«Надо просто открыть двери. Сделать доступными ноты. Записать то, что можно записать»

Интервью с дочерью композитора Юрия Буцко

текст: Екатерина Бирюкова
Detailed_picture© Из личного архива Анастасии Буцко

3 июня концертом в Большом зале консерватории, на котором впервые прозвучат Симфонические сцены «Лисистрата» по комедии Аристофана, завершается мини-фестиваль, посвященный 80-летию композитора Юрия Буцко (1938—2015). Его программа включала в себя концерты, научную конференцию, презентацию фонда. Главный мотор происходящего — дочь композитора, обозреватель Deutsche Welle, постоянный автор COLTA.RU Анастасия Буцко.

— Я помню твоего отца еще со времени моей учебы в Гнесинском училище и институте. Вокруг него там царил такой, я бы сказала, тихий культ. Как он к этому относился?

— Ну, он, конечно, знал, что производит странное впечатление, в чем-то несколько фрикообразное. Безусловно, он этим до известной степени бравировал. С 70-х годов привык ходить по городу Москве с длинными волосами и бородой. Когда я была маленькой девочкой, к нему на улице подходили бабули, просили благословения. И он благословлял! Он не делал из этого особых сложностей. Был период, когда он ходил в консерваторию в некоем подобии рясы, точнее — облачения из Покровского собора на Рогожском кладбище (старообрядческий храм, прихожанином которого был Юрий Буцко. — Ред.), оно в пол. Ходил с крюковатыми палками, которые где-то покупал или сам вырезал. А если нет — то носил какие-то бархатные пиджаки, жилеты и т.д. То есть его внешность ему была явно небезразлична. Явно она была частью его внутреннего видения себя. И, безусловно, способом защиты от окружающей среды и определения границ между собой и другими.

© Из личного архива Анастасии Буцко

— Насколько действительно поворотной для отца стала история отшельников-старообрядцев Лыковых, случайно обнаруженных в конце 70-х на Алтае? Им посвящена его Камерная симфония № 3.

— Обнаружение этой семьи действительно поразило его — думаю, как образец сопротивления и возможности существования другого мира в этом. Но он и до этого интересовался старообрядчеством. Еще будучи совсем молодым человеком, он ездил сначала в фольклорные экспедиции, потом в одинокие путешествия по Северу. И в Каргопольской области он нашел в одной деревне нескольких людей — среди них брат и сестра Максим Иванович и Фомаида Ивановна, — которые первыми его посвятили в мир старообрядчества. От них и через них в доме появились первые крюковые книги, старинные иконы.

— Это какие были годы?

— Это еще до моего рождения, 60-е. Я не воспринимала своего отца как человека, как-то особенно истово верующего. С моей точки зрения, религия и старообрядчество для него всегда были помимо всего прочего элементом эстетическим. Внутри вот этого безобразного советского мира он искал какую-то зону, где был какой-то другой свет. Безусловно, это был и свет духовности, но и просто другое эстетическое измерение.

© Из личного архива Анастасии Буцко

— Но почему именно старообрядчество? Ведь была прослойка православной интеллигенции.

— Мне кажется, от этой чисто православной прослойки он хотел быть на какой-то дистанции. Потому что христианству в среде интеллигенции в то время была свойственна некая диссидентская светскость. И одновременно уже были зачатки того, во что превратилось официальное православие сегодня. Вообще у отца было два источника старообрядчества. Один — это протопоп Аввакум, пример бескомпромиссности до конца. Другой — это Мусоргский, который был для отца светочем. Это, конечно, «Хованщина».

— На только что вышедшем на фирме «Мелодия» юбилейном альбоме Буцко представлены его разные периоды. Раннюю, наиболее известную оперу «Записки сумасшедшего» непросто совместить с совсем поздними сочинениями, не скрывающими чрезмерной пафосности. Такое совсем не принято в XXI веке. Он ощущал непонятость?

— Безусловно. Но, я думаю, это была не пафосность, а надрыв. Человек он был вспыльчивый и склонный к тому, чтобы себя в этой эмоциональной амплитуде еще сильнее накручивать. Это было некое такое «да». И еще больше «да».

Когда я была маленькой девочкой, к нему на улице подходили бабули, просили благословения. И он благословлял!

— Какой музыкантский круг был ему близок?

— С юности был круг друзей, которые очень часто и очень весело заседали у нас дома. Среди них были и выдающиеся исполнители — Геннадий Рождественский, Дмитрий Китаенко, Михаил Воскресенский. Со временем этот круг не то что распался — он просто состарился. Иных уж нет, а те далече. В последние два десятилетия вокруг него начал образовываться новый круг — из его учеников и таких… учеников-поклонников. Апостолами их не назовешь, но это очень верные, за ним и за его наследием идущие люди. Молодые. В возрасте, скажем, от 27 до 35—40 лет.

А так если его спросить, кто любимый композитор, то кроме уже упомянутого Мусоргского будут Рихард Штраус и Оливье Мессиан. И это очень слышно, мне кажется. Отец записан в какой-то круг патриотических авторов. Каковым он не был. Безусловно, Россия была для него важна и любима, но не в форме квасного патриотизма. Его источник — это мировая культура.

— Каким образом старообрядчество сочеталось с работой в театре?

— Ну, работа в театре была, с одной стороны, заработком — так же как и кино, как и сериалы типа «Хождения по мукам» (по кличке «хождение под мухой»). И так продолжалось до краха Советского Союза, когда исчезли эти киношные деньги и стало без них, конечно, очень тяжело и горько.

С другой стороны, театр был его средой. Театр на Таганке его рано открыл и очень интенсивно им пользовался. И жили мы от театра недалеко. Золотухин, Филатов, Губенко, Высоцкий — все они частенько тусовались у нас дома. Люди они были молодые. Все это происходило весело и динамично. Особенно вечерами и после спектаклей.

C Анатолием СоколовскимC Анатолием Соколовским© Из личного архива Анастасии Буцко

— Отец уже был с бородой и в рясе?

— С бородой ходил, в рясе еще нет, но уже ходил в бархатных пиджаках.

— А какие у него были отношения со средой музыкальных нонконформистов?

— Ну, эта дефиниция — нонконформизм — она же возникла позже. Начинали-то все вместе. Более того: отец пришел в музыку сравнительно поздно и довольно необычным путем. То есть он когда-то ребенком занимался, потом был вынужден перестать и, уже учась на учителя истории в педагогическом институте, все-таки осознал, что он — композитор. И, будучи великовозрастным 20-летним парнем, сел учить азы, сам подготовился и поступил в училище, которое тогда называлось «имени Октябрьской революции». И там был еще один человек, находившийся в аналогичной ситуации. Это Альфред Шнитке, который по несколько иной причине — семья в изгнании и т.д. — тоже очень поздно там оказался. Это был один круг. Из этого круга появились абсолютно разные личности, которые потом — в силу не столько политического, сколько коммерческого заказа — были объединены в какие-то группы. Поскольку композитор композитору, как известно, волк, позже отношения складывались по-разному. С Губайдулиной у отца до самого последнего дня были очень теплые отношения. Шнитке отец упрекал в плагиате — или, скажем так, заимствовании его системы русской додекафонии. Я не берусь рассуждать, верно ли это. Это огромная музыкантская дискуссия. Но тут пути разошлись. Безусловно, у отца был элемент досады, может быть, зависти к успеху, который есть у одного и которого нет у другого.

C Дмитрием Шостаковичем и Моисеем ВайнбергомC Дмитрием Шостаковичем и Моисеем Вайнбергом© Из личного архива Анастасии Буцко

— Сейчас пошла волна интереса к советским композиторам, которые находились не на поверхности, а внутри этой огромной Атлантиды. Главный пример — Вайнберг. Ты чувствуешь, что сейчас может возникнуть интерес к музыке отца, что она уже отлежалась?

— Чувствую. Эта музыка начинает проявляться. Как быстро это произойдет, с какими еще социальными и культурными процессами это будет связано — я пока не знаю. Я стараюсь сделать то, что можно. Очевидно, что делать что-то надо — потому что не только не издано, но и просто не исполнено, не услышано как минимум процентов 80 музыки, написанной отцом. Юрий Буцко — это не только «Записки сумасшедшего», пара красивых оркестровых пьес и музыка к спектаклям «Пугачев» и «Гамлет». Он написал семь больших симфоний, около двух десятков симфоний-сюит и камерных симфоний, четыре оперы, огромное количество музыки для разных солирующих инструментов. Надо просто открыть двери. Сделать доступными ноты. Записать то, что можно записать. Выложить записи, которые уже существуют. А дальше пусть окружающая среда и время разбираются.

На моих глазах происходит открытие такой не последней фигуры, как Дмитрий Шостакович, в немецком контексте. 20 лет назад никто его не слушал в Германии. Конечно, знали такое имя — Ленинградская симфония, Мравинский, кто-то что-то учил по истории. Но то, что Шостаковича играют как репертуарного автора, — это феномен последних 20 лет. И одна из основных причин этого феномена — деятельность издательства DSCH и издание полного собрания сочинений Дмитрия Дмитриевича. У музыки есть своя динамика проявления, я в это твердо верю. Это произошло с Шостаковичем, происходит с Вайнбергом, возможно, произойдет с какими-то другими авторами. То, что не услышан Гавриил Попов, то, что просто не существует на музыкальной карте мира Борис Чайковский, — это нонсенс. А что с Алемдаром Карамановым? С Отаром Чаргейшвили? С Романом Леденевым?

— В Германии, где ты живешь, кто-нибудь исполняет музыку Буцко?

— В эпоху ГДР была такая фаза — когда Буцко воспринимали как социально близкого гэдээровские диссиденты. Например, опера «Белые ночи» шла в Дрездене в Земперопер, ее ставил Гарри Купфер. Его довольно много играли очень достойные немецкие дирижеры. Потом была пора безвременья, когда восточногерманская интеллигенция и музыкальные круги изо всех сил дистанцировались от советской музыки. А западные немцы о ней просто не знали. А Германия — это такое бутылочное горлышко, соединяющее Россию с остальным миром. Потом был всплеск в 90-х, когда все русское было потенциально интересно. И снова наступило затишье. Сейчас появился круг молодых исполнителей, которые начинают играть Буцко. Посмотрим, что будет дальше.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20244948
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20246499
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202413087
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202419570
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202423644
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202428947
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202429600