Сто лет толпы и одиночества

Юбилеи хороши тем, что они проходят. Но некоторым лучше задержаться, особенно если гости запаздывают. Столетие Зальцбургского фестиваля оказалось смазанным, как и все, что происходило с миром в 2020-м, но главные события юбилейной программы продлились на этот год. Среди бонусов — огромная выставка «Большой мировой театр» в Музее Зальцбурга. Она занимает два этажа и еще пространство Библиотеки принца-архиепископа Макса Гандольфа. Это часть Новой резиденции, где размещается музей, так что не придется выходить на улицу, чтобы осмотреть сокровища архива фестиваля, — мало где еще в мире так глубоко и профессионально занимаются собственной историей, как в Зальцбурге. Есть еще одна связанная с юбилеем выставка — в Еврейском музее Вены рассказывают о евреях «Имярека» Гофмансталя: этой пьесой фестиваль открылся 22 августа 1920 года.

Евреев хватает и на зальцбургской выставке — без Макса Рейнхардта и Гуго фон Гофмансталя о Зальцбурге не рассказать. Первый руководил фестивалем до аншлюса, второй был не просто среди отцов-основателей — он написал множество и сегодня важных текстов-манифестов, а пьеса «Имярек», эта главная визитная карточка Зальцбурга, шла все сто лет с перерывом лишь на годы нацизма и идет до сих пор. Аншлаги не прекращаются, билеты раскупаются быстрее, чем на Нетребко или Курентзиса. В этом году вообще случилась нежданная премьера — режиссер Михаэль Штурмингер стал было латать прежнюю постановку «Имярека» ради ввода новых актеров, да потом незаметно сделал новую.

Режиссерский экземпляр «Имярека» Гуго фон Гофмансталя с рукописными пометками Макса Рейнхардта 1911, 1920, 1927 и 1930-х годов
Архив Зальцбургского фестиваля© Luigi Caputo / Salzburg Museum

На выставке показывают режиссерский экземпляр «Имярека» с пометками Рейнхардта разных лет. Сперва — черной ручкой, сделанные перед довольно неуспешной берлинской премьерой 1911 года. Затем — синей, к зальцбургским спектаклям 1920 года, когда к четырем объявленным пришлось давать два дополнительных (оба раза в заглавной роли был великий Александр Моисси). В 30-е годы Рейнхардт переходит уже на фиолетовые чернила, но на страницах режиссерского экземпляра появляются и записи, сделанные красным во время нью-йоркских гастролей 1927 года. Их успех предопределил предложения Рейнхардту контрактов в Америке и его быструю эмиграцию после того, как нацисты лишили его работы, а заодно и замка Леопольдскрон — книгу почетных гостей и фотоальбом с редкими снимками оттуда также показывают на выставке. После войны его вдове, знаменитой актрисе Хелен Тимиг, американские власти предложили вернуть замок, но та отказалась принимать опустевший дом. Леопольдскрон так и остается собственностью американского правительства; впрочем, в нем постоянно проходят фестивальные мероприятия.

Деталь экспозиции: Дон Жуан покупает кожаные штаны© Luigi Caputo / Salzburg Museum

Выставка рассказывает об истории фестиваля, о непостроенных его залах, о моде на местную одежду (дирндль и кожаные штаны), которая появилась благодаря ему в 30-е, о знаменитых исполнителях (из дирижеров чаще всего выступал Рикардо Мути — 270 концертов до прошлого года) и самых исполняемых композиторах (Моцарт и Бетховен во главе списка, это понятно, но в десятке и Игорь Стравинский, причем сразу за Рихардом Штраусом и перед Бахом). Материала масса, он структурируется по десятилетиям в общем и по каждому году в отдельности. Отбор экспонатов строг: одно лето — один экспонат. Среди них — костюм Виолетты от Вольфганга Гусмана для «Травиаты» (2005), с которой началась мировая слава Анны Нетребко; корона Саломеи для Асмик Григорян в постановке 2018 года; партитура Караяна к его постановке «Бориса Годунова» 1965 года — с нею работал Марис Янсонс, собиравшийся в 2020-м ставить здесь Мусоргского с Кристофом Лоем; смерть оборвала работу. Показывают и письмо великого Фридриха Гульды 1988 года с отказом от участия из-за неприятия фестивальной жизни — в конце правления Караяна ее принципы вызывали много вопросов.

Гюнтер Шнайдер-Зимссен. Макет декораций для спектакля «Борис Годунов» в постановке Герберта фон Караяна. 1965
Архив Зальцбургского фестиваля© Luigi Caputo / Salzburg Museum

Не всякий юбилей переживет столько самокритики. Ее в музее хватает. Вспомнили скандальную ситуацию с композитором Готфридом фон Эйнемом, когда его вскоре после войны изгнали из директората фестиваля из-за симпатий к Брехту и попыток помочь левому режиссеру и драматургу в получении австрийского гражданства (тем не менее эйнемовскую оперу «Процесс» по роману Кафки поставили, как и обещали, а затем и вовсе предложили этот директорат возглавить). Показаны сложные отношения отцов-основателей (а среди них еще Рихард Штраус, выдающийся театральный художник Альфред Роллер и дирижер, директор Венской оперы Франц Шальк) с культурной элитой Зальцбурга, мечтавшей об устройстве такого фестиваля еще с конца XIX века и явно не рассчитывавшей на пришлых знаменитостей. Упоминается и неприятие Караяном талантливых коллег, начиная с великого Николауса Арнонкура. О многом проблемном в прошлом выставка рассказывает без утайки, хотя порой и без ярких подробностей.

© Luigi Caputo / Salzburg Museum

Зато можно прочитать текст открытого письма Маркуса Хинтерхойзера и Томаса Цирхофера-Кина, адресованного в феврале 2000 года Жерару Мортье и тогда же опубликованного в газете Standard под веселым заголовком «Это все, господин Мортье?». Причем оба подписанта руководили в рамках «большого Зальцбурга» фестивалем «Река времени», то есть были прямыми подчиненными Мортье. В 1999 году великий интендант, сумевший повернуть агрессивно-послушное большинство караяновской публики в сторону поиска и эксперимента в искусстве, объявил о досрочном уходе со своего поста. Причиной стали правые тенденции в тогдашней политической жизни Австрии. Хинтерхойзер и Цирхофер-Кин сочли это проявлением слабости. Мортье, говорят, очень разозлился, но в итоге фестиваль не покинул. Теперь в его честь фестиваль учредил премию.

Поскольку в 1924 году фестиваль не проводился, настоящие сто лет ему праздновать лишь сейчас. Но в дате ли дело, когда перед нами явление, в котором отражается поколение, отпечатывается его вкус и эпоха обнаруживает порой свое зеркало — то кривое, то из комнаты смеха, а то и просто как есть.

Понравился материал? Помоги сайту!