыточности отсылаю текст в верстку, а заодно покупаю билеты на квир-фестивальный фильм «Chemsex» о промискуитете (с дебатами). Надо быть чуть умнее и посмотреть трезво: листва давно отшумела. Но кажется, что меня сводит с ума антибиотик, который преназально наводит видения. 20 лет назад, когда я шел по Вацлаваку и увидел студента топлес с прилипшим к позвоночнику животом, я понял, что все кончено. Зато есть другие сносные вещи: кино, сатанизм, путешествия.

Вечер австралийского авангардиста Ричарда Туохи, бородатого человека, которого я уже где-то видел — кажется, в этом же зале синематеки. Он окопался в Оломоуце, замечательно говорит, гладкая и внятная речь, но такие фильмы я не могу полюбить — эксперименты по запихиванию пленки в растворы, увеличивание и уменьшение зернистости и света в тандеме с дебилообразной женой. При этом изображено ничто: пятна, загогулины, идущие по улице люди. А где же Эрос и Танатос?

3 ноября

Несмотря на рекламу, на Орфа в Нацтеатр приходит непристойно мало народу, рядом со мной пустые плюшевые кресла. Постановка в чешском переводе, и этот комичный язык подавляет музыку. В первом отделении — опера «Умница», костюмы вдохновлены Бобом Уилсоном, правый рукав короля превращается в гигантскую улитку, а лица и наряды придворных расчерчены тюремной решеткой. Странные новшества: иногда в зале вспыхивают люстры, и трое мошенников в строгих костюмах выбегают на подиум и выкрикивают пошлости. У них мобильные телефоны и пакеты с кокаином. Вторая опера, «Луна», непостижимо перенесена в ГДР. Мне очень нравится этот сюжет, в нем есть все, что нужно: четыре парня украли луну, каждый забрал по четвертинке в могилу, и луна осветила царство мертвых. К чему добавилась ГДР с пчелкой Майей, Песочным человеком, Виннету и трабантами? Хотя ясно: в аду располагается Карл-Маркс-Штадт, бесспорно, самый уродливый город на свете.

Но прибывает святой Петр с огромным бараном на плечах и забирает луну.

4 ноября

Разговариваю с Ольгой Кучкиной. Ей 80 лет, и она написала книгу об отношениях Путина и его бывшей жены, придумав все обстоятельства. В час ночи от тоски заказываю плюшевые ботинки Golden Goose, сотканные лучшими мастерицами в Бангладеш из солнечных лучей и гагачьего пуха. Когда же наступит расплата за все?

Продолжение следует.

Понравился материал? Помоги сайту!