«На авангардной музыке нельзя построить крупную форму»

Сегодня в Камерном музыкальном театре имени Покровского — очередная мировая премьера: опера Александра Журбина «Мелкий бес», написанная по одноименному роману Федора Сологуба. Режиссер спектакля — Георгий Исаакян, за пультом — Владимир Агронский. Екатерина Бирюкова встретилась с автором оперы.

— Чем вас привлек этот неприятный человек Передонов, главный герой романа Сологуба?

— Ну, я с этим сюжетом довольно долго жил. Когда-то в юности прочитал эту книгу. И как-то она меня заворожила, какой-то в ней такой был смрад, но очень колоритный. Это вовсе не надо понимать как пародию на русский характер. Нет, это вненациональная история. История неприятного, плохого человека, который старается всем делать гадости. Такие персонажи есть в любой культуре. Здесь это доведено до крайней степени. Если вспомнить Достоевского, который считается мастером в изображении пороков, то Сологуб идет гораздо дальше. «Передоновщина» гораздо страшнее «карамазовщины».

И потом, здесь есть страсть. Страсти. А это главное, что нужно для оперы. Меня спрашивают, зачем я за это взялся, это же все ушло уже. Я говорю — ничего подобного. В каждом из нас, если посмотреть правде в глаза, есть частица Передонова. Но все тщательно это скрывают, и, наверное, это и правильно, так и надо жить в культурном обществе.

Тогда, в юности, я занес «Мелкого беса» в список сочинений, которые хочу написать в своей жизни. Такой список у меня есть, это довольно удивительно, никто не верит, но я могу показать. И, как ни странно, почти все я выполнил. Например, я там наметил, что напишу пять симфоний. И вот сейчас закончил пятую, больше симфоний писать не буду, сто процентов. Но до Сологуба руки все никак не доходили. И тут Валерий Семеновский подарил мне сборник своих пьес. Среди прочих вещей там была «Тварь» — это как раз пьеса по Сологубу, по этому самому «Мелкому бесу». И она, кстати говоря, шла в табаковском МХАТе лет 15 назад. Я прочитал и понял: это то, что мне надо, — основа для либретто. Семеновский разрешил, я стал писать. Сам наставил туда разных стихов — Сологуба, Пушкина, Державина. Такая получилась мешанина из разных поэтических текстов.

Ни с каким театром у меня договора не было — это редкий случай в моей жизни, я стараюсь писать только по заказу, как и положено композитору. Опера отняла много времени и сил. Сами понимаете, общаться с такими персонажами не особенно было радостно. Один хуже другого. Нет ни одного приличного человека в этом романе. Написал, естественно, сначала только клавир. Партитуру надо писать уже тогда, когда договоришься с театром. Потому что у каждого театра свои варианты. Одни говорят, что у них плохие духовые, другие — что ударных у них очень мало. В общем, партитуру я написал уже для конкретного Камерного театра имени Покровского.

— А как вы нашли друг друга, если заказа не было?

— Когда-то, в 1979 году, моя музыка исполнялась в этом театре. Это была опера «Луна и детектив», которую поставил сам Борис Александрович Покровский, она шла два или три сезона. Я очень горжусь, что я с ним общался. Я был там в числе первых авторов. Сначала Щедрин — «Не только любовь». Потом Хренников, потом, кажется, Саша Чайковский. И я, может, четвертый был автор, с которым они имели дело.

Но Покровского уже давно нет. Я принес эту оперу в театр, сыграл ее на рояле, был большой консилиум. Они сказали — да, это интересно, но решает у нас все Геннадий Николаевич Рождественский. Причем он общаться с авторами не хочет, а хочет просто посмотреть все клавиры. На тот момент, как мне сказали, было ему предложено примерно 10 клавиров современных композиторов. Он их все посмотрел и выбрал мою оперу. Чем я очень горжусь. Вся история с момента начала работы над оперой и до сегодняшней премьеры заняла почти шесть лет. И я хочу сказать, что среди всех оперных театров города Москвы театр Покровского в отношении современной музыки совершенно уникальный. Они берут ноты и поют сложную музыку с листа! Все так потрясающе обучены, все мгновенно всё понимают, все начинают сразу играть. От этой части работы я просто в восторге.

— Это прямо опера-опера, не мюзикл?

— Вы задаете правильный вопрос мне, как автору многих мюзиклов. Но я еще все-таки и автор многих опер. Вообще я считаю, что любая музыка для театра должна быть полистилистична. В «Мелком бесе» у меня очень много разного. Там есть очень жесткая современная музыка с использованием алеаторики, сонорики, реально сложных интонационных построений. И при этом — простой городской романс на стихи Сологуба поет Варвара, сожительница Передонова. Саша, пятнадцатилетний мальчик, которого соблазняет вполне взрослая женщина Людмила, — они тоже поют такие красивые традиционные арии и романсы. Есть романс на стихи Пушкина, очень смешной, пародийный, можно сказать, даже пошленький. Там много издевательств. Сологуб издевается над своими героями, а я издеваюсь над Сологубом и надо всем, что там происходит.

— От большинства ваших коллег-композиторов вы отличаетесь необыкновенной слушательской активностью. На каких только премьерах вас не увидишь. И, насколько я понимаю, многое вам против шерсти. Зачем тогда вы все это слушаете?

— Ну, давайте начнем с того, что я страшный любитель оперы. С детства. Я рос в немузыкальной семье, но родители, видя мое увлечение, все время покупали мне пластинки. В основном оперные. «Кармен», «Севильский цирюльник», «Травиата», «Пиковая дама», «Евгений Онегин». Все это я слушал с детства, лет с 10, до сих пор могу пропеть вам «Травиату» или «Кармен» на русском языке.

И теперь, когда я приезжаю в любой город — Париж, Лондон, Берлин, конечно, Нью-Йорк, — я прежде всего смотрю, что идет в опере, и стараюсь туда пойти.

Я понимаю, что вы намекаете на «Носферату», о котором я даже написал очень критические слова. Но мне было, честно, совсем неинтересно! Там нет никакой истории. Все эти завывания Аллы Демидовой, этот ужасный текст. Я его прочитал внимательно. Ни в какие ворота не лезет. Любительский. Ну извините. Композитор, который пишет для театра, должен, прежде всего, думать о том, чтобы людям в зале было интересно. Чтобы они за чем-то следили, кому-то сочувствовали.

Пошел я на «Синюю птицу» к Боре Юхананову. No comments, как говорится. Ну не мое. Первый вечер идет часа четыре! Я вижу — вокруг народ сидит: этот заснул, этот заснул. «Синяя птица» — это вообще одна из самых идиотских пьес мировой литературы. В ней 82 персонажа! Вы можете столько запомнить? Это абсолютно нереально. И еще так медленно-медленно что-то там происходит. Скажу банальную вещь — все жанры хороши, кроме скучного. Когда люди в зале скучают — это очень плохо. Нет, я не возражаю. Есть публика? Продаете билеты? Хорошо. Но я почти уверен, что этой публики надолго не хватит.

Хотя я понимаю: создается такая культовая аура вокруг этого, в частности, ваш сайт это все сильно поддерживает. Молодежь интересуется, ходит. Но тоже скучает — своими глазами видел.

В каждом поколении появляются экспериментаторы. Я тоже это умею. В моей музыке есть авангардные куски. Но я считаю, что на авангардной музыке нельзя построить крупную форму. Миниатюрку — да. Вот Веберн писал миниатюры — и правильно. А Берио попытался написать симфонию. И очень неудачно. Ее почти не играют.

— А «Воццек»?

— Ну, там гениальная история. В XX веке «Воццек» и «Леди Макбет Мценского уезда» — два ориентира. Там есть страсть, ревность, убийства, кровь — вот это все в опере должно быть.

— Я правильно понимаю, что долгожданная оперная премьера в театре Покровского происходит на фоне непрерывного потока ваших мюзиклов, которые идут по всей стране?

— Да, только что в Оренбурге поставили мой мюзикл «Биндюжник и король». В Новоуральске — «Пенелопу». В Красноярске — «Мертвые души». А сейчас прислали письмо, что в Новосибирске будут ставить «Восемь женщин». В год у меня семь-восемь премьер по стране, иногда за рубежом — в Польше, Болгарии. В основном это мюзиклы, да. Но сейчас идут переговоры с одним замечательным западноевропейским театром — не буду пока говорить каким — об оперном проекте. Очень интересная история. Это триптих «Верность. Измена. Эротика». Три оперы про трех реально существовавших женщин. Они все жили в разное время в Австрии или Германии. Первую зовут Ульрика фон Леветцов. Вторую — Альма Малер-Шиндлер. Третью — Лу Андреас-Саломе.

Ульрика фон Леветцов была последней любовью Гете. Ей было 18 лет, Гете — 74. Он в нее влюбился, был уже вдовец, хотел на ней жениться, но ее мама была против. Гете умер, она прожила до 95 лет, дожила до XX века и никогда не имела дела с мужчинами. После Гете — никто. Вот такая верность. Это известная история.

Альма Малер — вам известный персонаж. Кто-то недавно написал, что именно она была прообразом Лулу…

— Я же и написала.

— Точно! Вы же и написали! Конечно, всю ее жизнь в одной опере не уместишь, там всего 50 минут. У меня описывается ее бурный роман с Кокошкой, который случился еще при жизни Малера. Кокошка тогда нарисовал знаменитую картину «Невеста ветра». Малер говорил, что Альма его погубила. Я лично верю, что так и было. Я по Малеру писал диссертацию. Я верю, что Альма была конкретной причиной его смерти. Она его просто довела. Не мог он уже вытерпеть это все.

И третья мадам — Лу Андреас-Саломе, известная дама, которая прошла гигантское количество великих мужчин. И Ницше, и Фрейд, и Рильке, и Ведекинд. И написала книгу под названием «Эротика», в которой она объясняет, что эротика есть разновидность творчества. Вот такой мой следующий оперный проект.

Понравился материал? Помоги сайту!