«Очень легко быть умным на чужие деньги»

Фестиваль «Опера априори» с сольными концертами Йонаса Кауфмана и Рене Папе, ежегодный благотворительный проект «Встань и иди» в помощь детям с ДЦП, программы с безукоризненно отобранными героями из молодого поколения отечественных пианистов и струнников — за всем этим стоит, если приглядеться, единственный человек по имени Елена Харакидзян. В преддверии нового сезона «Оперы априори», стартующего в феврале, с ней решила поговорить Екатерина Бирюкова.

— Для начала скажите: вы кто — агент или продюсер?

— Я — все. И как агент я работаю с несколькими нашими молодыми и не очень молодыми музыкантами. И как продюсер делаю свои проекты, стараясь, конечно же, этих музыкантов в них задействовать. И как музыкальный редактор делаю всю полиграфическую продукцию. Вообще я отношусь к этому так: можно и горшком назвать, только в печку не ставить.

— Агентские функции вы выполняете только внутри страны?

— Да, исключительно по стране. У нас ведь нет особо никаких альтернатив. Есть концертные агентства — Москонцерт, филармония. Но они в основном занимаются только организацией концертов. А западные агентства (самые крупные — Askonas Holt, IMG) все-таки работают немного иначе. Вот, к примеру, молодые музыканты — Лукас Генюшас и Вадим Холоденко. Когда-то я посылала предложения по региональным филармониям и концертным залам: «Возьмите, возьмите!» Ну а как по-другому можно узнать про молодого музыканта? Он же сам не приедет, не постучится в дверь. Соответственно надо предлагать, заниматься пиаром, устраивать интервью. У Вадика был переломный момент в 2013 году, когда он выиграл конкурс Клиберна. После этого начался обратный процесс — он стал востребован. Но Вадик сейчас очень мало играет в стране. У него генеральный менеджмент в Лондоне, и на Россию выделяется только две-три недели в год. У Генюшаса, как ни странно, не было такого эффекта по стране после второго места на конкурсе Шопена — тогда интерес к нему проявил весь «внероссийский» мир. Зато интерес внутри страны появился сейчас, после конкурса Чайковского.

Когда-то я поняла: если хочешь послушать хороший концерт, ты должна сделать его сама.

— Когда вы начали всем этим заниматься?

— Пробовать что-то организовывать — в 2000 году. Но вообще-то я все свои 40 лет в этом живу. Я выросла в Москонцерте, весь Советский Союз на гастролях с родителями объездила. То есть все о закулисье я знаю с детства. Все детство на кремлевских елках выступала, занималась музыкой, танцами. И для всех было очевидно, что я стану артисткой музыкального театра. Мне надо было петь и танцевать одновременно. У меня уже лежали документы в театральный, но в какой-то момент меня просто переклинило, и я пошла на философский факультет в РГГУ. После него — еще в Институт европейских культур. И вот в результате все равно потом пришла туда, откуда вышла. Я это даже работой не могу назвать. Это что-то совершенно органически производное от меня.

В 2002 году выиграла грант — ездила в летнюю академию по арт-менеджменту в Зальцбург. С 2007 года я работала через агентство «Арт-Брэнд» с Фондом Гергиева, делала всю полиграфическую продукцию к Пасхальному фестивалю, вот эти все красненькие кирпичи-буклеты и не только. И до сих пор делаю полиграфическую продукцию к своим собственным мероприятиям — такой многостаночник, не могу сказать, что мне что-то делать менее интересно. Когда я готовила первый фестиваль «Опера априори» и привозила Кауфмана, оказалось, что я нигде не могу найти перевод «Зимнего пути», который он пел. Не могу найти перевод стихов Мюллера. Сделала сама. Следующий концерт — Стефани д'Устрак с Берлиозом: «Летние ночи» и «Смерть Клеопатры». Опять нет переводов! Я тоже их сделала. А буквально на днях мне позвонили из Большого театра и сказали, что мой перевод «Смерти Клеопатры» по-прежнему единственный, и попросили использовать. Так что я дебютировала в Большом в качестве переводчика либретто, которое с моим копирайтом напечатали в программке.

— «Опера априори» — ваш главный проект?

— Да, это, я считаю, дело всей моей жизни. У фестиваля есть определенная концепция, придуманная мной. Он должен представлять по мере возможности все разновидности и все жанры вокальной музыки. На первом фестивале у меня был заказчик, а я была исполнителем. В 2011 году я уже начала им заниматься. То есть, чтобы привезти Кауфмана в апреле 2014-го, переговоры с его менеджером Аланом Грином, с которым мы в процессе подружились, мы начали в ноябре 2011-го. И когда фестиваль уже надо было запускать, случились разного рода непредвиденные обстоятельства, очень неприятные. В одночасье ушли все те спонсоры, под которых это все делалось. Сказать, что это была катастрофа, — не сказать ничего. 4 декабря 2013 года это случилось, помню как сейчас. А 18 декабря мы должны уже были запустить в продажу первый концерт фестиваля. И практически за сутки я успела поседеть, состариться, умереть и возродиться. Аки Феникс. И мне пришлось идти ва-банк — вообще без поддержки и без гарантии, закрыв глаза, прыгнуть в пропасть.

Сейчас я понимаю, что это был тот самый подарок судьбы. Но сначала казалось, что земля уходит из-под ног. Если я одна вела все переговоры, делала все контракты, все программы, то получалось, что никто другой, кроме меня, не рисковал ни именем, ни репутацией. Если бы я в тот момент все отменила, вполне возможно, что больше со мной никто бы не общался. Но в результате все получилось. Конечно, большой кровью. Мне пришлось собственноручно искать деньги, влезать в долги. У меня до сих пор есть «хвосты». Я только после этого поняла, что очень легко быть умным на чужие деньги. Вот у тебя есть определенный бюджет. Сделать на него хорошее мероприятие? Да это как просвистеть «Калинку»! И совсем другое дело, когда ты делаешь абсолютно все сам — сам придумал, сам нашел партнеров, сам ведешь переговоры с музыкантами и их менеджментом, сам заинтересовываешь людей, все вплоть до поиска и аренды нот делаешь сам.

— А за какое время планировался концерт Рене Папе, который будет на ближайшем фестивале?

— С весны. У него не было вагнеровской программы на полный концерт. Отделение — Вагнер, отделение — другие арии. Но я сказала, что мне нужен только Вагнер. Вот чтобы два часа — нон-стоп. Сделали!

Прилетел утром, вечером сыграл концерт, улетел — нет, ничего хорошего из этого не получается. Мне нужно, чтобы люди приезжали за несколько дней, репетировали, акклиматизировались.

— У вас в этот раз получается просто сезон Максима Емельянычева. Из четырех концертов фестиваля он дирижирует двумя. При этом я не уверена, что это имя так уж хорошо знакомо публике.

— Это совершенная случайность, что так получилось. Россини с «Маленькой торжественной мессой» возник одним из первых, и да, я пригласила Максима. А на барочный концерт у меня были запланированы совсем другие исполнители. Потом просто получилось так, что у нас никак не совпадают даты. А я не иду навстречу, если кто-то приезжает прямо с корабля на бал. Прилетел утром, вечером сыграл концерт, улетел — нет, ничего хорошего из этого не получается. Мне нужно, чтобы люди приезжали за несколько дней, репетировали, акклиматизировались. И мне кажется, что это совсем другой результат, нежели когда человек прямо с самолета выходит на сцену. Ну, это мое сугубо личное мнение. Но в данном случае произошло именно так: не совпали по датам. И на замену пришло в голову имя контратенора Макса Эмануэля Ценчича. Он огромный подвижнический труд делает в отношении барочной оперы, многое очищает от пыли, достает из запасников. И оказалось, что новый диск с неаполитанскими ариями Ценчич записывает с Максимом Емельянычевым! У них сейчас идет промо-тур в поддержку этого альбома. И наш московский концерт тоже в него вписывается. Максим сейчас просто дико востребован на Западе. Я думаю, у него гораздо быстрее там будет развиваться карьера, чем у нас, — только на концерт с Россини приедет несколько агентов на него посмотреть.

Вот ведь удивительная вещь! Мы же вроде бы в Европе находимся и в то же время — совершенно на отшибе. Промо-туры новых дисков не затрагивают Россию. Кауфман и Дойч с Шубертом на первом фестивале были как раз тем единичным случаем, когда Москва попала в список музыкальных столиц наряду с Миланом, Веной, Лондоном и Прагой. У нас нет никакого специализированного рецензирования выходящих компакт-дисков, как во всех музыкальных изданиях в Европе. Не только наших новинок, но и того, что выходит на Западе.

— У нас вообще долгие годы был провал со звукозаписывающей индустрией. А теперь вроде как и эра дисков уходит в прошлое…

— Но сейчас-то «Мелодия» возрождается. Хорошо, есть iTunes, но диски-то выходят, музыканты-то продолжают их записывать. Материальный носитель для любого музыканта — это та же самая «нетленка», как и для любого писателя — книжка. Одно дело — ты в блоге пишешь, а другое — ты послюнявил пальчик и перевернул страничку. Хорошая бумага, красивое издание — для меня эта так называемая обертка очень важна. Это должно быть приятно взять в руки. Поэтому я сейчас этим занимаюсь с фирмой «Мелодия». Уже вышел диск Лукаса Генюшаса «Эмансипация консонанса» с циклами Леонида Десятникова, Валерия Арзуманова и Владимира Рябова.

— Вы его продюсер?

— Автор идеи. Я пришла в «Мелодию» и сказала, что мы уже пропустили поколение сорокалетних музыкантов — это Борис Березовский, Вадим Репин, Николай Луганский, Максим Венгеров, — которое записывается на Западе. Они уже связаны по рукам и ногам «Дойче Граммофоном» или другими большими звукозаписывающими компаниями. Да и некоторые молодые тоже. Например, Юля Лежнева — у нее контракт с «Деккой». И идея была в том, чтобы успеть со следующим поколением. У ребят уже тоже есть контракты с западными фирмами, но пока они не подписывают никаких эксклюзивов.

Я предложила «Мелодии» ряд молодых имен, с которыми я работаю. Выбрали пока нескольких. Первым должен был быть Вадик Холоденко. Мы его записывали еще в ноябре прошлого года. Просто по техническим причинам выпуск диска затянулся. Но я надеюсь, что до Нового года он выйдет. Следующая запланированная запись — дуэт Лукаса Генюшаса и Айлена Притчина. Ну и еще есть некоторые планы. Очень хотелось бы, чтобы третий концерт этого фестиваля «Опера априори» был тоже записан. Катя Семенчук будет петь «Ожидание» Таривердиева и «Русскую тетрадь» Гаврилина, которая со времен Зары Долухановой не записывалась. Во всяком случае, мы ничего не нашли.

— А Катя Семенчук разве не связана контрактами? Хотя бы с Мариинкой?

— Ох… Была у меня идея сделать двойной диск, потому что у Кати еще есть очень интересная программа, которую она спела в этом году на «Звездах белых ночей» с Дмитрием Ефимовым, — романсы Рахманинова и Метнера. И я думала, что мы сделаем двойной диск — ХХ век в вокальной музыке. Но Валерий Абисалович…

Я все время занимаюсь тем, что пишу письма «турецким султанам».

— Вот-вот. Сняли с языка…

— Да, у Валерия Абисаловича есть собственный лейбл. И я сразу же поняла, что как только Катя спросит разрешения… В общем, открываю завесу — этот диск с романсами Рахманинова и Метнера, надеюсь, выйдет на лейбле Mariinsky. Главное же, чтобы люди услышали эту работу, эту музыку. Потому что это здорово, и потому что Катя поет это просто запредельно.

— Вы принципиально уходите от совсем традиционного репертуара?

— Я делаю то, что мне интересно. Диск Лукаса я постоянно слушаю сейчас в машине. Без конца! It makes my day! И я хочу слушать Таривердиева и Гаврилина в исполнении Кати Семенчук и Сонату Балакирева в исполнении Вадика. Наверное, я все делаю из эгоистических соображений. Когда-то я поняла: если хочешь послушать хороший концерт, ты должна сделать его сама.

— Все концерты «Оперы априори» проходят в Большом зале консерватории. Вам дают его на общих основаниях? Его любой человек может арендовать?

— На общих. Не знаю, любой человек или нет, потому что для того, чтобы его дали, нужно написать заявку. А в заявке нужно указать программу, исполнителей. Я не знаю, можно ли арендовать Большой зал консерватории под концерт Стаса Михайлова. Сильно сомневаюсь. Хотя кто знает? Я знаю только про свой собственный путь. Я все время занимаюсь тем, что пишу письма «турецким султанам». Каждый день. Во все возможные и невозможные инстанции. Мне бы хотелось, например, чтобы наш благотворительный концерт «Встань и иди!», который мы провели уже три раза, был пожизненным. Чтобы у людей образовалась нейронная связь — 3 октября идем в БЗК, собираем деньги для детей с ДЦП для фонда «Адреса милосердия». И чтобы я уже каждый год не писала этих писем в консерваторию! Тем более она же, консерватория, — соорганизатор, и предоставление зала — ее благотворительная лепта. Со второго концерта в 2014 году эта акция стала нашим совместным проектом. Случай, по-моему, беспрецедентный. Я очень благодарна МГК за их участие. Никто не зарабатывает на этом денег. Артисты играют и поют бесплатно. Все до копейки отдаем в фонд «Адреса милосердия».

И еще я три года подряд пишу письма на Первый канал и на телеканал «Культура», чтобы сняли этот концерт. У нас в стране отсутствует система tribute concerts, как по всему миру, когда музыканты собирают деньги на спасение лесов Амазонии или на помощь голодающим детям Африки. Концерт транслируется, во время трансляции есть бегущая строка, и собираются миллионы! Это как раз тот самый случай, когда «с миру по нитке». Но у нас нет ни трансляции, ни съемки. Несмотря на имена музыкантов, которые у нас выступают. Практически лучшие из лучших. Не срабатывает. Но это не значит, что я на следующий год не буду писать этого письма. Если просто сидеть и ждать, вообще ничего не получится. Надо что-то делать, с таким внутренним «э-ге-геем», пока есть на это силы и желание.

— А с государством сотрудничать не пробовали?

— Я так же честно пишу заявки в Министерство культуры. Концерт к 100-летию геноцида был частично поддержан Минкультом РФ и Минкультом Армении. У меня на это ушло семь месяцев постоянного нытья. Я постоянно звонила и писала. Надо было убедить сразу две стороны. Понятно, что бюджет был огромный, с шестью нулями: два хора, РНО, шесть солистов из разных стран, 230 человек на сцене. Без частного бизнеса и личного участия некоторых господ армянского происхождения, в частности, Гора Нахапетяна и сообщества Armenia Futura, а также без участия Армянской церкви я бы не справилась совсем. Да, у меня есть партнеры. BMW, «Ритц-Карлтон». Но все это партнерство, так же как и медийное, с неба не падает, никто сам не приходит и не говорит: давайте помогу. Это надо каким-то образом доносить, рассказывать, предлагать. Я вас зову со мной сесть в эту лодку. Это невероятно интересно, но мне нужна помощь и поддержка, и я буквально рою землю каждый божий день.

— У вас есть какой-то штат?

— Раньше были люди, которые привлекались в определенные проекты. Но потом грянул кризис. Нет возможности платить зарплату, а вот так, на «внутренних ресурсах», никто больше не работает. С другой стороны, к волонтерам я немножко скептически отношусь. Человеку надо объяснять, что и как надо делать. Получается, что еще и на это время уходит. Я сама это сделаю за три секунды, а на обучение потрачу гораздо больше. Есть, конечно, несколько людей, с которыми я бы хотела работать. Буквально двух-трех человек достаточно — просто чтобы спать подольше. Но так, в принципе, все делаю сама. Хотя я знаю, что у многих создается впечатление, что 10 человек сидит в офисе и «работу работает». Нет. Единственное, что сама не делаю, — билеты не продаю. Но занимаюсь новой системой, технически позволяющей избежать посредников. На все нужно время. И терпение. За прерогативу делать то, что хочешь, всегда платишь самую высокую цену.

Понравился материал? Помоги сайту!