The Comet Is Coming: «Джаз — это определение для ленивых»

7 сентября на «Стрелке» прошел концерт трио The Comet Is Coming, являющегося символом нового британского джаза. Их второй альбом «Trust in the Lifeforce of the Deep Mystery», вышедший в этом году, — образцовый пример нового фьюжена, способного впитать в себя все что угодно: размеренность даба, энергетику рейва, бескомпромиссность панка и даже мелодическую доступность поп-музыки. Успех The Comet Is Coming многие напрямую связывают с одним из участников трио — саксофонистом Шабакой Хатчингсом, который к моменту образования группы уже успел сделать себе имя. Он основал ансамбль Shabaka and the Ancestors, стал одним из участников квартета Sons of Kemet, в котором карибская и африканская музыка тесно переплетается с протестным месседжем и духом британского панка, а также вошел в первый состав супергруппы Melt Yourself Down. Кроме прочего, Шабака Хатчингс — уже не только музыкант: он охотно рассуждает об истории черной культуры и выступает в роли куратора-просветителя (в прошлом году он стал одним из кураторов фестиваля Le Guess Who). Однако на деле The Comet Is Coming — это трио, в котором все участники равноправны и по-своему важны. Два других участника — клавишник Дэн Ливерс и барабанщик Макс Халлетт — до совместной работы с Шабакой продолжительное время играли довольно изобретательный спейс-рок в группе Soccer96. Виртуозный клавишник и продюсер, Ливерс использует синтезатор по максимуму — в его руках он звучит то как солирующий инструмент, то как многофункциональный процессор эффектов. Барабанщик Халлетт, в свою очередь, держит мощный ритм, без которого The Comet Is Coming вряд ли могли бы добиться такой же энергетики. Накануне приезда группы Валерия Рясина и Андрей Морозов взяли интервью у всех троих ее участников.

Валерия Рясина: Насколько я знаю, Дэн Ливерс и Макс Халлетт выступали как дуэт и играли в лондонских андеграундных клубах, когда познакомились с Шабакой. Расскажите о вашем знакомстве. И можно ли сказать, что ваше фирменное звучание, в котором связаны джаз и рейв, родилось благодаря вашей встрече?

Макс Халлетт: Когда мы с Дэном играли вместе в группе Soccer96, мы часто выступали в клубах между диджей-сетами. Люди приходили туда танцевать, и мы хотели дать им ритма, чтобы они могли двигать телами. Мы не стремились добиться от зрителей того, чтобы они просто смотрели и слушали, — мы хотели устроить вечеринку. А с Шабакой мы продолжили развиваться: у трех человек больше возможностей для развития. Шабака может взломать ритмическую структуру трека и добавить ему грува. Или он может бабахнуть вольного эпилептического джаза, который тотально удовлетворит мозг.

Рясина: Как вы думаете, почему джаз снова стал популярным? Мне кажется, что раньше он, скорее, был чем-то привилегированным, доступным не для всех, далеко не все любили джаз. Ну и первоначально это американская музыка, а сейчас это музыка всего мира: джаз развит в Великобритании и Норвегии, в США и в Ливане.

Шабака Хатчингс: Чтобы получить ответ на этот вопрос, нужно забыть слово «джаз», поскольку это определение для ленивых — оно охватывает множество стилей и подходов к исполнению, которые, хотя и имеют общую историю и некоторые сходства с точки зрения композиционных/импровизационных техник, могут иметь совершенно разные звуковые воплощения. С учетом этого легко понять, как люди могут проповедовать любовь к сегодняшней музыке (исторически связанной со словом «джаз»), звучание которой им близко, и при этом им может по-прежнему не нравиться «джазовая» музыка, которую они ненавидели и десять лет назад. Что изменилось в самой музыке и окружающем ее контексте? Места, где она звучит, стали круче, а звуковые системы — просто фантастическими. Музыка стала более коммерчески приемлемой, но не вылощенной и тошнотворной. Музыканты выглядят лучше, их больше волнует визуальная эстетика, которая сопровождает их музыку.

Андрей Морозов: С конца 80-х Великобритания и, в частности, Лондон стали широко известны благодаря своей электронной сцене. Сейчас они по-прежнему важны своей историей, живыми легендами, новыми героями и уникальной атмосферой. Как вы себя ощущаете, живя в городе с такой историей? Фактически это уникальная школа музыки, где многие артисты не имеют образования и кто-то из них даже не играет музыку вживую в традиционном понимании этого слова.

Хатчингс: Главный вопрос, который стоит задать, — что такое «образование». И есть ли какие-то другие способы получения образования в любом ремесле, выходящие за пределы навязываемого ортодоксальными институтами. Музыка — это про посвящение себя и про точность в выражении того, что ты ощущаешь интуитивно. Поэтому, как бы это ни было выражено в звуке, оно может иметь право на существование. И Лондон предлагает много способов для обучения этому.

Рясина: Многие музыканты рассуждают о будущем, технологиях, виртуальной реальности. И в общем-то это не так удивительно, когда есть книги Карла Сагана, Стивена Хокинга или, например, Юваля Ноя Харари, а также все обновляющаяся информация о Вселенной и технологии, которые могут нам это продемонстрировать. Какое место вы находите для себя в этой действительности?

Халлетт: Ключевым является умение правильно выбирать правильную информацию и правильное количество информации. Понимание того, как информация влияет на подсознание, на действительность. Создание реальности с помощью информации, защита подсознания, использование информации, понимание, когда информация использует вас. Понимание того, что мы есть информация, что информация — это опыт. Понимание, что опыт нельзя понять. Надо научиться доверять тому, чего не понимаешь.

Морозов: Вопрос к Шабаке. Впервые я услышал ваше имя, когда слушал дебют Melt Yourself Down. Это было невероятно — действительно свежая музыка, которую я даже не мог классифицировать. Правда, второй альбом группы разочаровал меня — будто бы музыка стала более стерильной и спродюсированной. После этого я узнал, что вы больше не играете в группе, — можете рассказать, что произошло?

Хатчингс: Я покинул группу, потому что был слишком занят другими проектами, в которых я имел возможность больше влиять на концептуальную часть и написание самой музыки, — в таких проектах я чувствую себя гораздо более комфортно.

Морозов: Ваш последний альбом «Trust in the Lifeforce of the Deep Mystery» как будто бы продолжает идею мимикрирования под разные стили. На нем я услышал фьюжен, рейв, даб, трайбал, спейс-рок и даже панк. Есть ли еще жанровые границы, которые вы хотели бы пересечь, или территории, на которые хотели бы зайти? Скажем, сладж-метал, грайм или эмбиент?

Дэн Ливерс: Классифицировать жанры — это больше для коллекционирования, библиотек или журналистов, чем для нас. В некоторых жанрах есть очень особенный язык, усиленная лексика звука, что может привести к очень связной среде, где многие артисты объединены общей звуковой идентичностью. Я уважаю такой подход, но он мне неинтересен. Когда мы записываем альбом, по сути, мы исследуем наше подсознание с помощью звука и выражаем свой человеческий опыт через подходящую музыкальную форму. Это адронный коллайдер, в котором частицы вдохновения и индивидуальности каждого участника сталкиваются друг с другом, приводя к определенному результату. Таким образом, мы не можем предсказать, что произойдет дальше: это спонтанная вещь, рождающаяся из нашего неостановимого совершенствования в музыкальном мастерстве.

Рясина: Вашу музыку часто сравнивают с творчеством Sun Ra, Джона и Элис Колтрейн; что вы сами об этом думаете?

Морозов: И что бы вы сказали, если бы я назвал ваc «Chemical Brothers из мира джаза»?

Хатчингс: Каждый может определять нашу музыку так, как ему нравится, пока это помогает продавать билеты на выступления The Comet Is Coming. Определения других обычно не совпадают с тем, как мы сами видим свою музыку и что нас лично волнует.

Прежде всего, эти сравнения очень почетны. Однако меня немного беспокоит, что у журналистов не хватает фантазии и, когда они видят космические образы и слышат саксофон, они такие: «Эврика! Это новый Sun Ra!» Разве наша музыка действительно звучит как «Languidity» или «When Sun Comes Out»? Нет. Тем не менее с Sun Ra нас объединяют взаимодействие с немузыкальными проблемами, которые влияют на нашу музыку, и выплеск наших музыкальных способностей на подсознательный уровень. В нашей музыке есть спиритуальная основа — мы ее маскируем, но если вы послушаете внимательно, то обнаружите ее. Как мы знаем, Элис и Джон Колтрейн очень серьезно беспокоились о влиянии их музыки на слушателей. Я бы добавил также, что у людей из разных эпох могут возникать одни и те же представления, схожие идеи, похожие художественные решения. Это не значит, что они напрямую влияют друг на друга, но, возможно, они являются проводниками схожих мировоззрений.

Однажды нас описали как «Chemical Brothers, которые джемят с Эриком Долфи», что мне показалось крайне забавным. Chemical Brothers по-прежнему являются одними из самых популярных электронных артистов, и у них невероятное живое шоу. Так что повторюсь: стоять с ними на одном пьедестале — это честь.

Выступление The Comet Is Coming прошло в рамках серии вечеринок Selector Live при поддержке Beefeater и вошло в цикл событий Года музыки Великобритании и России. Следите за дальнейшим расписанием мероприятий Года музыки на официальном сайте.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!