Вот таким макабром

Я никак не оказался бы в немецком городе Хемниц даже ради поставленной здесь знаменитой оперы Дьёрдя Лигети «Le Grand Macabre», не имея на то дополнительных причин. И уж тем более не уговорил бы ни одно российское издание посвятить этой премьере (которую меж тем отметили многие центральные немецкие газеты) хоть полстрочки. А рассказать важно, пусть и в рубрике «дорожные заметки».

Не подумайте плохого: я считаю этот гомерически смешной, наглый и нецензурный шедевр Лигети обязательным к немедленной постановке в России. Боюсь, правда, что даже графа «18+» не спасет две трети текста от «запикивания» в наших мизулинских реалиях.

Единственная опера одного из важнейших композиторов ХХ века была написана в середине 70-х как антиантиопера (этакое ироничное признание в любви ко всем нелепостям жанра). Либретто вольно использует пьесу 1934 года Мишеля Де Гельдероде «Баллада о Гранд-Макабре». В 1996-м Лигети радикально переработал оперу в англоязычном варианте, и именно эту версию в 1997-м в Зальцбурге поставил Питер Селларс в декорациях Чернобыля.

В основе сюжета явление предвестника апокалипсиса — Некроцаря в городе Брейгельланд. На своем пути к верхушке власти Некроцарь встречает пьяницу, двух нимфоманиакальных влюбленных, астронома-травести, его жену-садистку, Венеру, наконец, принца Го-Го, двух его министров и главу секретной службы. Все они в разной степени безумны и непристойны, но в итоге фарсом оказывается и конец света, и в финале уже совсем неясно, кто здесь прав, а кто виноват.

В разные годы своей драматической биографии Лигети был увлечен Бартоком и Кодаи, электронными экспериментами Штокхаузена, двенадцатитоновой системой новых венцев. Лучше всего широкому слушателю известны фрагменты тех его сочинений, которые использовал в своих фильмах Стэнли Кубрик, однако «Le Grand Macabre» — это совершенно особая партитура, в которой Лигети ближе всего подходит к тональной музыке, а также обильно использует искаженные цитаты из Бетховена, Джоплина, Россини и Верди и ложные цитаты из других венских классиков. В сочетании с бесконечными грязными ругательствами в духе «Убю» или «Зази в метро» слушается особенно остро!

Видеозаписи «чернобыльской» версии Селларса не существует (постановка, кстати, в свое время возмутила самого композитора попыткой максимально конкретизировать общечеловеческую апологию абсурда). Зато доступен на DVD знаменитый спектакль La Fura dels Baus с выдающимся составом во главе с Крисом Мерритом, Барбарой Ханниган и Брайаном Азавой из барселонского Liceo. Постановка насыщена разнообразными сценическими эффектами, компьютерной графикой и более чем узнаваемыми социально-политическими карикатурами, а пение Ханниган сам Лигети считал идеальным.

Амбиции оперы города Хемниц оказались куда скромнее… Это такая немецкая Тула или Рязань — при немецких скоростях на поезде от Берлина два с половиной часа с пересадкой. Однако в Туле есть исторический и прекрасный кремль, а вот Хемницу повезло меньше — ковровые бомбардировки оставили крохи: ратушу конца XIX века, пару церквей (одна XVII века, другая неоготическая), роскошную пожарную станцию с каланчой и собственно театр.

Это, кстати, сам по себе факт, достойный размышления: в каких прилегающих к Московской области губерниях есть своя опера? Да так, чтобы в нее еще на протяжении полувека очень сильно вкладывались? Прелестный театр в стиле рубежа веков почти разбомбили во время Второй мировой войны, но начали восстанавливать сразу после нее, закончив реконструкцию уже при ГДР, в 1951-м. Наверное, внутри тогда все было очень красиво, и зрительный зал имел вид классической золоченой подковы. Мало кто, правда, знает, как клянут эту «подкову» директора исторических театров, поскольку ее золоченые и бархатные изгибы совершенно недружественны галерке: уже со второго ряда на ярусах по бокам сцену не видно совсем. В мадридском Real эту проблему решили с помощью съемочной команды с четырьмя камерами, которая исправно снимает все спектакли и транслирует их на огромные плазмы на галерке специально для «слепых» мест.

В Хемнице поступили куда радикальнее: после объединения Германии театр вновь выпотрошили до основания и, пожертвовав красотой интерьера, соорудили внутри скучный серо-коричневый модернизм. Но с крайне удобной рассадкой и великолепной акустикой. Разумеется, сцена получила необходимую машинерию по последнему слову.

Если не спускаться на уютную театральную площадь, а мельком обернуться в сторону театральных афиш — вроде все о'кей. «Аида» — большими буквами. Но если подойти поближе, выясняется, что это обманная «Аида» Элтона Джона и Тима Райса, а в довесок к ней в репертуаре есть еще «Волшебник из страны Оз», пара оперетт, да и вообще в этом театре словно сожительствуют опера, балет, оперетта/мюзик-холл, драмтеатр и театр юного зрителя. Ну и, разумеется, Штаатскапелла Хемница играет и в оркестровой яме, и в рамках обширного филармонического сезона. Вполне, кстати, типичное уплотнение для нестоличной театральной Восточной Германии. Удивляет только название премьеры!

Какой, к чертям, Лигети? Кто на него пойдет и зачем он здесь, в театре, который стеснен в средствах и борется за неискушенного зрителя? Российскому опероману трудно придумать хоть одно разумное объяснение, особенно после того, как вполне культурные люди на недавней премьере «Воццека» в Большом обсуждали, зачем вообще играть эту какофонию: ну не ставили 90 лет в России — и не надо…

Единственной настоящей звездой постановки «Grand Macabre» в Хемнице был классик европейского современного искусства — художник Георг Базелиц, поместивший гротескный сюжет оперы в дырки червивого флуоресцентного яблока, сказочную трущобу с антикварной мебелью и винтажной техникой, и королевство, напоминающее советские фильмы-сказки поздних 70-х с ажурными каретами и крошечными коронами на огромных пудреных париках (галерея тут)... Добавьте к этому эффектному зрелищу костюмы в духе Леди Гаги или Бартенева, и картинка сложится вполне отчетливо. Поверить в то, что объявленный в этом гламурненьком пространстве конец света хоть как-то лично меня касается, совершенно невозможно. Все понарошку: и нищий забулдыга, и страстные влюбленные, и Некроцарь — предвестник апокалипсиса, и принц Го-Го с его обезумевшими министрами и секретной службой, сознание которой распадается на как-ока и ко-ко-ко…

Оригинальный текст либретто, конкретный и безжалостный, ведет нас к пьесам Ионеско, Раймону Кено, а теперь уже и к фильмам братьев Коэн («После прочтения сжечь») и отдельным листкам отечественного взбесившегося принтера. За эти смыслы скорее отвечает режиссура молодого британца Вальтера Сатклиффа, прилежно проложившего мостки между броским пространством сценического дизайна и абсурдом современных реалий. В итоге самым смешным и человеческим моментом всей постановки становится финальное разоблачение лжепророка. Понурый Некроцарь, снимая с себя все клепаное, кожаное и мачообразное, предстает в финале уютным и добропорядочным очкастым бюргером в растянутой шерстяной жилетке…

Поют и играют на очень высоком и совершенно неожиданном для такого скромного театра уровне. Дирижер Франк Беерман чувствует себя в сложнейшей партитуре более чем уверенно, если не сказать блестяще. А те, кто поет не очень (мне трудно сказать, насколько авторскими были поблажки, сделанные для ряда исполнителей, — Лигети несколько раз радикально переделывал оперу), берут артистизмом и локальным реноме «старых звезд».

Было бы ужасно несправедливо мерить этот музыкальный результат мерками постановки La Fura dels Baus — хотя бы потому, что имена Криса Меррита, Брайана Азавы и Барбары Ханниган, в отличие от певцов из Хемница, известны всему миру, а бюджеты одной локальной оперы и копродукции нескольких главных европейских театров и фестивалей отличаются в разы. Именно потому успех Хемница с Лигети выглядит отсюда куда более гранд-макабрическим.

Благодарная публика, которая в тот вечер вызывала артистов дважды, скорее всего в прошлые выходные приходила сюда же на мюзикл, а в позапрошлые — на детский спектакль. Это ровно те же самые «простые смертные», которым, по версии нашего министра культуры, просто не может быть понятно современное искусство. А вот немецкие зрители вообще не заморачивались. Хихикали над цензурными и нецензурными шутками, восторгались дизайнерскими костюмами и громко аплодировали заоблачным колоратурам Венеры и Гипопо. И вообще получали удовольствие в воскресный вечер.

Добил меня во время короткого променада по ночному городу бородатый купальщик — огромная голова Карла Маркса перед старым советским зданием, на котором на всех языках было написано «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Ну да, конечно. С 1953-го по 1990-е город назывался Карл-Маркс-Штадт. И местная опера, как коммунальная квартира, в которой как-то расселились почти все городские развлечения, сразу обрела контуры богатого советского Дворца культуры. А ведь наверняка здесь на отдельных позициях все еще сидят те, кто работал в культурной сфере города еще во времена ГДР. Это особенно смешно, если вспомнить, что, находясь в родной Венгрии, Дьёрдь Лигети почти все вынужден был писать в стол из-за советской цензуры, а затем эмигрировал в Вену.

И все же через 23 года после падения Стены «Grand Macabre» Лигети в Хемнице воспринимался как изысканный мюзикл (в одном ряду с элтон-джоновской «Аидой» и «Волшебником из страны Оз»). Как им это удалось? Это вопрос, который волнует больше всего, потому что победительный ответ театрального менеджмента из Хемница отменяет саму дилемму, по поводу которой разворачивается сейчас главная российская дискуссия о понятности и доступности современного искусства.

Детонатор, на который обычно реагирует российская встревоженная общественность, а далее по цепочке обеспокоенные депутаты и раздраженные министры, похоже, находится не внутри (сколь угодно дерзкого) произведения современного искусства. Флюиды страха распространяют сами государственные культурные институции, отважившиеся на современную постановку, выставку или концерт. И чем благоразумнее они заранее страхуются, повторяя слова «риск», «провокация», «трудность для восприятия», тем агрессивнее ведет себя общественность.

«Я выкрасила волосы красным стрептоцидом и сделала перманент. Простите меня, простите!» — этой репликой Маргариты Львовны пахнет почти любой российский анонс всего, что создано после Малевича, Мейерхольда и Прокофьева. Может, хватит пугать народ макабром современного искусства? Ведь даже у Лигети это ни разу не конец света!

Понравился материал? Помоги сайту!