6 сентября 2016Современная музыка
262

Алексей Айги: «А я не хотел быть нормальным композитором»

Композитор и скрипач о том, как он учился с Жанной Агузаровой, новом альбоме ансамбля «4'33"» и возможностях самообразования

текст: Денис Бояринов
Detailed_picture© 4'33

8 сентября в театре «Мастерская Петра Фоменко» в рамках серии Sound Up выступят Алексей Айги и его ансамбль «4'33"», в 2014 году отметивший 20-летие. Скрипач Алексей Айги — один из самых неутомимых и востребованных современных российских композиторов, который выступает со своими сочинениями, соединяющими камерный симфонизм с построком, в клубах, театрах и Большом зале консерватории, пишет музыку для кино и сериалов и восстанавливает партитуры Сергея Курехина. Денис Бояринов поговорил с Алексеем Айги о том, как он всему научился сам.


— Поскольку этот концерт для Sound Up задуман как представление вас в качестве композитора молодой публике, которая с вашей музыкой может быть не очень хорошо знакома, я и вопросы хотел вам задать для тех, кто ничего не знает о вашей биографии.

— Айги для чайников?

— Именно. Почему вы пошли учиться играть на скрипке в училище Ипполитова-Иванова, а не в училище при консерватории?

— Меня бы, наверное, не взяли (смеется).

— Так вы же и не пытались.

— Мы приехали туда с мамой, все-таки я тогда был еще юн. Посмотрели на юных гениев, которые ходили по училищу из конца в конец, и я сказал маме: «Давай уйдем отсюда». И мы ушли (смеется). Потом мы пошли в Гнесинку, кому-то показались. Там сказали: «Ну да, да, нормальный мальчик, способный. Но надо ли ему заниматься? У нас таких много». И я пошел в Ипполитовское училище. Я до этого учился хоть и у хорошего педагога, но в самой простой московской музыкалке, так что больших амбиций у меня, наверное, не было. А в музыкальных школах, которых я сменил в силу разных причин три штуки, считался «одаренным ребенком».

— Училище Ипполитова-Иванова хорошо известно тем, кто интересуется московской рок-культурой. Вы там с Жанной Агузаровой не встречались на переменах? Не курили с ней у «сачка»?

— Я вообще никогда не курил, поэтому не смог бы покурить с Жанной Агузаровой. Помню, один раз я изучал расписание занятий, ко мне подошла Жанна. Она была в своем нормальном, слегка экзальтированном, состоянии, ей что-то понадобилось в сумочке, и она просто вывалила все ее содержимое на пол, а потом стала медленно его собирать. С выражением спокойного достоинства на лице — ну вот, мол, так и надо искать вещи.

Ипполитовское училище было полно альтернативных музыкантов. Я там познакомился со многими людьми, с которыми меня не раз потом сводила судьба. Один мой друг, Борис Элькис, из Ипполитовки уехал в Америку и теперь работает композитором в Голливуде, мы иногда по скайпу созваниваемся. Двое музыкантов работают у меня в ансамбле «4'33"» — виолончелист и звукорежиссер. Я помню группу «Альянс» в училище — они были постарше меня.

Ипполитовка было местом свободы. В классах, пока не было педагогов, можно было слушать совершенно разную музыку. Я уже забыл, как это все называлось, но было специальное место, куда звонили и где запускали бобины с музыкой. Там в училище сидел человек, который одно время пел в «Коррозии металла», а потом я играл с ним в группе «До мажор», и мы ходили к нему слушать разные записи — то авангард, то метал, то что-то еще.

Музыканты тогда думали о том, как бы выжить, а не о долгой карьере.

— С Андреем Сучилиным и группой «До мажор» вы тоже познакомились в Ипполитовке?

— Да. Кто-то кинул клич, что нужен струнный квартет — поучаствовать в рок-концерте. В это время я уже интересовался подобной музыкой. Пришел, познакомился с Сучилиным и вошел в состав группы «До мажор». Кстати, несколько лет назад Сучилин был приглашенным гостем на концерте «4'33"», играл вместе с нами, и я планирую повторить этот эксперимент.

— Когда вы собрали ансамбль «4'33"» в 1994-м, вы задумывались о том, что это будет долгое и успешное предприятие, которое отметит 20-летний юбилей?

— Мы просто хотели собрать группу. Я думаю, никто, собирая группу, не думает о том, что будет 20 лет играть. Хотя помню: когда мы сделали первые концерты, Антон Батагов сказал, что это может стать прекрасным занятием на всю жизнь. Эта фраза меня удивила, потому что я вообще не думал тогда в категориях занятий на всю жизнь. И я не думал о том, что этим можно зарабатывать деньги — денег тогда никаких не было. Музыканты вообще тогда думали о том, как бы выжить, а не о долгой карьере.

— Ансамбль «4'33"» начал с исполнения музыки американских минималистов. Почему вы ее выбрали? Какая тогда была в Москве аудитория у этой музыки?

— Мы начали играть что-нибудь — то, что смогли достать в нотах. Играли не только минималистов: там были и Тору Такэмицу, графические партитуры, Крисчен Вулф, что-то еще. Но мы не хотели играть условного Булеза, потому что это очень академичная музыка.

Аудитория у минималистов всегда была — в Москве ведь есть традиция исполнения такой музыки, начиная от Алексея Любимова и Владимира Мартынова. Был фестиваль «Альтернатива», на который я ходил и где познакомился с Антоном Батаговым, Дмитрием Покровским и даже выступал с импровизационной музыкой, но это было еще до ансамбля «4'33"». Потом на «Альтернативе» мы уже выступали и с «4'33"», я даже спел там вместе с двумя другими композиторами — тем же Батаговым и Иваном Соколовым в составе ансамбля Дмитрия Покровского на премьере «Ночи в Галиции» Мартынова. Планов, в том числе связанных с Дмитрием Покровским, было много, его неожиданная смерть нас всех потрясла.

© 4'33

— А как доставали ноты?

— Как могли. Что-то дал Дмитрий Ухов, что-то — Антон Батагов. Приезжали иностранные композиторы — что-то дарили. Что-то я привез из поездки в Кельн к композитору Дитмару Боннену, с которым меня тоже связывают 23 года сотрудничества. У него была библиотека — я оттуда что-то накопировал. Дитмар смотрел на меня с легким ужасом, потому что он-то все эти ноты покупал (смеется). Как немец, он не мог понять, как я могу все это спокойно копировать. Тогда ведь ничего не было, даже интернета — музыка добывалась любыми путями. Из «достижений» середины 90-х могу вспомнить наше исполнение «Панургова стада» Фредерика Ржевского, который приезжал в Москву на наше исполнение и остался очень доволен.

Кроме того, у «4'33"» не было нормированного состава, и мы не могли специально заказывать сочинения. Хотя одну партитуру я все-таки заказал — Владимиру Мартынову. Он ее писал полгода, где-то за два дня до концерта мы смогли отловить Мартынова и забрать у него ноты, написанные, по всей видимости, накануне. С трудом их отрепетировали и сыграли (смеется). Это была какая-то из версий «Танцев Кали-Юги». Потом ноты куда-то испарились, Мартынов переделал «Танцы» в какую-то другую музыку, а наша версия, увы, не сохранилась.

— После этого эпизода с Владимиром Мартыновым вы решили, что музыку для ансамбля «4'33"» надо писать самому.

(Смеется.) Я и до этого писал музыку — начиная с подросткового периода. У меня была рок-группа, для которой я писал песни — они не сохранились, слава богу.

«4'33"» играли везде где можно — в галереях и первых клубах. Стали появляться необычные залы, на концерты стала приходить публика и покупать билеты, у меня появилась группа, для которой был нужен новый материал. Не везде можно было играть академические сочинения. Где-то программы не хватало — приходилось что-то дописывать самому или импровизировать. Так я стал писать больше и больше. Мы росли вместе с появлением в Москве альтернативной концертной практики.

Им нужна была музыка на такой сюжет: карлик-наркоман, послушав композицию, написанную предводителем банды изготовителей снафф-порно, понимает, что ее автор — гений.

— При этом вы сами себя образовывали. Композиторской науке вас никто не учил?

— Когда я учился в училище, мы с приятелем, с тем самым, уехавшим в Америку, ходили к Владимиру Тарнопольскому, который у нас преподавал. Теперь он заведует, кажется, кафедрой в консерватории. Я ему что-то показывал. Потом я думал, что, может, надо поступать в консерваторию, и ходил показывать свои сочинения — вернее, отдельные ноты — уже Эдисону Денисову. Он сказал: «Будете нормальным композитором». А я не хотел быть нормальным композитором и в консерваторию не пошел (смеется).

— Самое время поговорить о том, что будет исполняться на Sound Up. Можно ли этот концерт назвать ретроспективой Алексея Айги как композитора?

— У меня каждый концерт — ретроспектива. Главное, что на этом концерте мы покажем новые сочинения, написанные за последний год для расширенного состава. Захотелось состав побольше, чтобы было больше возможностей и музыкальных линий. Самое популярное тоже будем играть.

— Когда ждать нового альбома «4'33"»?

— Мы в конце лета обсуждали, что откладывать уже больше нет сил. Новой музыки много, мы играем ее уже несколько лет и все еще не записали. Поэтому мы сейчас займемся краудфандингом — будем собирать деньги на запись. Мы записываемся в довольно дорогих студиях — на «Мосфильме», например. Я привык так работать и по-другому не могу. Прошлый — с оркестром, записанный на «Мосфильме» — стоил диких денег.

— Сколько хотите попросить у поклонников?

— Я так сразу не могу посчитать. Прошлый нам стоил где-то 10 тысяч долларов, при том что мы не платили музыкантам ансамбля. Все ушло на студию, оркестр и т.д. Но он у нас окупился, как ни странно, — за счет продажи музыки в кино.

Всему можно научиться самому.

— Какая практика вам дала больше композиторского опыта — выступления с «4'33"» на нетрадиционных площадках или сочинение музыки к кино? Что интереснее и труднее?

— Все было интересно и трудно. Когда я начал сочинять для «4'33"», я вообще ничего не умел. Говоришь музыкантам: ты играй «ля», а ты играй «ре» — и дальше уже что-то начинает вырисовываться из совместных импровизаций. Работу кинокомпозитора я тоже постигал интуитивно. У нас и не было никаких факультетов киномузыки, но я считаю, что они особо и не нужны. Писать музыку, наверное, нельзя научить. Писать музыку к кино тоже нельзя научить. Либо ты чувствуешь, как это делается, либо нет. Есть замечательные композиторы, которые не могут писать для кино, у них получается непонятно что. И наоборот: слабые композиторы делают внятную киномузыку. Это отдельная профессия.

Я научился всему опытным путем. Я проработал год в симфоническом оркестре при оперном театре — там я волей-неволей изучал оркестровку. Всему можно научиться самому. Понятно, что с педагогом всему можно научиться быстрее и некоторые вещи будут четче получаться, при этом тебе могут навязать музыкальные законы и клише, которых можно избежать, пойдя своим путем.


— Я слышал, что вы начали свой путь кинокомпозитора с сериала «Каменская», где вам пришлось сочинить музыку для серии про композитора-убийцу. Это байка?

— Нет, это не байка. Хотя «Каменская» — далеко не первая работа. Мне позвонили продюсеры, которые снимали «Страну глухих», и сказали, что им нужна музыка на такой сюжет: карлик-наркоман, послушав композицию, написанную предводителем банды изготовителей снафф-порно, понимает, что ее автор — гений, и так вычисляет, кто этот человек. Меня попросили написать именно эту композицию, а я сказал: давайте я и всю остальную музыку напишу, я справлюсь (смеется).

— А что вы взяли за прообраз этой гениальной композиции — Малера?

— Какой там Малер. Я уже не помню, что там было прообразом да и был ли он. Раньше систему референсов использовали не всегда, иногда предоставляли композитору полную свободу. Сейчас — строго по референсам, и это сильно достает, хоть и упрощает работу. Например, в прошлом году я работал параллельно над двумя фильмами, и в обоих в качестве референса стояла музыка из «Девушки с татуировкой дракона» Дэвида Финчера. Одинаковая на двух совершенно разных фильмах. А надо было куда-то в третью сторону уйти. Ну я и ушел.

— У вас есть амбиция написать какую-нибудь крупную форму — симфонию, ораторию, оперу?

— Не ораторию, но кантату на стихи своего отца я уже написал. Мы ее исполняли, просто я никак не могу закончить финальную версию. Оперу можно было бы написать, но для этого ее должны заказать. А можно и не писать оперу. А написать роман, писателем быть тоже неплохо. Хотя Владимир Мартынов мне при нашей последней встрече сказал: «Алексей, а что же вы не напишете что-нибудь крупное?» У меня есть ощущение, что композиторы, берясь, скажем, за симфонию, пытаются попасть в вечность или историю. Таких амбиций у меня нет. Поэтому обойдусь пока без симфоний. Но в какой-то момент я все же что-нибудь напишу. И попаду в вечность (смеется)!


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах

14 октября 20249427
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202416072
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202420379
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202425621
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202426961