Вячеслав Гайворонский: «Мне больше нравится писать, чем играть»

В этом году исполнилось 70 лет петербургскому композитору и трубачу Вячеславу Гайворонскому — одному из мэтров российского джаза, ушедшему в импровизационную и экспериментальную музыку. 25 октября в Культурном центре ДОМ открывается серия юбилейных концертов. Первым станет выступление его трио с контрабасистом Владимиром Волковым и пианистом Андреем Кондаковым: прозвучит программа «Хорошо темперированный блюз», ожидаются новые произведения. Об этом и других предстоящих концертах, а также еще о некоторых своих работах Вячеслав Гайворонский рассказал Григорию Дурново.

— Расскажите, пожалуйста: в чем суть программы «Хорошо темперированный блюз» и что за новые произведения прозвучат?

— Название программы связано, конечно, не с конкретной темперацией, оно звучит несколько иронично. Идея простая, немножко иллюстративная: мы покажем спектр не только различных фактур, но и различных внутренних историй за внешней блюзовой канвой. Такой экскурс по блюзу. Конечно, по ассоциации с названием напрашивается, чтобы были представлены все двенадцать мажорных и минорных тональностей, как у прелюдий и фуг Баха. Но нет, речь о разнообразии интерпретаций. К каждому блюзу подобран какой-то наш внутренний лабораторный ключик, и будет указан стандартный принцип развития характера блюза. У нас в трио постепенно накапливались различные блюзовые формы, и мы решили все это сложить в один ящик, соотнести друг с другом. Это мы делаем впервые, у нас много всяких несыгранных идей, связанных с блюзом. Поэтому попытаемся выдержать максимально однородную программу. Раньше наше трио было немножко увлечено разнообразием, калейдоскопом пьес, различных по характеру, по интонации. И захотелось, чтобы все было не так уж пестро. Поэтому первое отделение запланировано в этом монорежиме.

— Концептуальная сторона вся ваша или Волков и Кондаков тоже какие-то идеи предлагали?

— Тоже предлагали. У нас нормальный обмен мнениями, предложениями. Нет такого, чтобы все склонялись перед единственным лидером. Кто-то приносит идею, кто-то ее отвергает, кто-то что-то дополняет — у кого какие ассоциации возникнут. Потихонечку что-то кристаллизуется. Обычно у нас нет особенных разногласий, каждый вносит свою лепту. Никто из нас не борется за приоритет.

— Такой принцип относится ко всем программам трио?

— Программы трио сильно пронизаны импровизационными возможностями. Поэтому трио менее управляемо в композиторском смысле. Но, например, для программы «Советские песни» в основном я писал, и для посвящения Даргомыжскому. Но там хотелось сохранить совсем другую фактуру, она с трудом напоминала джазовый, импровизационный язык. Там было больше условностей академического плана. Больше нот, больше дисциплины, для того чтобы сохранить фактурное единство, общий колорит всей программы.

А во втором отделении мы хотим показать большую композицию. Название ее точно не определено. Мы такое редко играем. Трио в основном знают по разным довольно коротким пьесам. Там, конечно, будут, как обычно, использованы различные импровизационные техники. Будут угадываться и джазовый язык, и конструктивистская алеаторика, элементы минимализма. Такая эклектичная форма, в достаточной степени апробированная. У импровизационного трио всегда есть общий каркас, на который насаживается все остальное.

Остальное зависит от господина Случая и пресловутой денежной массы, на которой повернут весь мир.

— Расскажите о концертах, которые будут в ноябре и декабре.

— В декабре будет программа, связанная с тем, что делает Коля Судник, с его очень оригинальными тембрами, он очень индивидуален, всегда узнаваем. Это noise music, программа, записанная, по-моему, даже года три назад. Это музыка, немножечко, на мой взгляд (и, по-моему, Коля с этим согласен), японская по характеру. Впрямую там нет такой Японии, которая традиционно у нас на слуху. Но по такому таинственному, непонятному ожиданию чего-то и потом внезапным конвульсивным всплескам, музыкальным протуберанцам у меня это вызывает ассоциации с Японией. Такое напряженное ожидание, довольно обманчивое. Развитие трудно будет предугадать. Инерция слушателя будет обманута.

В ноябре будет концерт трех юбиляров, нам всем по семьдесят лет. В основном там прозвучит то, что [Владимир] Тарасов с [Владимиром] Чекасиным делали дуэтом в Вильнюсе, — я смотрел, отличный концерт. Они включили меня в их композицию. О композиции, наверно, лучше скажет Тарасов или Чекасин.

Другой концерт — камерная музыка. Будет премьера моего струнного квартета, а во втором отделении мы сыграем несколько пьес с пластинки «Пьесы для струнного трио и трубы» и новые, которые я напишу для того же состава. Это такая музыка, я бы сказал, салонная, узнаваемая, может быть, неожиданная по технике. К джазу это не имеет никакого отношения. Интеллектуальная, композиторская структура, больше чем импровизационная. Поскольку трио заковано в латы, в кандалы нот, композиторская идея здесь доминирует. Первый квартет хотели играть еще «бородинцы», старый состав квартета имени Бородина, но чисто технически не получилось. Мне интересно, потому что квартет написан очень давно, почти пятьдесят лет назад, он покрылся пылью.

— У вас есть еще неисполнявшиеся произведения, написанные настолько давно? И сейчас у вас есть интерес их возрождать?

— Да. Иногда кажется — очень невзрачная пьеса, а когда ее начинаешь просматривать, звучит свежо. А по поводу пьес, которые казались очень интересными, сейчас удивляешься: что в них могло быть интересного? Поблекли. По-разному случается. Какие-то, конечно, очень хотелось возобновить, потому что у меня есть твердое убеждение, что они не отсырели со временем. А про другие думаешь: и слава богу, что они остались в прошлом. То, что написано недавно, все кажется прекрасно, свежо, удивительно. Остальное зависит от господина Случая и пресловутой денежной массы, на которой повернут весь мир.

— Много ли у вас недавно сочиненных произведений, еще не исполненных?

— Совсем недавно написаны два концерта — для скрипки и для виолончели.

— Тоже ждут случая?

— Наверно, да. Но они писались вне мотивации. Конечно, я имел в виду музыкантов, которые ко мне хорошо относятся, появилось желание или удивить их, или сделать им приятное, показать, что есть такое. А как это дальше проявится, я не представляю.

— Десять лет назад вы говорили, что у вас нет заказов. Это и сейчас так?

— Да, и сейчас так. Ну, значит, так оно и есть. Я к этому отношусь спокойно. Самое главное — чтобы писалось.

— У вас когда-то выходил цикл интерпретаций произведений Бориса Гребенщикова «Dodecameron». Чем было продиктовано создание этого цикла? Вы считали их музыкально интересными или скорее воспринимали как культурный факт, который интересно облечь в разные музыкальные одеяния?

— «Аквариуму» тогда исполнилось сорок лет. А мне хотелось абсолютно по-своему преподнести его песни. Когда я слушаю какие-то песни, обычно ухо мое не воспринимает слова. А Борькины песни совершенно уникальны с точки зрения именно слова, некоторые потрясающе органично сращены с интонацией. Я считаю, что это шедевры, прекрасные сочетания идеи, слов и интонации. А в моих прибабашках просто много любви, симпатии, иронии. Такой праздничный букет. Не могу сказать, что Боря радостно воспринимал все мои композиторские выверты, но мне хотелось сделать ему приятное.

— А у вас бывали другие опыты интерпретации чужих произведений академическими средствами?

— Да. Сейчас я записывал «Интервенции в Баха и Моцарта». Много накопилось интерпретаций, вторжений в музыку Баха. Его последний, недописанный, контрапункт из «Искусства фуги». Его много композиторов дописывало. У меня интерпретация для струнного квартета. Может быть, можно присоединить контрабас для более широкого звучания. Конечно, было бы здорово присоединить и клавесин. А если совсем на широкую ножку — взять флейту и гобой, будет еще лучше. Есть такие идеи, но они все в столе.

— Помимо трио есть ли у вас относительно регулярные работы в импровизационной музыке с другими музыкантами?

— Нет. Может быть, потому, что я к этому немножко пассивно отношусь. Мне больше нравится писать, чем играть. Конечно, иногда кажется, что хочется делать что-то другое с другими музыкантами. Но бывают встречи только разового значения. Чтобы я постоянно к кому-то стремился — такого нет.

— А с кем возникало желание?

— С Тарасовым, с Чекасиным. Со Славой Ганелиным. С Аркашей Шилклопером.

— За молодыми не следите в этой области?

— Некогда. Нужно тусоваться, ходить, выслушивать. Я выбираюсь очень редко и то предпочитаю на какой-нибудь академический концерт, а не джазовый. Просто нет уже времени, а может быть, и желания. Очень хочется писать… в стол.

— Есть ли запланированные исполнения ваших сочинений помимо ноябрьского?

— Пока нет. Ничего нет.

Понравился материал? Помоги сайту!