5 сентября 2014Академическая музыка
284

«Невозможно всю жизнь питаться одним и тем же, это не в моем характере»

Чечилия Бартоли о своем новом альбоме, работе в архиве Мариинки и опыте руководящей работы в Зальцбурге

текст: Алексей Мокроусов
Detailed_picture© Decca Classics / Universal Music

Осенью Чечилия Бартоли выпускает новый альбом «St. Petersburg» с записями итальянских композиторов, работавших при дворе российских императоров, — автора первой оперы на русское либретто Франческо Арайи, ученика Вивальди Луиджи Мадониса, капельмейстера при дворе Екатерины II Доменико Чимарозы... Первые в мире записи забытых произведений сделаны с участием ансамбля I Barocchisti и дирижера Диего Фазолиса. Впервые же в своей карьере певица записала две арии на русском языке. Их партитуры Бартоли разыскала в архиве Мариинского театра.

— Какой ваш любимый уголок в Петербурге?

— Это волшебный город. Когда я впервые увидела Эрмитаж, то была потрясена. Невероятное впечатление — просто прогуляться по берегу реки. А какие там цвета…

— А вы любите петербургскую зиму?

— Впервые я приехала в Петербург на корабле из Любека — как раз зимой, шли на корабле ледокольного типа три дня. Незабываемый опыт, в том числе момент прибытия. Представьте: я — человек Средиземноморья, и вот мы приходим на этом почти что ледоколе, рассекая лед… прежде я не могла даже вообразить, что существуют моря, сплошь покрытые льдом! Конечно, можно было прилететь, но хотелось именно такого путешествия.

Петербург тебя переворачивает. Хочется остаться в нем гораздо дольше, у меня не было времени даже для похода в оперу. Месяца явно недостаточно, чтобы насладиться городом.

— И вам понравилась наша северная зима?

— А что для вас такое зима?

— Ну там снег, сумрак, холодно…

— Снега в городе было немного, но лед был. А потом я еще летом приехала, на белые ночи. Меня поразил свет, которого мы здесь не знаем. Он впечатляет.

— Есть разница между русскими слушателями и, скажем, итальянскими?

— Я пела в Петербурге, в филармонии и в Концертном зале Мариинского театра (там прекрасная акустика), не так много, но получила возможность узнать публику. Еще пела в Москве и Казани. Могла сравнить впечатления, почувствовать качество публики, ее внимание. Есть качество слушания...

— Тишина в зале?

— Тишина — и слушание, d'ascolto. Есть внемлющая тишина, когда люди перестают дышать, когда они (Бартоли вдыхает и замирает)… это как отсутствие гравитации. Подобное встречается редко. У русской публики есть такое свойство. Это не так в других странах.

— Даже в Италии?

— Даже в Италии.

— Что привлекло вас в героях нового альбома? Биография, место работы, сама музыка?

— Когда я только начинала заниматься барочной музыкой, меня интересовали путешествия итальянских композиторов за границу. Эмигранты были в Испании, в Англии, их приглашали и в Россию. В Риме — я изучала его историю при подготовке диска «Opera Proibita» — опера в начале XVIII века была запрещена, в других городах разрешали петь женщинам, многие партии исполняли кастраты. Но не все соглашались ехать в Россию, не всем хватало энергии и мужества. Арайя поехал, а Порпора отказался, предпочтя Англию, где составил конкуренцию Генделю.

В школе мы изучали русскую оперу начиная с Глинки: «Жизнь за царя», 1830-е годы. Но когда я начала погружаться в прошлое, то была поражена: уже за сто лет до Глинки в Петербурге вовсю шли оперы итальянцев, приглашенных ко двору императрицами. Я захотела сделать посвященный этому проект, начала искать рукописи в Италии — ведь почти все туда вернулись, — но не нашла ничего, потому что композиторов обязывали оставлять партитуры в Петербурге. Вероятно, таковы были правила того времени, поэтому не удалось ничего найти.

Позже появилась возможность поработать в архивах Мариинского театра, которые были долгое время закрыты — Вашингтонская библиотека занималась реставрацией партитур. Там есть произведения того же Арайи, его сочинения итальянского периода я пела раньше. Но у «русского» Арайи другая манера, с существенными отличиями. В его партитурах, например, меньше взрывных («пиротехнических») арий, гораздо меньше колоратур, арии более протяжные. Мелодии… не могу сказать «с русской душой», но пронизанные иным, не итальянским, духом.

— Может, причина в петербургских певицах, которым не давались итальянские колоратуры? Ведь пели русские?

— Наверное, в этом есть свой резон, но были и итальянцы. Например, знаменитый кастрат Каристини, его тоже пригласили в Петербург. Но у Арайи появляются оттенки протяженного, меланхолического… не знаю, как их определить, их не найти в итальянском периоде его творчества. Меня они очень интересуют.

Затем немец Раупах, клавесинист в труппе Арайи. После него Раупах стал придворным композитором в Петербурге, сочинял музыку на тексты Сумарокова. Потрясающе — музыка русского барокко! На русские тексты! Они появились, чтобы люди могли петь на родном языке. Это было откровением.

— Вам просто петь по-русски?

— Нет! Я не говорю по-русски, но очень хочу его выучить, это интересно с точки зрения и музыкальной, и исторической. Я как-то работала с Миреллой Френи и с Паваротти над «Манон Леско» Пуччини. Я спросила Френи, каково петь по-русски, ведь она пела. Она ответила: трудно, но не невозможно. Сейчас в связи с петербургским проектом я вспоминаю ее: да, трудно, но возможно, она права. Есть звуки, которых нет в итальянском, но тем не менее есть довольно округленные гласные, сходство в задачах голоса. Но мой русский надо улучшать, надеюсь, получится. Мне стоит большого труда петь по-русски. Очень надеюсь, что другие певцы, у кого есть возможность, займутся подобными проектами. В архивах столько всего неизвестного!

— Барочная музыка напоминает континент, который мы только открываем. Каждый год обнаруживаются забытые партитуры и композиторы. Какая часть континента уже исследована?

— Речь, по крайней мере, о сотне лет итальянской истории. Анна Иоанновна была в дружеских отношениях с польским королем, тот пригласил труппу комедии дель арте. Благодаря этим отношениям труппу пригласили к петербургскому двору. После Елизавета продолжила эту традицию. Арайя был первым, за ним последовали другие вплоть до Чимарозы, традиция продлилась от барокко к классическому периоду. Каждый композитор сочинял оперу ко дню рождения царицы, так что материала для просмотра много. В принципе — все, что появилось до Глинки. У вас настоящие сокровища.

— Как вы работаете в архивах? Приходите с ноутбуком, сверяетесь с другими хранилищами — или все знаете назубок?

— Это коллективная работа, вместе с другими музыкантами, прежде всего с дирижером Диего Фазолисом. Есть и сотрудник, говорящий по-русски. И еще восхитительные женщины в архиве, всегда готовые помочь, полные энтузиазма — и удивления, что есть итальянская певица, которой все это интересно.

— Раз в архив пришла сама Чечилия Бартоли…

— Нет, они поняли, что я действительно стремлюсь найти сокровище. Они видели страсть, с которой шла работа. Досадно — на диске всего 80 минут музыки... Но на концертах я пою другие найденные произведения, очень красивые, для голоса и гобоя, голоса и флейты; это настоящий диалог между голосом, который сам становится инструментом, и другим инструментом.

— Выставка, инициированная вами во время последнего Троицына фестиваля в Зальцбурге, — еще одно доказательство того, как вы цените работу музыковедов. Может ли современный певец, особенно специализирующийся на старинной музыке, жить вне архивов и научных изысканий?

— Зависит от любознательности. У одних она есть — стремление узнавать новое. Они открыты миру, им важно, в каких обстоятельствах композитор сочинил музыку, в какой политической ситуации. Это может помочь в исполнении. Мне хочется знать как можно больше, для моего личного богатства важно ходить в архивы, изучать историю оперы, это часть нашей работы. Но все устроены по-разному.

— Я думал, важна не любознательность, но как устроена голова.

(Смеется.) Есть головы, которые хотят узнавать новое, а есть — которые не хотят. Но нужны и такие.

— Если сравнить «Золушку» этого года в Зальцбурге со старой оперой в Хьюстоне, где вы пели… ну, не очень старой…

— …да старой, старой…

— …по записи на DVD видно, как поменялась режиссура за это время. А что поменялось в вашем восприятии «Золушки»? В понимании режиссуры?

— «Золушку» я пела во многих спектаклях, в разных театрах. Благодаря Дамиано Микелетто я впервые получила возможность играть в современной постановке, где актуальность режиссуры обнаруживает модернизм музыки Россини. Для меня это новое видение «Золушки» — современно и одновременно поэтично. Есть лирические моменты, есть смех. У Дамиано много любви и почтения к музыке и либретто. В итоге перед нами «Золушка», а не другая опера. Я открыта таким новым прочтениям.

Чечилия Бартоли в «Золушке», Зальцбург, 2014Чечилия Бартоли в «Золушке», Зальцбург, 2014© Salzburger Festspiele / Silvia Lelli

— Скучно же годами петь в одном и том же спектакле?

— Невозможно всю жизнь питаться одним и тем же, это не в моем характере.

Что до Троицына фестиваля… сегодня Россини больше известен как автор оперы-буффа и opera semiseria. Но при жизни он был знаменит благодаря своим операм-сериа. Сегодня играют «Золушку», «Севильского цирюльника», «Итальянку в Алжире». Но мне хотелось представить его оперы-сериа — «Отелло» в Зальцбурге играли впервые, а это тоже Россини. И заодно показать другие аспекты Россини, в частности, духовную музыку. В Австрии он был популярен, когда приехал в Вену, там началась настоящая россинимания. Хотелось напомнить о том времени.

— Вы останетесь интендантом Троицына фестиваля в Зальцбурге?

— У меня еще точно два года; один сезон посвящен греческой мифологии, Глюку в Италии, Глюку и Метастазио. Я впервые пою в «Ифигении в Тавриде». Мы также возобновим «Норму». В оригинальной версии голоса звучали иначе по сравнению с последующей традицией. У Адальжизы — на премьере ее пела Джулия Гризи — голос был более легким, она была гораздо моложе Нормы (ту пела Джудитта Паста). Это меняет восприятие оперы — как и инструменты эпохи, дающие совершенно иную окраску (мы их используем).

— Может, покажете как-нибудь итальянскую оперу из Петербурга?

— Может быть.

— Вы продолжите работать в Зальцбурге при Хинтерхойзере?

— Пока что надо завершить первый этап, а там посмотрим. Но это очень интересно, особая ответственность — быть художественным руководителем. Моя карьера длится уже почти 30 лет, и у меня еще есть опыт, страсть и энергия, чтобы продолжать работу.

— Что изменилось в вашей жизни после того, как вы стали интендантом?

— Раньше это был пост для выдающихся дирижеров, как маэстро Мути, который занимался прежде всего неаполитанской школой, — мне его деятельность кажется очень интересной. Я певица…

— …и еще архивист.

— Спасибо. Я предоставляю в распоряжение фестиваля мой инструмент — голос и одновременно пытаюсь наладить интересную, уникальную совместную работу. Почему я об этом говорю? Мне посчастливилось быть знакомой с Караяном. Когда меня пригласили сюда впервые, 21 год назад, для участия в мессе Баха — я почувствовала особую атмосферу, когда великие исполнители работают вместе. В этом был смысл фестиваля — создание условий отличным исполнителям для работы, рождение уникальной ситуации. Я этим и занимаюсь: приглашаю итальянских, немецких, российских исполнителей, это и есть фестиваль.

— Можете представить себя, например, интендантом Ла Скала?

— Но сейчас там наш Перейра!

— Любого другого театра? Руководить театром и руководить фестивалем — разные вещи.

— Все зависит от театра и от ситуации. Вы говорите о Ла Скала — но он по-прежнему финансово поддерживается государством. Есть еще Сан-Карло в Неаполе, где ситуация, к сожалению, критическая, как и в других итальянских театрах. Политики больше не интересуются культурой, они ее не поддерживают. Мне это кажется ужасным и жестоким. Театры в Италии закрываются, у них нет средств продолжать сезон. Ла Скала посчастливилось.

— Предпочли бы спасти маленький театр?

— Да — спасти маленький театр прекрасно, но важно и добиться, чтобы тебя услышали, заставить понять, как важны музыка, возможность для школьников ею заниматься. Это и педагогическая проблема, которую надо решать.

— Кого вы цените среди русских исполнителей?

— На Троицын фестиваль мы приглашаем не только русских исполнителей, но и композиторов, например, заказали Щедрину кантату для Анны Нетребко (к сожалению, она тогда простудилась и не смогла ее исполнить). Список тех, кем я восхищаюсь, огромен — Венгеров, Соколов… Моя мечта — выступить вместе с Соколовым. Боюсь, правда, что это невозможно. Но я его спрашивала.

— И что он ответил?

— Ему было бы интересно, но... Он все реже играет с оркестрами, предпочитает сольные концерты. С одной стороны, он согласен, с другой — все же как-то не верится, что это случится.

— А что бы вы хотели с ним спеть?

— Я открыта всем возможностям. Если он согласится, я готова даже подготовить программу на русском. Я буду учить ее всю жизнь.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Разговор c оставшимсяВ разлуке
Разговор c оставшимся 

Мария Карпенко поговорила с человеком, который принципиально остается в России: о том, что это ему дает и каких жертв требует взамен

28 ноября 20244963
Столицы новой диаспоры: ТбилисиВ разлуке
Столицы новой диаспоры: Тбилиси 

Проект «В разлуке» начинает серию портретов больших городов, которые стали хабами для новой эмиграции. Первый разговор — о русском Тбилиси с историком и продюсером Дмитрием Споровым

22 ноября 20246518
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 202413099
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202419581
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202423652
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202428955
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202429611