«Макулатура»: «Рэп — это тьма и ничто»

Выступления необычной хип-хоп-группы «Макулатура» не меняются уже много лет: двое парней в неброской одежде цедят в микрофон многословные, литературно выверенные тексты. Но при всем аскетизме нервный импульс выступлений напряжен до предела. То исподлобья, как трудные подростки, то срываясь на крик, Евгений Алехин и Константин Сперанский вещают о повседневности, часто безумной; протесте, часто невозможном; любви, часто не свершившейся. Ира Лупу встретилась с зачинщиками «Макулатуры» в Одессе в заключительный день тура по России и Украине — и накануне больших двухдневных концертов в Петербурге и Москве. В рамках тура Женя и Костя вместе с гитаристом Феликсом Бондаревым представляли последний альбом «Пляж» и показывали документальный фильм «Внутренний реп» (участники «Макулатуры» произносят это слово именно через «е») о них самих, снятый режиссером Маргаритой Захаровой.

«Кому не удастся сегодня получить удовольствие от нашего репа — можно пойти топиться в море. Прыгнуть с волнореза, например. Как по мне, это лучшая смерть», — объявляет Женя Алехин со сцены одесского клуба «Крыша моря», расположенного буквально-таки на крыше лодочной станции возле пляжа Ланжерон. Голову Жени душит капюшон; у ног, словно в угоду стереотипу о типичном россиянине, стоит открытая бутылка водки. «Потом можно прицепить труп к кабине фуникулера, чтобы его таскало взад-вперед», — подает идею его напарник Костя Сперанский. Публика хихикает, но несколько неуверенно.

А Женя и Костя, похоже, чувствуют себя прекрасно. Совмещая интеллигентность с пацанским достоинством, они ставят «минусы» прямо с ноутбука и, вцепившись в микрофоны мертвой хваткой, уверенно читают свой «внутренний реп». Перед их глазами, чуть за макушками зрителей — море. И если уж верить классической астрологии, то парни, оба Раки по знаку зодиака, сейчас находятся в своих родных стихиях: воды — и обостренных чувств.

Трейлер фильма «Внутренний реп»

Ира Лупу: Я знаю, что вы не очень любите жанр интервью. Как по мне, вполне справедливо. Сама идея брать у вас интервью выглядит абсурдной: вы и так выдаете много слов в пространство — и в текстах самой «Макулатуры», и в своих литературных работах.

Евгений Алехин: Как правило, разжевывать не слишком хочется. Поэтому чаще всего присутствует желание быстрее от этого всего отвертеться и пойти домой. Но ничего страшного, мы же в Одессе, давай.

Лупу: Последний раз, кстати, я с вами говорила пять лет назад в Киеве, на одном из ваших первых украинских концертов. Он проходил в баре на Крещатике, прямо в тот день, когда выносили судебное решение по делу Юлии Тимошенко. Из-за этого концерт сильно задержали.

Алехин: Мы как раз сегодня этот концерт вспоминали. Улица была разделена на два лагеря.

Константин Сперанский: И мы выразили организатору какое-то свое мнение по поводу того, кто должен сидеть в тюрьме, в принципе.

Алехин: А он такой (пародирует обеспокоенный тон): «Я считаю, никто не должен сидеть в тюрьме!». Потом арт-директор влез: «Мы против политики!»

Сперанский: А потом нас отругали, как маленьких: «Не говорите о политике в клубе!» (смеются).

Лупу: Ну да, а последние годы в Украине только об этом и говорят. Но вы почти все это время сюда исправно ездили. Кажется, у вас даже был тур в апреле?

Алехин: Ага. Сейчас мы не собирались сюда ехать, но нам предложили заглянуть, раз уж мы поехали по России со своим фильмом. Мы только рады, даже собрались в Одессе немного отдохнуть. Настолько тут хорошо, лучше отдыха на любом другом море. Сегодняшний день для меня оказался посвящен не столько концерту, сколько ловле кайфа. Мы заселились в маленькие комнатки на Французском бульваре, и я первым делом побежал к морю. И обнаружил там такой чистый пляж, подобных которому раньше тут не находил. Ничем не хуже, чем в Таиланде или Вьетнаме. Весь день с волнореза нырял.

Лупу: Да, тут надо знать места. У вас, кажется, сложились особенные отношения с Одессой, вы даже сняли тут клип «Пляж». Но сегодня публика реагировала на вас несколько неуверенно. Вы будто испугали интровертную молодежь суровым русским напором.

А потом нас отругали, как маленьких: «Не говорите о политике в клубе!»

Алехин: Да, было как-то странно. Может, потому, что не было камерности, все словно уходило в пространство вокруг и съедалось. Еще было ощущение, что люди пришли новые — старых треков почти никто не знал.

Лупу: За годы, что мы не виделись, вы дали не меньше 50 концертов при самом грубом подсчете. И сегодня у вас последний день двухнедельного тура, с которым вы кроме Украины пересекли треть России. С учетом некой однообразности концертного жанра — не съедается ли так же все по ощущениям? Каждый концерт чем-то памятен или все сливается в кашу?

Сперанский: Все зависит от аудитории.

Алехин: И от твоего подхода. От того, насколько ты настроен отдаться этому делу сегодня. И насколько люди это принимают. Если взаимообмен выходит, то все получается.

Сперанский: Бывает даже, что перед концертом х*вое расположение духа, а публика приходит такая зае**тельная, что сам расцветаешь.

Алехин: Перед концертом в Киеве я, например, заболел и думал, что все не заладится. Но концерт как-то сразу хорошо пошел. Мы разошлись к середине, и закончилось все очень здорово. А сейчас ожидали взаимодействия какого-то, а оно все не происходило. Даешь подачу, а тебе не отвечают. Вообще аудитория ведь штука пластичная, не слишком предсказуемая. Кто-то подрастает из слушателей, кто-то уходит насовсем.

Лупу: Многие ушли?

Алехин: Да нет, но за последние три года тот прирост, что был в 2013-м, несколько замедлился. Как говорят люди, более ушлые в шоу-бизнесе, это потому, что мы роем траншею между собой и слушателем. Но я так не думаю. Специально ничего не рыли. Просто хочется писать только то, что хочется.

Любой «реп» требует работы, иначе получится как у «Центра» после воссоединения.

Лупу: Позвольте мне монолог небольшой. Я много лет вас совсем не слушала, как-то надоело. Хотя до сих пор помню, как сильно впечатлилась, услышав впервые «Макулатуру» и «Ночных грузчиков». Недавно добралась-таки до нового альбома, и, к моему удивлению, он все так же остро сработал. Ваша очень крутая сторона — создавать невероятные аппликации из словесных картинок, звуков. Вроде сложные, но всегда понятные едва ли не на животном уровне. Вот эта волна скрипа, что поднимается в припеве «Летучего голландца», — она же звучит будто кровь, которая отхлынула от головы во время приступа паники. Слышишь фразу «мост из наших сомкнутых рук» — и он тут же вырастает перед тобой. И все эти ссылки на гумилевских «мертвых соловьев». Конечно, понимаю, что все это не «сырая», а довольно отточенная работа, но все же не верится, что подобное можно выдать иначе как на одном горячем дыхании. Такое все это настоящее, как лихорадка.

Алехин: Конечно, даже если везет и выдаешь все это сразу, то все равно потом приходится выстраивать, редактировать. Такой трек, как «Нейт Диаз», невозможно же сразу выдать. Один раз может получиться, но не десять. Поэтому сначала, как правило, думаешь, о чем хочешь сказать и как. Потом говоришь. Затем меняешь неудачные фразы. Любой «реп» требует работы, иначе получится как у «Центра» после воссоединения. (Обращается к Косте.) Сынок, ты х*ли молчишь? Кто тут творец?

Сперанский: Хочу, чтобы у меня перестали болеть глаза. Не знаю, что это с ними. Наверное, конъюнктивит (трет сильно покрасневшие глаза).

Алехин: У меня же есть «Визин-алерджи», ср*ть тебе в рожу. (Ковыряется в рюкзаке, находит, передает.)

К разговору присоединяется его случайный свидетель, голубоглазый парень лет 28.

Парень: А термин «реп», как вы его произносите, именно через букву «е», — это отсылка к Бабангиде, группе «Ленина пакет»?

Алехин: Да, это мы от них подхватили, наверное.

Лупу: До вас долетали мнения о вашем «внутреннем репе» из более ортодоксальной русской рэп-тусовки?

Алехин: Мне кажется, они игнорируют такие явления, как мы. Только включишь — они сразу отворачиваются. А к тебе рецензии не поступали, Костя?

Мы роем траншею между собой и слушателем.

Сперанский: Я ненавижу рэперов. Это же тупое отродье. Сразу понятно, что это за люди. Вообще не понимаю, как они производят себя, как они живут, что у них в головах. Мне кажется, русский рэп застрял на каком-то одном месте и топчется. Разве что Скриптонит — это какой-то прорыв, глоток воздуха свежего. А все, что было до этого — гундеж еб*чий. Не знаю, как к этому можно относиться. Это тьма и ничто. А Скриптонит — очень интересный чувак.

Парень: Я очень люблю старый русский рок — Башлачева, Дягилеву, Летова. Но он не развивается совершенно. И я задумался — как он должен сегодня звучать? И единственный, кто мне пришел в голову, — Скриптонит. Как по мне, у него очень роковое звучание и современное. Я очень удивился, когда услышал. Этот его альбом по музыке — просто отменный.

Алехин: У него, кстати, играют те же музыканты, что и в группе «Нервы» (все смеются).

Парень: Да ладно! «Нервы» не дотягивают немного, конечно…

Алехин: Ну вот они на кусок хлеба заработали в «Нервах», а для души — у Скриптонита поиграли.

Лупу: Вообще история не слишком разборчива. Вы повеселились немного, а сейчас, куда ни ткни, ваш жанр всерьез указан как «абстрактный хип-хоп».

Сперанский: Я вообще то, что называют абстрактным хип-хопом, не могу слушать. Для меня это совершенно неясная вселенная. Русский рэп тоже, выбирать не из чего совершенно. Хотя я бы хотел найти для себя какой-то стиль локальный и найти в нем две-три п**датые группы с уверенно хорошими альбомами. Вот американский хип-хоп мне по душе, особенно нью-йоркская школа. Там все очень выверено, видно, что люди реально работают над многими аспектами.

Рэп — это тьма и ничто. А Скриптонит — очень интересный чувак.

Лупу: Боже, ты очень грустно выглядишь сейчас с закапанными глазами. Будто весь в слезах.

Парень: Я вообще очень долго рэп слушал, с подросткового возраста. Раньше, может, малым был, воспринималось иначе.

Сперанский: Наверное, русский рэп только и можно мелким слушать.

Парень: «Младший сын неба» мне нравится… Ладно, я что-то выпил и расп***елся, извините. Молчу.

Лупу: Костя, ты сейчас увлекаешься боксом. Тот же трек «Нейт Диаз» — явно твоя затея. Конечно, хочется верить, что ты — лирический герой до самого конца и что в боксе находишь своеобразную поэзию, кроме пота и крови.

Сперанский: Да, я раньше занимался тайским боксом, теперь перешел на классический. На последней тренировке в Кемерове мне попался тренер, такой хрестоматийный советский дядька. Он взялся мне переставлять удары, ругался очень. И как раз он мне рассказывал о поэзии. Говорил: «Вы, бойцы тайские, не понимаете, что бокс — это игра ума, а не соревнование, кто кого быстрее вырубит. Тайцы идут друг на друга и забивают в мясо просто, им не нужно обладать техникой. А боксер должен быть техничным». В Украине есть один, как по мне, великий боксер — Ломаченко. Я посмотрел все его бои: реально видно, что это очень умный человек. У него столько ходов, как он действует — просто загляденье. Смотришь на него — будто читаешь хорошую книгу. Похожая история с Нейтом Диазом. Нейт — человек, вообще всю свою судьбу превративший в произведение искусства. На фоне остальных бизнесменов, которые своими кулаками просто заколачивают бабки. Выходят без лица, как дурачки, как мальчики для битья. А он показывает себя, какой он на ринге — такой он и в жизни.

Лупу: Ты упомянул мясо, и я вспомнила, что вы его много лет не едите. Ничего в этом такого, конечно. Но в одной из бесед вы говорили, что есть мясо — это прежде всего лицемерие. Когда живую уточку ножом заколоть не можешь, а съесть — пожалуйста. Извините за пошлый вопрос, но насколько для вас важна искренность?

Алехин: Одно время мне казалось, что если что-то говоришь, то за этим должна стоять база. Сейчас я в этом совершенно не уверен. Если честно, мне вполне нравятся вкус и запах мяса. Вижу шашлык — хочется его сожрать. Но в то же время мне известно, что производство мяса загрязняет окружающую среду, причиняет кому-то страдания. И я могу без его употребления обойтись. Откажусь от соблазна и нормально проживу. Для меня есть продукты только растительного происхождения так же естественно, как чистить зубы каждый день. Молоко не пить, сыр, бл***, не есть, рыбу... Но непонятно... Михаил Енотов говорит примерно такое: лучше уж есть мясо, чем не есть и считать это подвигом, быть порабощенным собственной гордыней. С одной стороны, я понимаю, что тут нечем гордиться. С другой стороны, я иной раз думаю о каком-то мясоеде: ах ты грязнож*пый, сука, лох! Но и тут же понимаешь, что сорвался. Но мысли такие возникают.

Одно время мне казалось, что если что-то говоришь, то за этим должна стоять база. Сейчас я в этом совершенно не уверен.

Сперанский: Я так не думаю. Из этого есть простой выход: берешь и ограничиваешь это поле своим пространством. Ты не ешь мясо — а другие пусть делают что хотят. Это как с любой моралью. Здесь дело не в мясе, а в морали. Если ты считаешь, что на тебя взвален груз моральной ответственности и ты несешь его, — тогда ты попал в яму. А если ты так не считаешь, думаешь, что это твое дело, то все норм.

Алехин: Но нужно же делиться своими впечатлениями.

Сперанский: Так делись.

Алехин: А когда делишься — то рискуешь в петлю попасть.

Сперанский: Нет.

Алехин: Да!

Сперанский: Смотря как делишься. Когда есть повод — когда тебе котлетки суют, например, — говоришь: я не жру мясо.

Алехин: Но в твою сторону же постоянно провокации летят. В том-то и дело.

Сперанский: Не знаю. Я по этому поводу не испытываю гордыни, ничего такого. Даже не понимаю, как это возможно.

Парень: Это как у Грюндига: «Ты бросаешь монеты в протянутую руку, думаешь этой взяткой слить Богу душу».

Сперанский: Ну да, кстати, есть аналогия. Когда подаешь милостыню, можешь ох*еть от поступка сделанного, возгордиться. «Отец Сергий» у Толстого примерно об этом. Тут дело не в мясе, а в принципе в человеческой жизни. Я не знаю, что за священники говорят о гордыне, им нужно на себя посмотреть сначала. Что у них там, бл***, под крестом творится.

27 октября «Макулатура» выступает в московском клубе «Лес» (Лесная, 30а)

Понравился материал? Помоги сайту!