«Я имею возможность лавировать между музыкой разных эпох»

Меццо-сопрано Стефани д'Устрак — внучатая племянница Франсиса Пуленка и правнучатая племянница Жака де Лапреля — возвращается в Москву, чтобы вновь выступить на фестивале «Опера априори». Программу «Французское барокко» она поет 17 марта в зале Чайковского.

— Программа вашего концерта построена по принципу преемственности — от зачинателя французской оперы Люлли к реформатору Глюку. Какие еще идеи в ней отражены?

— Мотив этого концерта — огромная страсть продюсера фестиваля Елены Харакидзян к этому репертуару. Благодаря ее инициативе московская публика получает возможность открыть для себя европейских артистов и тот музыкальный пласт, в котором они себя зарекомендовали. И я очень ценю эту страсть и энергию.

— Изучение партитур Люлли было для Глюка «ярким лучом солнца», как пишут исследователи его наследия. Расскажите, связаны ли с именем Люлли ваши персональные открытия в музыке той эпохи.

— Музыка Люлли чрезвычайно театральна. Я бы даже сказала — прежде всего театральна. Слово, текст (и контекст тоже) в ней всегда впереди. Его оперы созвучны трагедиям Корнеля и Расина, которые отличает красивый французский язык. Я очень люблю этого композитора. Люлли знал, как создать в музыке сильный трагический образ — Армиды, Медеи…

— Как-то вы сказали, что одним из ключей к пониманию исполняемой музыки является исторический антураж, сопутствующий выступлению…

— На мой взгляд, антураж, специфика конкретного пространства — особенно если говорить об исторических памятниках — всегда придают важность исполнению. Когда я пою, например, в Версальском дворце — очень небольшом, но с потрясающей акустикой, — я словно совершаю путешествие в машине времени. В своем воображении я воссоздаю картинку — как то же самое произведение ставили в другую историческую эпоху, как могла быть использована театральная машинерия. Кроме того, я думаю, что отсутствие существенной дистанции между певцом и публикой давало большую фокусировку на игре артиста. Места, несущие груз истории, по-своему заряжают представление.

— Летом этого года вы примете участие в постановке «Коронации Поппеи» на Зальцбургском фестивале. За музыкальное воплощение партитуры Монтеверди отвечает Уильям Кристи. Чего вы ждете от этой встречи?

— У меня пока нет соображений на этот счет, так как я еще не получила свою партию, которую мне должен передать ансамбль Les Arts Florissants. Я пела Октавию один раз очень давно — лет двадцать назад с Жан-Клодом Мальгуаром. А что касается Уильяма Кристи, то я была счастлива встретить его прошлой зимой в Цюрихе на постановке «Медеи» Шарпантье. Кристи — выдающийся музыкант, влюбленный в театральную сцену, доверяющий певцам. Страстный взаимообмен между оркестром, солистами и хором на сцене — это была его заслуга.

— Режиссерскую концепцию «Коронации» готовит бельгийский художник Ян Лауверс, основатель NeedCompany. Доводилось ли вам видеть какие-либо его работы на других фестиваля, в Экс-ан-Провансе, например?

— Нет, у меня не было возможности познакомиться с ним. Каждый раз, оказываясь задействованной в каком-либо проекте, я доверяю интенданту театра или фестиваля, который знает певцов, режиссеров, дирижеров, и его умению подобрать гармоничный ансамбль личностей, способных двигаться в одном направлении. Мне приходилось много работать с разными режиссерами — представителями различных современных направлений, их идеи были оригинальны и ясно интерпретированы. Поэтому я надеюсь, что в этот раз все сложится именно так и меня ожидает новое приключение.

— Если говорить об общих тенденциях в оперном театре, то на одной чаше весов оказывается стремление дирижера к представлению оперного идеала своего времени, на другой — режиссерские поиски свежих трактовок. На ваш взгляд — каков путь к обретению баланса между верностью духу барочной оперы и осмысленным использованием современных театральных методов?

— Любая оперная постановка, когда бы она ни была выпущена, отражает тенденции своей эпохи. Если говорить о визуальном решении, то в сценографии в какой-то степени всегда использовались актуальные технологические достижения. Так, в воплощении самых фантастических замыслов нынешних постановщиков помогают новинки мультимедиа-индустрии. Однако это только внешняя оболочка. Более существенные вещи — режиссерская идея, музыкальная интерпретация, которая складывается из артистической индивидуальности и вокального мастерства солистов, квалификации хора, профессионализма оркестра, отношений между ними. Что касается певцов — меня и моих коллег, то, конечно, мы находимся в иных условиях, нежели наши предшественники, исполнители премьер: кристально чистые голоса кастратов остались в истории, сама вокальная техника существенно изменилась. Музыкантам, играющим в оркестре, наверное, в некотором отношении проще добиться аутентичного звучания, используя оригинальные исторические инструменты и приемы игры на них. Но наш совместный поиск заключается в том, чтобы сопоставить знания о прошлом с сегодняшними технологическими возможностями. Склад ума современного человека, кстати, также другой. Так что все эти моменты сказываются на идейном решении постановки и ее художественном оформлении.

— Вы имели возможность выступать в концертной версии «Милосердия Тита» с дирижером Теодором Курентзисом. Насколько его понимание музыки отлично от того, к которому вы привыкли?

— Сотрудничество с ним — очень интересный опыт, так как Теодор принадлежит к числу тех дирижеров, которые не оставляют без внимания ни одной ноты, ни одного такта, ни единой паузы, фразы, — он все тщательнейшим образом шлифует, пока не достигнет совершенства в звучании. Выступая с ним, я чувствовала себя неким механизмом, работу которого он направлял в заданное русло. Он вел всех нас и, думаю, публику, которой довелось побывать на этих концертах. Под взмахами его рук каждая нота в оркестре, у хора и солистов была идеально взвешена. Вся команда следовала вектору, прочерченному Теодором, и в этом был колоссальный общий подъем, что дало, как мне кажется, невероятный результат.

— Из старинной музыки вы свободно переходите в постановки XIX века, даже пели «Испанский час» Равеля. Заглавная партия в «Кармен», Шарлотта в «Вертере» — чем объясняется ваше тяготение к расширению репертуарного диапазона?

— Я действительно имею возможность лавировать между музыкой разных эпох — от барокко до современных авторов, включая классический, романтический репертуар — Кармен, Шарлотту в «Вертере». Это подразумевает знание специфики каждой эпохи. Для барокко нужна свободная техника исполнения музыкального орнамента, хотя этот навык может сковывать голос, когда оказываешься в иной стихии — в музыке Равеля или Бизе, например. Мне очень повезло много петь на моем родном языке, который, на самом деле, очень сложен для пения, и использовать свой голос как инструмент, зная, что именно требуется для оперы каждой эпохи. В каком-то отношении весь мой оперный репертуар объединяет любовь к тексту, его смыслу, его эмоциональной подаче. И это для меня самая важная работа, остальное — дело техники. После операции на связках я много работала с логопедом, чтобы улучшить возможности голоса. В каждом репертуаре, как в разных видах спорта, задействованы разные группы мышц. Если я не хочу получить травму, то должна позаботиться об их тонусе. Часто говорят, что вокальное здоровье связано с исполнением партий в операх Россини, Моцарта. Я же считаю, что барокко и современная музыка выполняют ту же функцию — но только если вы хорошо изучили свой инструмент.

— Еще одна очень интересная ваша работа запланирована на 2019 год — «Троянцы» Берлиоза в постановке Дмитрия Чернякова.

— С этим режиссером мы работали прошлым летом над «Кармен», и у нас установился хороший эмоциональный контакт. Он поразил меня своим особым видением Кармен, и я нашла его точку зрения очень любопытной. Мы много обсуждали этот характер. В самом начале репетиций я чувствовала себя немного покинутой, но Дмитрий всегда обращал внимание на то, чтобы для меня была создана комфортная творческая атмосфера. Я очень жду «Троянцев», так как никогда прежде еще не пела эту оперу Берлиоза — партия Кассандры станет для меня дебютной. К тому же это будет в Парижской опере, что также очень весомо. Помимо прочего, Кассандра для меня — это еще и своего рода пандан, если вспомнить мои партии Медеи и Армиды. Мне кажется, что этот сильный образ способен продолжить мою персональную галерею ролей высокой трагедии. И, конечно, не терпится вновь встретиться с Черняковым, человеком очень интеллигентным, с глубоким, ярким внутренним миром.

Понравился материал? Помоги сайту!