Странное лето 2020-го

По известному стечению обстоятельств главной интригой этого театрального лета стал лапидарный вопрос: состоятся ли фестивали? Ответ на него казался предсказуемым — все было против. Санитарные кордоны, визовые режимы, санкции, «красные зоны», хаотичная карта регионов, где пандемия только что закончилась и где она только что началась, малодостоверные сведения из самых разных «надежных источников», отмена авиарейсов, карантины и положительные тесты... И тут вдруг всем стало ясно, что миру не до искусства. И уж точно не до «высокого» искусства. Обнаружившаяся иерархия современных ценностей на поверку оказалась более чем странной. Первыми почему-то стали открываться салоны красоты и парикмахерские, потом закопошились кафе и рестораны, а некоторые правительства высокоразвитых стран решили сразу вслед за этим позаботиться о домах терпимости — их героическом персонале и самоотверженных посетителях. Театров и концертных залов в этом перечне не оказалось. По-видимому, таков фундамент нашей с вами «пирамиды потребностей» — с точки зрения властителей мира сего.

Послабления все же начались и для искусства, но, как говорится, несимметричные. Или, точнее, неадекватные. Вышли инструкции, согласно которым на сцене и в оркестровой яме надо соблюдать «социальную дистанцию» (кстати, а это выражение раньше разве не про социальное неравенство было?), а значит, не обниматься, не целоваться, не лежать рядком, не драться, то есть не контактировать ни в каких видах, и уж, само собой, ни с кем рядом не сидеть и не стоять. В общем, не кучковаться. Это все, как нарочно, про артистов любых жанров, солистов оперы и балета, хор и кордебалет, оркестры всех мастей — то есть про театр как таковой.

Социальная дистанция особой удаленности потребовалась для духовиков — их требуют отделить от других членов оркестрового коллектива специальным заграждением. Почему — спросите? Из деликатности уклонимся от описаний физиологических процессов, которые возникают при игре на разных музыкальных инструментах и пении. Это все можно не без интереса уяснить для себя из соответствующих инструкций, адресованных театральным и концертным организациям. Почитайте, кто-то же старался, описывал. За этим стоят работа и несомненное знание предмета. Порой избыточное, кажется.

Ну и зритель — особая статья. Его, во-первых, должно быть мало, а во-вторых, он должен быть далеко. Но не одинок — первичное требование «шахматной рассадки» сменилось на «капсульную»: семейный человек в выигрыше, может парочкой прийти и так же провести пару-другую часов. Как перед телевизором, но без перерыва на рекламу — антракта не будет, а с ним и пирожных безе, шампанского и бутербродов с семгой. Основа основ театрального дела подорвана на корню. Ни себя показать, ни людей посмотреть.

Вот тут-то и выяснится, кто из нас действительно любит искусство. То есть его само — без пресловутой «вешалки», буфета и променада в фойе.

И мир, такой еще недавно разобщенный, со своими пресловутыми «двойными стандартами» и подковерными играми в этом моменте вдруг сплотился, показал свое культурное единство. И ничем, в сущности, эти наши правила не отличаются от заморских. Все то же — и зрителя должно быть мало, и социальную дистанцию держи, и никаких променадов. Но вот что интересно. Когда деятели искусства сказали: «Мы на все готовы — вы нам то, а мы вам это, вы нам опять это, а мы вам то», — вдруг оказалось, что они как будто в дураках. Вот, например, узенькие улицы миленького итальянского городка Пезаро, замечательного исключительно тем, что там родился Россини. И в полдневный зной они прямо-таки запружены народом. И маленькие магазинчики этого городка тоже битком. И пляжи. И рестораны. И в парикмахерских тоже люди. Не знаю, какая между ними социальная дистанция, но что касается физической... Да что там Пезаро! В трехстах километрах от него — знаменитый элитный курорт Форте-деи-Марми. И тот не просто полон, а за полночь шумит коктейльными вечеринками на своих прославленных пляжах.

А вот знаменитый на весь мир Оперный фестиваль Россини (ROF) в том же Пезаро обязан демонстрировать похвальное послушание. И будет исполнять букву закона, да что там! — все буквы от А до Я, чтобы дали провести, чтобы не закрыли, чтобы не отменили, не дай бог. Поскольку не о пляжной вечеринке речь, не о свадьбе и не о корпоративе. Речь о «высоком», а оно в базовые наши ценности, как выяснилось, не входит.

Но фестиваль все же открылся.

Конечно, его традиционным размахом пришлось пожертвовать. Обещаны были три спектакля и серия концертов. Две «большие» многоактные оперы Россини должны были пройти, как уже давно заведено, на арене крытого стадиона, вмещающего около двух тысяч человек. Одноактная комическая опера — в очаровательном старинном Teatro Rossini.

О двух тысячах слушателей и спортивной арене пришлось забыть сразу. Кажется, фестиваль уже никогда туда не вернется. Если все обойдется и времена «больших постановок» возродятся, спектакли переселятся в здание, которое возводится в черте старого города и будет специально приспособлено для театральных нужд. Но ту огромную площадку на окраине города все равно жаль, потому что с ней связано немало воспоминаний. Как жаль и того, что они не пополнились в этот раз новыми — «Моисеем в Египте» под руководством Джакомо Сагрипанти и в постановке Пьера Луиджи Пицци и «Елизаветой, королевой Англии» под руководством Эвелино Пидо и в постановке Давиде Ливерморе. Россини много не бывает! Это скажет вам любой, кто «подсел» на его музыку. А на фестивале такое происходит почти неизбежно.

Сенсационным событием должно было стать участие в концертах Чечилии Бартоли со своим швейцарским оркестром. Уже шли к завершению трудные переговоры, омраченные прошлыми идейными разногласиями дивы с руководством фестиваля, в котором выдающаяся исполнительница россиниевской музыки ни разу не участвовала, но на этот раз помешали не они, а упомянутые «обстоятельства непреодолимой силы». Возобновится ли эта договоренность, будет зависеть, в первую очередь, от прихоти все тех же обстоятельств.

Фестиваль открылся Маленькой торжественной мессой — последним сочинением композитора, его духовным завещанием, таинственной, магической вещью, исполненной тем камерным составом, для которого маэстро написал партитуру, планируя премьеру у себя дома. Исполнение было посвящено памяти жертв COVID-19, и трудно сыскать музыку более подходящую.

Мэр Пезаро, благодаря усилиям которого, в первую очередь, смог состояться фестиваль, открывая его, сказал: «Когда-то Пезаро подарил Россини жизнь. Сегодня Россини поможет своей родине». Действительно, Пезаро — не самый роскошный и раскрученный курорт, фестиваль — своего рода донор для него, центр притяжения международного туризма и даже, пожалуй, еще больше: он придает особый смысл существованию этого места. Приехать сюда для того, чтобы на неделю-другую погрузиться в музыку Россини, «прочистить уши», утонуть в медитациях его бесконечных мелодических разливов, — это становится для особого контингента меломанов своего рода ритуалом. И редкая на сегодня особенность: это место, где прежде всего чтут музыку. Режиссеры, потеснитесь!

В ритуал входят и обязательные несколько представлений «Путешествия в Реймс» в давней постановке Эмилио Саджи, которые ежегодно знакомят публику и профессионалов (а директора театров и руководители фестивалей обязательно среди них) с молодыми артистами, участниками Молодежной программы. Они овладевают премудростями россиниевского стиля в ходе массированного обучения прямо здесь, на фестивале. Интригующий показ результатов проходил всегда на маленькой сцене Teatro Rossini, а теперь — на площади, в труднейших условиях открытого пространства, микрофонной подзвучки и отсутствия обратной связи от теряющейся в темноте аудитории. Состав, один из самых сильных как минимум за последний десяток лет, был «обстрелян» в предыдущем сезоне, предъявив под руководством дирижера Джанкарло Рицци уверенный вокальный и сценический профессионализм, достойный любой большой сцены. Запомним имя исполнительницы партии Коринны — итальянки Марии Лауры Джакобеллис.

Концерты — то, что оказалось наименее подвержено неизбежным изменениям. Ковид не помешал приезду Ольги Перетятько, австралийки Джессики Пратт и дебютантки фестиваля — француженки Карин Дешэ, а Никола Алаймо и Хуан Диего Флорес — попросту жители Пезаро (как еще недавно Паваротти), если, конечно, о повсеместно востребованных оперных певцах вообще справедливо говорить, что они где-то живут помимо самолета.

Но с полетами нынче проблема, как и с оперными контрактами тоже. Звездный статус, к сожалению, в нынешней ситуации от этих проблем никого не защитил. Напротив, именно звезды оказались в числе «социально незащищенных граждан». Ни сумасшедшие налоги на гонорары, ни исправное законопослушное их отчисление в казну разных стран не стали доводом для какой-либо финансовой поддержки тех, кто живет исключительно своим талантом и тяжелейшим трудом. Оказалось, что солисты первого ранга, работающие по контрактам, выходя на сцену виртуозами-одиночками или утратив право на нее выходить, в равной степени могут полагаться только на себя. Все же думается, что, отчисляя около половины своих заработков государству, они вправе были бы рассчитывать на другое отношение.

Концертная программа россиниевского фестиваля не подверглась заметному сокращению исключительно благодаря ее переносу из закрытых пространств на улицу. Это потребовало жесткой «игры по правилам»: рассадка слушателей через два места, запись их адресов на случай заражения, обязательные маски при входе в огороженное пространство квазизала на главной площади города, обработка рук после предъявления билета... На пресс-конференции к открытию фестиваля его художественный руководитель, «гуру» россиниевского репертуара Эрнесто Паласио невозмутимо заверил: «Мы будем исполнять все требования, связанные с эпидемией, но без фанатизма». Однако, как ни пытайся сохранять благоразумие, абсурдность новых правил все равно бросается в глаза. Подобно тому, как, заходя в масках в кафе и рестораны, люди тут же их снимают, поскольку пришли все-таки поесть, снимают маски и те, кто переступает условную черту, отделяющую «зал» от «улицы», — душно в них знойным вечером. Иногда билетеры реагируют нервно, требуя надеть обратно. На невинный вопрос: «А разве мы не на улице?» — убежденно отвечают: «Нет, мы в театре»...

В конце концов, в этом есть что-то подкупающее, что-то из детства. Мы ведь, сложив руки крест-накрест, тоже кричали догоняющему: «Я в домике!» Станем же как дети: ведь, кажется, от нас этого очень хотят. И тогда мы «в домике»? Вы уверены?

Наверняка не ошибусь, если предположу, что нечто в том же роде происходило и на других итальянских фестивалях, состоявшихся несмотря ни на что — под открытым небом и с закрытыми лицами. Но XXVI Rossini Opera Festival войдет в историю тем, что именно здесь состоялось первое в Италии после пандемии представление в оперном театре.

Неожиданно в этом событии оказалось много символичного. На сцене Teatro Rossini в одной программе сошлись одно из последних сочинений композитора — кантата «Жанна д'Арк» и его первая профессиональная опера «Брачный вексель». Из-за болезни Марианны Пиццолато предвкушаемое исполнение кантаты не стало событием (но ведь люди не только ковидом болеют, о чем мы стали как-то забывать!), зато показанный вслед за этим спектакль в постановке Лоуренса Дейла полностью искупил это легкое разочарование. Хотя первое впечатление от самого вида театрального зала озадачивало и напоминало что-то из истории рождения комической оперы, когда усилиями всего нескольких певцов и небольшого оркестра создавалась такая блистательная судьба нового жанра. Какое-то начало, требовавшее особого усилия, чтобы преодолеть совершенное «обнуление» нашей жизни: освободить от кресел партер, зрителей парами отправить в ложи, а на этом пустом пространстве, которое греки и называли собственно «орхестра», как раз и посадить оркестрантов, но в метре друг от друга и по одному, а певцам запретить поцелуи, завершающие любовные дуэты, на поклон же выходить малочисленной шеренгой участников, ощущая «чувство локтя», согласно новомодной манере приветствия.

Все странно, все непривычно, все не с руки. Проблемы приходили оттуда, откуда никто и не ждал. Вот, например: если музыкант сидит один за пультом, то кто перевернет ноты, чтобы музыка не остановилась? Россини, хотя и 18-летний на тот момент, написал чудную партитуру, зрелость и подробная проработка которой восхищают — ни одной детали нельзя упустить, поскольку пусть и первый в его композиторской жизни, но уже шедевр. И приходилось думать о том, над чем отродясь голову не ломали, — как распределить музыкальный текст оркестровых партий, чтобы переворачивание страниц попадало на редкие моменты пауз. Отдельная непростая работа. А что будет с балансом при этом странном расположении исполнителей — не заглушит ли певцов оркестр, поднятый из ямы в самый центр зала? Что будет слышно в зале и что на сцене?

Эти вопросы наверняка терзали устроителей задолго до начала репетиций, но возможность проверить все могла появиться только тогда, когда отступать назад уже невозможно.

И вот они сделали это. Певческий каст, почти целиком (за исключением харизматичного баритона Юрия Самойлова) состоящий из итальянцев, чего давно уже здесь не было, и Симфонический оркестр Дж. Россини под руководством Дмитрия Корчака. Ветеран ROF, неоднократно выступавший здесь в центральных теноровых партиях опер и ораторий, а также с сольным концертом, он блестяще дебютировал в этом году в Пезаро как дирижер. Отклики прессы на спектакль превосходные: всех удивили качество исполнения, казалось бы, невозможное в таких условиях, тончайшая отделка вокального и оркестрового стиля и идеальный ансамбль. Забавно, правда, что в одобрительных комментариях репортажа на Deutsche Welle было высказано курьезное сожаление по поводу того, что музыканты находятся в метре, а не в полутора друг от друга. Мы, пожалуй, легко простим участникам эту погрешность против правил — им удалось самое главное: пробить «полосу отчуждения», которая отделяла их и друг от друга, и от публики, вынужденно малочисленной. Вместо привычных 860 зрителей в зале впятеро меньше! Все же, кто не попал в театр, пришли на главную площадь, чтобы смотреть спектакль по трансляции (показ в интернете собрал несколько сот тысяч посещений). Но и на улице публика вела себя так, как если бы была там, внутри, и могла поддержать артистов. Ее аплодисменты и крики «браво» не были слышны в театре, но исправно сопровождали действие вплоть до самого финала, замолкнув вместе с окончанием трансляции. Это превратилось в какую-то незапланированную демонстрацию того, что и в этой ситуации мы — все, для кого важны музыка и опера, — остаемся вместе.

Этот пафос, к сожалению, не кажется чрезмерным. И единение наше — не сама собой разумеющаяся вещь. Совсем недавно в австрийской прессе разразилась словесная схватка между директором Альбертины, одного из лучших венских художественных музеев, Клаусом Альбрехтом Шрёдером и только что заступившим на пост директора Венской государственной оперы Богданом Росчичем. Первый выступил в печати с провокационным (иначе не скажешь!) предложением повременить с открытием оперных театров ввиду их особой затратности для государства, а вырученные от этого простоя средства направить на поддержание музеев, поскольку без оперы, как показала пандемия, по мнению Шрёдера, обойтись можно, а без музеев затруднительно...

Вот уж не думали не гадали, что собратья по искусству начнут дербанить общую нашу культуру к своей сиюминутной выгоде! Богдану Росчичу нашлось что ответить на этот выпад («Господин Шрёдер не смог выйти из карантина без потерь»), но не стоит думать, что он случаен. Согласно другому недавнему сообщению, треть опрошенных французов заявила, что вообще не планирует возвращения в театры. Сколько раз перед парадным входом итальянских оперных театров мы, идя на премьеру, пробирались сквозь строй демонстрантов с плакатами, призывающими перенаправить средства, отпущенные для поддержки классической музыки, на социальные нужды. Понимаем ли мы, насколько в принципе укоренена сегодня в мировом сообществе мысль о никчемности этого жанра с точки зрения примитивно понимаемой «пользы»? И разве не звучат порой из нашей собственной среды — вплоть до руководителей оперных театров, добившихся медийной популярности, — кокетливые фразы о «скучнейшем из искусств», которое, стало быть, нужно любыми средствами сделать «завлекательным», дабы оно, сбиваясь с ног, поспевало за новейшими трендами массовой культуры? Ведь, не дай бог, опоздает!

Основатель ROF — не так давно ушедший от нас дирижер Альберто Дзедда, которого по праву считали «душеприказчиком Россини на земле», как-то сказал: «Я верю, что язык сновидений, универсальный для музыки, может выразить невыразимое и успокоить глубинную тревогу, изначально присущую человеку, даруя ему утешение в осознании того, что жизнь конечна».

И когда под иссиня-черным небом юга на старинной пезарской площади, за углом которой — тот самый дом, где появился на свет виновник этих ежегодных торжеств, звучит финальная ария «Путешествия в Реймс», заставив умолкнуть ночных цикад, все мы в молчании своем — люди и сама природа — вливаемся в какой-то нескончаемый поток обновления. От искрящейся копны волос поэтессы Коринны легким ветром отделяется прядка и парит, покачиваясь в такт бесконечным ее руладам.

А ты, ведомый его вечной музыкой, в который раз завороженный ею, вновь и вновь думаешь о том, что эта далекая, не имеющая, казалось бы, какого-либо к нам отношения красота — самодовлеющая, абсолютная в своем совершенстве — и есть то, без чего никак невозможно.

Невозможно и нельзя.

Понравился материал? Помоги сайту!