22 ноября в Московском планетарии «Мегаполис» представит свой новый музыкальный проект «zerolines». Это не новый альбом классиков московского рока, не клуб и не секта, хотя и очень похоже. Лидер группы Олег Нестеров приоткрывает завесу тайны на COLTA.RU.
Потерянное звено эволюции
Есть такая практика — приквелы. Самый яркий пример — «Звездные войны», через двадцать лет после выхода первой трилогии создатели вдруг выпустили «Эпизод I», во многом свою историю проясняя, во многом запутывая и интригуя.
Тем, кто открыл для себя «Мегаполис» вместе с «Супертанго», повезло. Картина ясная — вот группа, вот ее музыка. Сложнее тем, кто нас помнил по прошлому веку. 14 лет молчания — слишком большой временной и смысловой зазор. Там «Яйца дрозда» — тут «Из жизни планет». Совсем сложно оказалось тем, кто нас в прошлой жизни люто ненавидел, а тут вдруг влюбился по уши. Таких много, они мне честно об этом говорят. И в их глазах я читаю один вопрос: откуда все взялось?
Ученые, исследующие эволюцию человека, примерно в том же недоумении. Была обезьяна, а потом раз — и уже человек. Где оно, утерянное звено эволюции? Нет ответа.
По поводу «Мегаполиса» ответ есть. Проект, который появился на свет на границе тысячелетий, конкретно в 1998 году. Долгое время у него не было названия, потом появилось рабочее, а потом оно стало основным.
Тысячелетние музыканты
Десятью годами раньше, в конце 80-х, Михаил Габолаев, мой главный сподвижник и бас-гитарист «Мегаполиса», предложил мне попробовать играть просто так. Без всякой цели. Он вернулся в ансамбль после двухлетнего «хождения в люди», играл с разными музыкантами и освоил практику «сейшенов», тотальной музыкальной импровизации.
Я сопротивлялся — нужно было срочно репетировать новые песни, делать аранжировки, взламывать хит-парады и собирать стадионы. Играть без всякой цели — время терять.
С Габолаевым мы 30 лет вместе. Модель нашего партнерства можно описать следующим образом. Когда он говорит абсолютную чушь, очевидную глупость, не нуждающуюся в проверке и доказательствах из-за ее очевидности, я знаю, что в конце концов он будет прав. И наоборот.
Поэтому я согласился, хотя и с тяжелым сердцем. И началась эта ненавистная музыкальная физкультура. Первые два года мы играли давно уже сыгранную музыку, состоящую сплошь из клише. Я еле держался.
Но потом вдруг пробило. На кассетный магнитофон, портостудию, мы залили примерно сорок минут волшебства, расшифровать и понять которое нам было не под силу. Вообще было впечатление, что это играем не мы.
Конечно, это и играли не мы, не тридцатилетние парни, эту музыку выпускали тысячелетние музыканты, обитавшие внутри нас. Человеческие способности ушли на второй план, слово взял наш духовный опыт. А для него нет неправильных нот.
Самой большой проблемой стало научиться эту музыку повторно воспроизводить, взять ее в руки, научиться играть. Пропустить через голову то, что пришло через сердце. Соединить свой духовный опыт с человеческим. Когда-то Джими Хендрикс сказал, что музыка — это не ноты и биты, это то, что между нот и битов. Тут было именно это. Нам предстояло влезть внутрь музыкальной материи.
На это у нас ушло еще два года. К этому моменту попадать напрямую в этот чистый источник мы научились с ходу. Пять-десять минут — и мы там, черпаем воду из бездонного колодца.
Второй проблемой было соединять живое и выбрасывать мертвое. Восстанавливать «исходные файлы», редактируя участки неуверенного приема. Из сорокаминутного потока выделять и соединять четыре минуты настоящего. С музыкой приходили и слова, иногда просто фонемы, которые впоследствии приходилось расшифровывать. Так стали появляться на свет наши новые песни.
В какой-то момент мы исписали все кассеты портостудии, и вдруг стало ясно, что со всем этим, что само идет в руки, нам справиться не под силу. Слишком много. А это штука опасная.
Тема выбирает того, кто ее воплотит: так молния выбирает дерево с нужным потенциалом. Говорят, что существует «война мемов», непроявленные темы стоят в очередь к одним и обходят других по причине их слабости, неорганизованности, лени и пр. Если долго пить с настоящим художником, вы в конце концов услышите от него про «служение» — ключевое слово в его отношениях с темой. Понятно, кто ведущий, кто ведомый.
Купаться в этом чистом потоке мы могли бесконечно, каждый сеанс нас омолаживал и укреплял (в глубоком смысле) нашу иммунную систему. Это был экстракт счастья.
Но вот записывать следовало лишь то, за что мы могли бы взять на себя ответственность, из чего могли бы сделать продукт и явить людям. А если зафиксировал и ничего не сделал — значит, нарушил баланс, приманил и бросил. Нарушил невидимую часть Киотского протокола — тема умрет в плену твоих архивов. Но если ты ее лишь подержал в руках и выпустил, она сможет осчастливить кого-то на другом краю земли, и есть шанс, что у него все получится.
На полгода мы отключили запись и продолжали купаться в этих молниях. Пока не увидели «волшебный цветок».
Про это я говорить не буду, замечу только, что он повлиял на всю нашу последующую жизнь. Она резко изменилась и стала другой.
После этого заходить в студию за чистой водицей мы стали по надобности, когда становилось невмоготу. Получалась музыка то к альбому, то к фильму или даже к рекламе — способ был один.
Интуитивная музыка
Позже я прочитал об этом: оказалось, что все, чем мы занимались, называлось интуитивной музыкой. Интуитивный момент не поддается программированию, даже для гениев это всегда благословенный дар, а не штука по заказу. Нелегко определить фазы мнимой интуиции, а истинная интуиция всегда исчезает, когда возникает сознательное намерение.
Этот парадокс мы всегда обходили, пускаясь в наши путешествия с легким сердцем без всякой цели, сформулировав три основных правила:
не понимать, что происходит;
ничего не ждать;
ни от кого не зависеть.
«Мы должны создать защитный забор, чтобы уберечь нашу интуицию от собственных сомнений, — говорил когда-то суфий и музыкант Хазрат Инайят Хан. — Интуиция внутри нас, она гораздо выше знания. Она приходит, когда человек пассивен, когда всякое знание сознательно или несознательно перестает действовать. Она чиста, она наша собственность и принадлежит только нам».
И то, что нас всегда при этом было трое, тоже нашло свое объяснение. «Чем больше в коллективной импровизации полноценных участников, тем менее глубоко воздействие их игры. Мне неизвестен ни один пример тонко-интуитивной импровизации, в которой было бы больше трех равноценных участников», — писал об этом Питер Хэммилл.
Карлхайнц Штокхаузен, активно разрабатывавший когда-то метод интуитивной импровизации, замечал:
«Об интуитивной музыке я хотел бы сказать, что она по возможности должна исходить из чистой интуиции, которая в группе совместно играющих музыкантов качественно выше, чем сумма индивидуальных идей, — благодаря взаимным обратным связям».
Это функция второго порядка — «n-квадрат», квадрат суммы участников, — давным-давно известная в науке. По такому принципу возникает ядерная реакция.
А именно красота заряжает наши персональные аккумуляторы, без этого в жизни все расстраивается и ни на что нет сил.
С низким горизонтом событий
В какой-то момент нас настигли технологии. Можно было осуществлять свои музыкальные погружения «начисто», не думая, как это впоследствии переписывать, в нашей студии появилось необходимое оборудование.
К тому моменту мы с Михаилом Габолаевым превратились в продюсеров, перестали играть сами, записывая Машу Макарову и Найка Борзова. Я стал музыкальным функционером, главой лейбла, который ютился в мансарде этого же здания. Иногда по вечерам я перебегал в студию, и мы спасались опять тем же — играли музыку без начала и конца, фиксируя ее на студийные магнитофоны, вновь наполняя свои закрома. В какой-то момент ее накопилось часов тридцать, и мы всё рассортировали. Часть вошла в альбом «Супертанго»: это были сама титульная песня, «Посвящение Деннису Силку», «Раны на стекле» и «Январь». Но бóльшая ее часть песнями «Мегаполиса» становиться не желала.
Грувовая музыка с низким горизонтом событий, в ней я не пел, а читал. Стало ясно, что это другой проект.
Нулевые линии
Говорят, что сущее и красота — что, в общем-то, одно и то же — живут на самой медленной волне. Настолько медленной, что мы эту волну не определяем, считая прямой линией. Человеческое восприятие и сама жизнь слишком конечны, чтобы это ощутить. Мы живем иными вибрациями, на волнах побыстрее, поэтому в «нормальном» состоянии окружающую красоту не замечаем. Редко смотрим на небо, наблюдаем закат или полет голубя. А именно красота заряжает наши персональные аккумуляторы, без этого в жизни все расстраивается и ни на что нет сил. Задача любого искусства — искусственно замедлять. Посмотрел хороший фильм — и неделю голубя видишь.
Интуитивная музыка — тоже про замедление. У нее нет автора, вернее, Он Всем Известен, сыграна она тысячелетними музыкантами, из-за этого она очень точна и обладает эффектом вечной молодости.
Тысячелетние ищут тысячелетних
Мы выбрали шесть композиций, на этот раз просто вырезав их из общего потока, я расшифровал слова и фонемы, поэт Александр Бараш мне очень хорошо в этом помог. Благодаря ему в проекте появился Аполлинер, в одном случае все расшифровалось в его текст.
Дальше получилось как в известной истории: девушка была настолько прекрасна, что мужчина не смел к ней прикоснуться. Тысячелетние музыканты требовали особого отношения.
Выйдя в этап постпродакшна, процесс тормознулся. Нужно было перезаписать чистовой текст и барабаны — в молниях мы летали втроем под ритм-машинку.
В конце концов выход был найден: тысячелетние стали искать тысячелетних, делали они это без спешки, наши десять лет для них — мгновение.
А в жизни «Мегаполиса» появлялось «Супертанго», потом «Из жизни планет»… Наконец, пришла пора явить наш «Эпизод 0», невыдуманный приквел и выпавшее звено эволюции — «zerolines».
Анонимность
Для ZL лучше всего подходит анонимность — в проекте мог играть любой и будет играть любой. Наши имена и фамилии для тысячелетних ничего не значат. Это не новый альбом «Мегаполиса». Это не клуб и не секта, хотя очень похоже.
Может, мы доживем до момента, когда в Москве пройдет Фестиваль тысячелетних музыкантов.
Альбом «zerolines» выйдет как совместный релиз Warner Music Russia и компании «Снегири» и будет доступен в цифровой версии и на виниле.
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова