Гришковец и «Бигуди». «Кто здесь вспомнит нас?..»

Писатель и драматург Евгений Гришковец и калининградская группа «Бигуди» затеяли проект, лежавший на пересечении музыки, литературы и театра, в начале нулевых. Проект зажил своей успешной жизнью — четыре студийных альбома, радио- и телеэфиры, концерты и гастроли. Спустя 10 лет дороги Евгения Гришковца и группы «Бигуди» разошлись, чтобы спустя еще 10 лет сойтись снова: они выпускают новый релиз «Кто здесь вспомнит нас?..», на котором — впервые в своей истории — обращаются к социально-политической повестке дня. Мы представляем вам эту работу — с комментариями Евгения Гришковца.

— Предпоследний альбом вашего проекта «Радио для одного» вышел в 2010-м. Сейчас на дворе 2019-й. Вы бы могли сравнить эти два временных рубежа между собой — конец нулевых и конец десятых? Как за это время изменились вы и как изменилась реальность вокруг вас?

— Прошло девять лет с момента выхода нашего альбома «Радио для одного».

Что изменилось? Изменилось очень многое. Мы стали старше. Когда мы писали этот альбом, нам было едва за 40 (мне было едва за 40). А теперь мне уже за 50. Максиму Сергееву, лидеру группы «Бигуди», было за 30, а сейчас за 40. Мы стали взрослее, мы стали старше. Мы лучше сейчас отдаем себе отчет — что для нас этот проект, совместная музыка, совместное творчество.

Что за эти девять лет изменилось в стране? Девять лет назад некоторые процессы, проходившие в стране, казались временными, была надежда, что они закончатся, видоизменятся, трансформируются и что они довольно случайны. Что это что-то такое, ну, не вполне продуманное. Сейчас же стало ясно, что все было не случайно, все было не вполне продуманным, но точно не являлось сиюминутным. И все это быстро не закончится, а может быть, не закончится никогда.

Ну, что еще изменилось в нас? Сильно изменилось ощущение той земли, которая находится под нашими ногами. То есть изменилось — ощущение Родины.

— В новых песнях вашего проекта впервые за его историю появился социальный месседж. Почему вам кажется, что именно песня — лучший носитель для такого месседжа? Не спектакль, не рассказ или повесть?

— Да, впервые мы обратились к социальным темам, можно сказать — социально-политическим. Почему? Да потому, что я убежден: те люди, которые слушают «Бигуди» и меня — наш совместный проект, что-то подобное от нас наверняка ожидают, если мы уж решили вернуться после девяти лет. Сейчас невозможно, мы не можем просто себе позволить остаться на территории лирических высказываний, как это было девять лет назад. Если мы пришли к решению, что мы можем так высказаться, то это является общей темой. Невозможно выпускать художественное произведение, которое будет непонятно по причине просто затронутой тематики. Тематика, которую мы затронули в наших двух песнях — «Письмо другу» и «Демоны», определенно понятна всем. Я имею в виду — думающим и чувствительным людям.

А почему песня? А потому, что это короткое высказывание. И высказывание метафорическое. Делать про это спектакль — двухчасовое полотно — это будет слишком больно и, наверное, невыносимо и мне как автору, и зрителю. Спектакль — это всегда полифоническое произведение. Песня же — это короткое и ясное высказывание, к тому же обеспеченное музыкой. Музыка, именно музыка, дает возможность острее уколоть и пробить некие чувствительные шоры, каким-то образом приоткрыть дверь, в которую можно впустить понимание вопроса, и чувственно, чувствительно, сопереживательно пережить с лирическим героем песни три минуты лирики на социально-политическую тему.

Ну, во всяком случае, другого способа высказывания на эти темы я просто не вижу. Для себя не вижу. И очень не хочется становиться в ряд режиссеров и авторов спектаклей и фильмов о том, что жизнь — дерьмо. Нет-нет. Пусть даже в наших двух песнях смысл и содержание весьма острые и трагические, но музыка придает этим высказываниям художественную красоту, а стало быть, и многозначность. Однозначно высказываться мне никогда не было интересно — даже в юные годы, не говоря уже о сегодняшнем своем возрасте.

— В двух из четырех песен этого альбома вы задаете вопросы, на которые, кажется, не очень-то надеетесь получить ответы. Такое ощущение, что вы находитесь в ситуации смятения и сомнения, а музыка — это способ вернуть себе душевное равновесие. Насколько верно это ощущение?

— Для меня художественное высказывание (как то: песни с «Бигуди» и спектакли, книги) — это не какая-то сублимация чего-то, это не попытка себя успокоить и прийти в некое равновесие. Наоборот: любое произведение, которое я делаю, предназначено не для успокоения, а для более тревожного ощущения жизни, времени и мира.

Вопросы, которые я задаю в этих двух песнях, достаточны как вопросы. Я никогда не давал ответов. Художественное произведение, произведение искусства — это ведь не ребус, который нужно разгадать и получить какой-то ответ. Это никогда не должно быть нравоучительным или же познавательным, и уж тем более никакое художественное произведение не должно содержать в себе прямой и практический совет.

Вопрос может содержаться в художественном произведении, но ведь вопрос задает себе лирический герой. Лирический герой тех двух песен, о которых вы меня спрашиваете, — это не вполне я: это наш с вами современник, соотечественник, чувствительный и переживающий человек, остро переживающий, остро сомневающийся в том, что происходит, и не находящий никаких ответов. Я, как частный человек, имею какие-то ответы, но этим ответам не место в художественном произведении. Это мое частное, весьма скромное мнение о происходящем.

Мы не можем себе позволить остаться на территории лирических высказываний.

— Вы рассказывали, что сначала формулировали идею песни, потом Максим Сергеев предлагал музыку, а потом вы на нее писали текст, идея которого иногда менялась до неузнаваемости. Вы могли бы показать, как это происходило, на примере одной из песен?

— Практически любая песня из тех, что записаны нами с «Бигуди», была построена именно таким образом: Максим присылал музыку, я делал текст. Но бывали такие ситуации, когда я присылал текст как тему Максиму, он присылал мне музыку, я понимал, что музыка настолько прекрасна и моя какая-то там забавная мысль, вполне наивный и скромный замысел, совершенно не годится для такой чудесной музыки, — и я полностью это переделывал. Так была сделана песня «Километры» с альбома «Радио для одного». Точно так же была сделана песня «Радио для тебя». В общем-то практически так же родилась песня «Демоны»: я хотел высказаться на совершенно другую тему, предложил Максиму песню на тему, что я готов наблюдать в вечности. Такая некая философская маленькая зарисовка. Он мне прислал вот эту тревожную, мощную музыку с мощнейшими гитарными риффами и почти симфонизмом, я понял, что то, что я задумал, — это полная чепуха, и практически сразу во время второго прослушивания мне пришла идея демонов — очень скользкая тема, на которую сложно говорить, на эту тему почти никто не высказывается. Тема злорадства является весьма табуированной, но то, какую музыку прислал Максим, как раз вскрыло мои литературные возможности и позволило мне найти нужные слова для того, чтобы сделать это весьма острое художественное произведение, которое наверняка вызовет очень много несогласия и непонимания.

— В проекте принимает участие ваша старшая дочь Наташа, которой 24 года. У вас с ней полное понимание и согласие по всем вопросам — от жизненных до музыкальных — или есть темы, о которых вы спорите?

— Как вы заметили в самом вопросе, моей дочери 24 года, она седьмой год уже не живет в отчем доме в Калининграде, а учится в Москве. Она сначала училась на филфаке, потом перевелась на религиоведение. И уже тогда она совершила свой собственный выбор, с которым я не спорил. Я, например, не очень хорошо себе представляю — может быть, даже совсем не представляю, — как строится день жизни моей дочери: с кем она дружит, что она слушает и читает, какие у нее интересы. Она совсем не открытый человек, даже для меня. Но мы — очень близкие люди, мы — отец и дочь. Наташа может со мной спорить, но это все равно будет, скорее, какая-то легкая дискуссия, она не будет пререкаться: все-таки она не так воспитана нами, чтобы всерьез и жестко спорить с отцом. Она может жестко со мной не соглашаться, но сам по себе такой жесткий спор не вполне возможен.

Я очень ею горжусь. Она активно и много занимается правозащитной деятельностью, к чему пришла абсолютно сама, со мной не советуясь. Она — человек с таким музыкальным вкусом, что я могу только восхищаться. В частности, последние 10 лет (почти 10 лет) вся та музыка — новая музыка, которую слушаю я, мне предоставлена моей дочерью или рекомендована ею. Когда ей было 17 лет, она впервые поучаствовала в творческом процессе со мной: ну, она просто исполнила для спектакля «Прощание с бумагой» русскую народную песню, такую северную, поморскую, архангелогородскую. А теперь мы готовимся вместе выйти на сцену, и уже записана песня совместная, где я говорю свой текст, а Наташа пропевает текст, который написала сама и который я утверждал: я делал замечания, и она на них весьма чутко реагировала. Например, те варианты слов, которые нравились мне, а ей не нравились: мне не удалось уговорить ее, чтобы она оставила тот вариант, что нравился мне. Она настаивала на своем варианте. Ну и конечный текст был все-таки утвержден мною и Максимом Сергеевым — лидером группы «Бигуди». Это был настоящий творческий процесс, в котором все были равноправными, но Наташа (как, повторяю, хорошо воспитанный человек) понимает: мы с Максимом как минимум старше, и это для нее является весомым аргументом — а может быть, и нет, я не знаю. Может быть, просто это результат воспитания, может быть, это для нее аргументом не является, но она не спорила. И в этом случае она просто отстаивала результат своей работы — вот это было интересно. И с каким же волнением Наташа и я ждем первого концерта и первого выхода на сцену вместе — этого у нас не было никогда

— Вы собираетесь вернуться к концертной деятельности с группой «Бигуди» — как вы собираетесь выстраивать концертную программу с учетом новых песен?

— Мы не просто собираемся вернуться к концертной деятельности — мы, можно сказать, ради этих концертов и собрались. Концерты — это счастье, это то, чего мне лично страшно не хватало. Да, у меня был целый год концертов с группой «Мгзавреби». Но это было не совсем то: это была не совсем та музыка, которую я действительно изначально люблю. Эта музыка чудесная, но она глубоко самобытная, в этой музыке мне не находилось вполне места, я только мог быть вставными кусками, а наш проект с «Бигуди» — это полностью совместное детище, здесь никакой текст и никакая музыка не могли бы выйти отдельно друг от друга. Собственно, группа «Бигуди» без этого нашего проекта не существовала, и я не мог существовать как человек, который реализуется в музыке, без группы «Бигуди». Мы соскучились по рок-н-роллу, мы соскучились по музыкальному концерту. У нас уже спланированы длительные гастроли в начале следующего года, весной, по разным городам, где, надеюсь, нас ждут. Будут концерты и в Москве, и в Питере, и следующий сезон мы будем планировать.

Как будут существовать в контексте концерта новые песни? Мы уже попробовали их в Екатеринбурге, исполнили три новые песни, и они вполне прозвучали. Дело в том, что новую песню надо всегда вставлять таким образом, чтобы люди смогли ее услышать. Песни, которые у людей на слуху, воспринимаются иначе. Люди даже под это умудряются танцевать. Новую песню нужно слушать внимательно, поэтому вопрос композиции концерта — это сложный вопрос, но мы знаем стратегии: мы же ведь уже почти 10 лет концертировали, записали четыре альбома и каждый раз вводили новые песни. Они будут обязательно звучать; правда, мы записали довольно много песен с группой «Бигуди», которые концертно исполнять, например, просто не можем — для этого нужен камерный оркестр, или нужны певцы, или нужны еще дополнительные какие-то сценические силы. Но могу сказать, например, что песню «На заре» в нашем варианте 11-летней давности — ну, ту самую, которую мы записали с лидером группы Brainstorm Ренарсом Кауперсом, — мы будем исполнять, и вот партию, которую пел Ренарс Кауперс, будет петь моя дочь Наташа: она вполне способна это сделать. Совсем не хуже, на мой взгляд; правда, это мой отцовский взгляд, но мне думается, что зрителям и слушателям тоже понравится.

Мы знаем, как выстроить наш концерт, и это будет новое звучание «Бигуди». Мы, например, начали исполнять те песни, которые вообще никогда не исполняли прежде, даже с первых трех альбомов. Простой пример — песня «SMS»: исполнять ее так, как это было девять лет назад, невозможно. Просто за девять лет уже практически исчезли кнопочные телефоны, а там есть слова: «Вот эти кнопочки, вот они, буковки, они складываются в слова, и ты теперь узнал, зачем нужны людям большие пальцы на руках». Потому что с кнопочными телефонами люди в основном набирали СМС-сообщения большими пальцами. Сейчас это ушло в прошлое, и даже слово «СМС» я перестал произносить: я говорю «сообщение», потому что в основном люди не посылают друг другу СМС-сообщения, а какие-то другие сообщения шлют. В общем, очень многие тексты, очень многие песни будут меняться.

— Вам всегда нравилось выступать с группой — вы неоднократно это подчеркивали. По какому моменту в концертной практике вы соскучились больше всего?

— О, я всегда говорил о том, что я люблю выступать с группой. Я повторю почему. В профессиональный театр я пришел, впервые вышел на профессиональную сцену, когда мне было 32 года. И я до сих пор езжу и выступаю в театрах, которые построены задолго до моего рождения; я в этих театрах ощущаю себя все равно пасынком. Я не учился в театральном училище и не проходил длительную системную работу в театре. Мне тяжело находиться в гримерных, в которых живут и работают артисты местных театров или просто тех, где мне приходится выступать. Я чувствую, что я занимаю чужое место. А вот музыкальные клубы, музыкальные сцены, музыкальные арены появились при мне, и я ощущаю их своей территорией. Потом, я с самого детства всегда мечтал, конечно, стать музыкантом, рок-н-ролльщиком, а никаким не артистом, не писателем, не драматургом, не режиссером. Я про это вообще не думал. Я думал о том, как бы я круто играл на бас-гитаре, или на гитаре, или на барабанах; клавиши никогда не нравились. То есть человек за клавишами не казался мне таким крутым — с гитарой можно еще здорово двигаться. Мне нравится подготовка к концерту вместе с музыкантами: это не то же самое, что сидеть в гримерной одному, готовясь к двухчасовому одиночному выступлению в моноспектакле.

Мне все нравится в концертах, но особенный момент, по которому я страшно скучаю и которого никогда не будет в театре, — это момент, когда на пятой или шестой песне что-то накапливается и в тех, кто на сцене, и в тех, кто в зале, и вдруг вверх взмывают руки, кто-то начинает танцевать или просто подпевать припеву знакомой песни, а потом зал — стоящая перед сценой публика — начинает жить в одном ритме, двигаться в одном ритме. Люди за дальними столиками, если есть VIP-зоны, тоже поднимаются и начинают двигаться; это невозможно в театре. И это происходит в какой-то один удивительный момент.

Я его всегда жду. Он может наступить раньше, он может наступить позже, но если он не случается, то можно считать, что концерт провальный. Я жду этого момента. Это как переход самолета в сверхзвуковой режим. И все: концерт начинает идти по совершенно другим законам. Все начинают дышать одним ритмом, все существуют в унисон. Вот это то, что может быть только на таком рок-н-ролльном концерте. Это может быть и на концерте симфонической музыки, только люди на концерте симфонической музыки лишены возможности встать и танцевать. А на нашем концерте, на концертах любимых групп — в общем, там, где присутствует рок-н-ролл, — это возможно. И это чудесный момент, я по нему скучал и всегда буду скучать.

СОВРЕМЕННАЯ МУЗЫКА: ВЫБИРАЙТЕ ГЕРОЕВ ДЕСЯТИЛЕТИЯ

Понравился материал? Помоги сайту!